Людмила Черная - Повседневная жизнь московских государей в XVII веке
Королевич отправил призыв о помощи отцу. Кристиан IV прислал Михаилу Федоровичу несколько писем, где напоминал, что первоначально речи о перекрещивании не было, и настаивал на соблюдении Москвой прежних обязательств. Но царь стоял на своем, тем самым подтверждая ходившие в Европе слухи, что Вальдемара удерживают в России насильно. Прибывший в Москву польский посол Гавриил Стемпковский начал оказывать королевичу поддержку, а заодно стремился помешать шведам воспользоваться ситуацией. Сохранилось адресованное ему письмо Вальдемара, в котором тот сообщал, что устал от борьбы и готов пойти на определенные уступки, в том числе согласиться крестить будущих детей по греческому обряду, соблюдать посты, если они не окажутся вредны для его здоровья, переодеться в русское платье. Но о переходе самого королевича в православие по-прежнему не было и речи.
Свою лепту в неудачное завершение дела внес и родной брат царицы Семен Лукьянович Стрешнев, предложивший устроить тайное свидание жениха и невесты. Рандеву сорвалось; Стрешнев начал судорожно искать предлог, чтобы выпроводить из Москвы лютеранского пастора Максима, полагая, что тот оказывает слишком сильное влияние на Вальдемара и без него будет легче сломить сопротивление королевича, — но и это не удалось. Тогда дядя невесты решил прибегнуть к испытанному народному средству — приворожить жениха, для чего обратился к некоему чародею Симону Данилову (Во всяком случае, когда в 1648 году состоялся суд над Стрешневым, скорее всего инициированный временщиком Б. И. Морозовым, ему припомнили и это: «А ты, Семен, и сам при государе и при боярех такое слово говаривал, кто с ведунами знается, и тот де достоин смерти, и то ты, Семен, говаривал воровски, лестно». Бедолагу лишили придворного чина кравчего и приговорили к ссылке в Сибирь, которую Алексей Михайлович заменил отправкой на воеводство в Вологду.)
Пострадал влезший в это дело князь Семен Иванович Шаховской, предложивший в разговоре с благовещенским протопопом Никитой свой метод урегулирования конфликта. Князь выбрал из канонического права цитаты, которые могли быть трактованы как подтверждение возможности признания католического крещения достаточным для православного христианина. Его «письмо», а также сделанный им во время следствия намек на желание самого Михаила Федоровича уладить дело женитьбы любым путем, пусть даже и без перекрещивания королевича, послужили основанием для его опалы с обвинением: «…того искал, чтоб королевичу быть в Московском государстве некрещену».
Создается впечатление, что русские пытались взять датчан не мытьем, так катаньем. Михаил Федорович намеренно тянул время, уповая на то, что королевич одумается. Но ситуация разрешилась неожиданным образом — 13 июля 1645 года царь скоропостижно скончался. Поползли слухи, что заболел он и умер от большой «кручины» из-за упрямства Вальдемара. Датские пленники вздохнули с облегчением, ожидая скорой развязки дела и возвращения домой. Но царица Евдокия Лукьяновна настаивала, чтобы дело доводили до конца на русских условиях. Очередной отказ Вальдемара поменять веру так огорчил государыню, что она занемогла — во всяком случае, именно так было интерпретировано это событие в «Новом летописце».
Уже не чаявший освободиться королевич неожиданно нашел спасителя в лице нового московского государя Алексея Михайловича, проявившего понимание сложности ситуации и неделикатности поведения русских властей. Он тихо побеседовал с Вальдемаром, сделав последнюю попытку образумить его и призывая пожалеть хворую царицу, которая «день деньской всё плачет непереставаючи, так что не видит уже и света Божьего», и… отпустил несостоявшегося родственника восвояси. Прощальная аудиенция членам датского посольства состоялась 13 августа 1645 года, после нее Вальдемар волен был выехать в любой момент — но теперь с отъездом не спешил. Через пять дней, 18 августа, скончалась царица Евдокия Лукьяновна, по слухам, не перенесшая «кручины» по поводу потери мужа и строптивого поведения жениха дочери. К тому же и сын-государь проигнорировал желание матери «не пущать» Вальдемара домой и, возможно, даже поссорился с ней. Во всяком случае, Иван Наседка в качестве причины смерти царицы называл именно отпуск датчанина: «Слышавши же она от сына своего таковое речение, что отказ тому нечестивому королевичу, и паки болезнию и печалию одержима бысть, яко желание ее не совершися вконец, и абие преставися».
Сразу же после похорон царицы датское посольство выехало из Москвы с большими дарами, угощением и почетным эскортом. В организации таких торжественных проводов чувствуется стиль Тишайшего, стремившегося во всём соблюсти приличия и чинность. Возможно также, что в молодом царе от природы была заложена способность входить в положение других людей, понимать мотивы их действий и относиться сочувственно. Наверняка он любил поговорку «Насильно мил не будешь», а посему простил королевича и распрощался с ним по-царски.
Вплоть до начала русско-польской войны 1654–1667 годов в Москве время от времени возникали слухи о мести, которую якобы готовил королевич Вальдемар за свою обиду: то опасались его прихода во главе эскадры кораблей в Архангельск, то говорили, что он в чине генерала возглавляет войска австрийского императора, идущие на помощь польскому королю в борьбе с казаками Богдана Хмельницкого, за которыми стояла Москва. На самом же деле в письме, присланном Алексею Михайловичу, вступившему в войну против поляков в 1654 году, королевич желал царю здоровья и «одоления всех своих врагов». Кстати, он сам участвовал в войне шведов против Речи Посполитой, в одном из сражений которой погиб в 1655 году.
Несостоявшееся замужество царевны Ирины Михайловны в очередной раз убедило русских, что для царских дочерей нет достойных женихов за рубежом, как нет их среди царевых подданных. Но Ирина Михайловна хотя бы походила в невестах, тешила себя надеждой на радости семейной жизни. Для остальных дочерей первых Романовых даже мысль о замужестве считалась еретической.
Теремные затворницы?
В Средневековье русская женщина из высших социальных слоев, отгороженная от окружающего мира высоким забором, должна была вести жизнь теремной (почти что «тюремной») затворницы. Она постоянно находилась на женской половине дома, занимаясь хозяйственными делами, рукоделием, воспитанием детей. Круг ее общения был крайне узок: родственники, холопы и домашние слуги; нищие и убогие, которым не только подавали милостыню, но нередко надолго оставляли в доме. Изредка его разнообразили жены друзей супруга, пришедшие вместе с ними в гости. Выходы «в свет», как правило, ограничивались посещением храмов и монастырей. Набор развлечений также был весьма скуден: гулянье по саду, качели, пение под шум веретена, слушание сказок и историй «калик перехожих» и юродивых, редкие застолья в женской компании… Общение русских замужних женщин с посторонними мужчинами (не членами семьи) допускалось только в церкви, на свадебных пирах, а также в обряде «гостевого» поцелуя, когда хозяин перед обедом призывал жену ударить челом гостям.
Обряд этот подробно описал Григорий Котошихин: «…перед обедом велят выходити к гостем челом ударить женам своим. И как те их жены к гостем придут и станут в палате или в избе, где гостем обедать в большом месте, а гости станут у дверей, и кланяются жены их гостем малым обычаем, а гости женам их кланяются все в землю; и потом господин дому бьет челом гостем и кланяется в землю ж, чтобы гости жену его изволили целовать, и наперед, по прошению гостей, целует свою жену, потом гости един по единому кланяются женам их в землю ж, и пришед целуют, и поцеловав отшед, потому ж кланяются в землю, а та, кого целуют, кланяется гостем малым обычаем; и потом того господина жена учнет подносите гостем по чарке вина двойного или тройного, с зельи…» Если кто-то отказывался поцеловать хозяйку, ему, по свидетельству Павла Алеппского, могли отказать от дома навсегда. Мужчины по одному подходили к ней, целовали в уста (часто через полотенце или платок), а затем так же с поклоном отступали. После этого хозяйка выпивала чарку вина вместе с мужем, затем подносила по чарке всем присутствующим и уходила на свою половину дома, где ее ждали жены приехавших на пир гостей.
При возможности женщины из высших слоев феодального общества заводили в доме уродцев и карликов для «потехи». Так, известен факт, что в 1591 году вдова Ивана Грозного Мария Нагая, проживавшая вместе с сыном Дмитрием в выделенном ему в удел Угличе, узнала про «уродливую жоночку», содержавшуюся в доме дьяка Михаила Битяговского, и «велела ей приходить для потехи». Мать Михаила Романова, старица Марфа, поселившись в кремлевском Вознесенском монастыре, имела целый штат приживалов, куда входили «дурак Моисей» и «бахарь (сказитель. — Л. Ч.) Петрушка Макарьев».
