Владмир Алпатов - Япония: язык и культура
В русской и западной науке постоянно смешиваются два, вообще говоря, разных противопоставления: «устный—письменный» и «разговорный – книжный». Часто кажется, что особенности разговорного и устного вариантов языка—одно и то же; аналогично рассматривают книжные и письменные особенности. Но, как писал еще в 1962 г. М. В. Панов, «разговорный стиль чаще всего воплощается в устной речи (хотя не только в ней), а книжный – в письменной речи (однако не всегда именно в ней)» [Панов 2007: 151].
В Японии в период европеизации получили распространение западные идеи о вторичности письма по сравнению с устной речью, что сыграло роль в игнорировании вопроса о письменной норме в эпоху Мэйдзи [Gottlieb 2005: 44–45]. Но в Японии ситуация всегда была слишком явно иной, прежде всего, разумеется, в связи с иероглифическим письмом. Однако играют роль и формы вежливости (этикета), по-разному функционирующие в устной речи и на письме. Отметим, кстати, что и кириллическая, и латинская письменности являются, как и японская, смешанными иероглифо-фонетическими. Мы постоянно пользуемся иероглифами, то есть знаками, используемыми по значению, а не звучанию (в большинстве одинаковыми для кириллицы и латиницы), вроде 4, %, + (см. верхний ряд клавиатуры пишущей машинки или компьютера, состоящий из иероглифов и знаков препинания). Однако соотношение двух способов графики, разумеется, совершенно иное.
В Японии можно постоянно наблюдать, как, например, письменный текст научного доклада, розданный участникам конференции, не вполне соответствует тому, что говорится с трибуны или кафедры. Термины – канго, записанные последовательностями иероглифов, заменяются в устном тексте либо описательными выражениями, либо гайрайго со сходным значением или даже синонимами английского языка: на слух это понятнее. В письменном тексте при изложении точки зрения какого-нибудь уважаемого ученого может не быть никаких форм вежливости, но при чтении текста эти формы почти обязательно добавляются: при устном общении правила этикета намного жестче. В устном тексте могут добавиться и не обязательные в письменном докладе этикетные формулы по отношению к слушателям. А если диктор (профессия, отнюдь не исчезнувшая на японском телевидении) читает новости, то в Японии принято их дублировать на табло или бегущей строкой. Однако тексты вовсе не идентичны: обычно устный текст новостей более развернут, письменный же текст сжат и содержит только главную информацию. Иногда, особенно при звучании прямой речи (интервью, пресс-конференция, трансляция парламентских дебатов), в письменном телевизионном тексте опускаются и формы вежливости: опять-таки надо передать лишь важнейшую информацию.
Когда в Японии в 20-е гг. XX в. появилось радио, первоначально просто читали уже написанные тексты, например, статьи из газет. По-русски, как мы знаем, особых трудностей в таких случаях не бывало, а некоторые изменения вроде перекодировки инициалов проходили автоматически. Но в Японии, где в первой половине XX в. газетные тексты отличались сильно выраженной книжностью с громадным количеством канго, эти статьи невозможно было адекватно воспринять на слух. И часто радиовещание оказывалось неэффективным (надо также учитывать, что в то время письменным вариантом литературного (стандартного) языка в Японии владели много лучше, чем устным). Рассказывают, будто 15 августа 1945 г., когда император Xирохито выступил по радио (впервые в истории страны) с заявлением о капитуляции, то многие слушатели его не поняли, а некоторые даже решили, что он объявляет о победе в войне [Loveday 1996: 298].
После войны нашли способы устно передавать ранее записанную информацию так, чтобы она была понятнее (очень здесь помогают гайрайго, хотя тут при малом фонетическом непонимании может возникнуть семантическое). И всё-таки большая, чем в России или западных странах, роль письменной информации на телевидении показательна. Не раз нами упоминавшийся Судзуки Такао высказал идею о том, что японский язык хорошо приспособлен к телевидению, поскольку там имеются помогающие друг другу два канала коммуникации, и хуже приспособлен для радио [Suzuki 1987b: 132]. А теперь на телевидении и радио встает другая проблема: читаемые вслух тексты кажутся слишком гладкими и мешающими созданию атмосферы непринужденности между диктором или тележурналистом и зрителями. Поэтому их, по-прежнему читая вслух, заранее на письме препарируют, специально вводя шероховатости и даже оговорки.
Теперь рассмотрим строение самой японской письменности. Для иностранного наблюдателя японская письменность кажется исключительно сложной. В любом японском письменном тексте присутствуют иероглифы, еще в древности заимствованные из Китая (есть и знаки, изобретенные в Японии, но их немного), две исконно японские слоговые азбуки—хирагана и катакана, а в значительном числе текстов также и латинское письмо.
Вот, например, фрагмент текста из журнала «Мэторонюсу» (Metro News), № 129, 1985:
SUBWAYS' 85. Kamera.repo. Repo.raitaa. Yamamori Miyuki san. Tsuuyaku, Choojutsugyoo, shufu 'Метро 85. Фоторепортаж. Автор репортажа Ямамори Миюки. Переводчик, литератор, домохозяйка'.
В коротком тексте имеется сразу несколько видов письма. Фамилия Ямамори и названия профессий написаны китайскими иероглифами, имя Миюки и вежливый именной показатель san – хираганой, заимствования из английского kamera.repo 'фоторепортаж' и repo.raitaa 'автор репортажа' – катаканой, еще одно заимствование subways 'метро' – латинскими буквами, номер года—европейскими (так называемыми арабскими) цифрами.
Кроме того, используются не только европейские, но и китайские цифры; на периферии системы письма, помимо всего перечисленного, встречаются другие, нестандартные виды японской азбуки (так называемая хэнтайгана), исключенные из хираганы и катаканы в 1946 г. знаки, старые написания иероглифов и их написания, принятые в современном Китае (китайские собственные имена теперь принято унифицировать с китайскими или тайваньскими нормами). Японский текст может писаться либо вертикально справа налево, либо горизонтально слева направо, либо (сейчас редко) горизонтально справа налево. Разумеется, иероглифы сложно писать, а количество их очень велико, хотя из почти 50 тысяч иероглифов, когда-либо употреблявшихся в Японии, до наших дней дожили далеко не все. При подготовке самого большого в Японии толкового словаря хотели использовать 12 тысяч знаков, но потом из-за полиграфических сложностей обошлись 9 тысячами [Kurashima 1997, 2: 28]. Но даже в современном (с 1981 г.) иероглифическом минимуме, который учат в средней школе (о нём будет сказано ниже), 1945 знаков (или 2229 знаков, если учитывать дополнительные списки), реально их употребляется более чем в два раза больше, а школьный минимум (иероглифы специально изучаемые в начальной школе) сейчас включает 1006 знаков. Такое письмо даже сложнее китайского, где только иероглифы, к тому же в Японии, в отличие от Китая, большинство знаков имеет несколько чтений – чаще всего два или три, а иногда более десятка.
Безусловно, для иностранного (прежде всего европейского или американского) наблюдателя такая система письма выглядит исключительно сложной. «Китайская грамота» давно у нас стала символом неимоверной сложности и непонятности чего-либо. Один наш китаист в 20-е годы всерьез писал, что иероглифы могут выучить лишь богатые бездельники – «джентри», у которых много свободного времени, хотя в Японии, где письменность еще сложнее, тогда неграмотность уже была ликвидирована.
Однако есть и другие отзывы о японском письме и извне, и изнутри. Японский социолингвист Ямада Дзюн в 80-е гг. XX в. удивлялся данным тестов, согласно которым американские школьники лучше успевали по родному языку, чем их японские сверстники. Это казалось ему странным, поскольку латинская письменность очень сложна, а японская (очевидно, рассматриваемая без учета использования в ней латиницы) естественнее [Yamada 1984: 84]. А еще в 1913 г., когда число иероглифов было значительнее, чем сейчас, наш виднейший японист Н. И. Конрад писал: «Именно эта жизненность и практичность, полное соответствие с действительной и постоянной необходимостью и составляет характерную черту обучения иероглифической письменности в начальной школе», отмечая при этом, что грамотность достигла в Японии 98 % [Конрад 1913: 32] (в России до этого было еще далеко).
В чем тут дело? Почему столь сложное для нас письмо не кажется таким самим японцам и довольно легко усваивается в школе? Почему многочисленные проекты перехода японского языка на латинское письмо или на слоговую азбуку никогда всерьез не осуществлялись (хотя есть версия, согласно которой американская оккупационная администрация после 1945 г. планировала такой переход)? И оказывается, что иероглифическая письменность может иметь не только очевидные минусы, но и плюсы, которые мы далее рассмотрим.
