Эдуард Фукс - История нравов

Настоящее практическое воспитание женщины для любви начинается, впрочем, обыкновенно только в браке. Брак является для нее настоящей высшей школой. Теперь ей систематически внушается, как использовать все возможности наслаждения, как ей самой создать все новые интересные в этом смысле положения. Это воспитание начинается уже в первый день ее брачной жизни и практикуется при каждом удобном случае. Молодая жена слышит от всех своих подруг «вернейшие советы», как избежать «грубостей» мужа. Заставая молодую жену скучающей, подруга спешит ее просветить: «Только любовник посвящает нас в истинное блаженство любви. Муж обращается с нами как с женой или матерью его детей, тогда как любовник заботится только о нашем удовольствии и потому делает только то, что нам доставляет удовольствие».

Впрочем, в эту эпоху многие мужья также настолько благоразумны, что стараются доставить своим женам утонченные наслаждения. Такие браки считались в большинстве случаев «счастливыми». Таким путем жена медленно, но верно превращается в достойную удивления мастерицу в искусстве любви, способную заменить любовнику, будь то муж или возлюбленный, целый гарем. Маркиза де Мертей сообщает доверенному ее альковных похождений: «В нашем распоряжении было шесть часов. Я решила устроить так, чтобы все это время было для него одинаково восхитительно, и потому обуздывала его нападения кокетством и любезностью. Кажется, никогда я так не старалась нравиться, и я была, признаюсь, очень довольна собой. После ужина я по очереди разыгрывала ребенка и разумную женщину, была то умницей, то чувствительной, то даже развратной: мне доставляло удовольствие разыгрывать фавориток гарема, в котором он — султан. Перед ним была только одна женщина, хотя ему и должно было казаться, будто каждое удовольствие доставляется ему новой возлюбленной».

С ловкостью несравненного режиссера женщина умеет устраивать всякую ситуацию, как ей нравится, искусственно создавать их. Желая отучить от любви надоевшего любовника, не сумевшего уловить момент, когда ему пора подать в отставку, так, чтобы он и сам был рад своей отставке, дама положительно засыпает его нежностями и истощает преднамеренно его силы. В письме к доверенному ее тайн маркиза де Мертей следующим образом развивает подобную программу: «Уже две недели я пускаю в ход по очереди холодность, капризы, раздражительность и ссоры, и, однако, никак не удается отделаться от этого прилипчивого человека. Надо, следовательно, испробовать более радикальное средство, и вот я беру его с собой в имение. Послезавтра мы уезжаем. С нами будет только несколько незаинтересованных, не очень проницательных людей, и мы там будем так же свободны, как будто мы одни. И вот там я хочу его так засыпать ласками и любовью, мы там так будем жить только друг для друга, что я готова держать какое угодно пари — он горячее меня будет мечтать об окончании этого путешествия, на которое он так рассчитывает. И если после нашего возвращения он будет скучать в моем присутствии не более, чем я теперь скучаю с ним, то вы имеете право сказать, что я понимаю в таких делах не больше, чем вы».

И подобных методов придерживалось тогда множество женщин.

Однако так поступают только с такими любовниками, от которых хотят отделаться или которых берут лишь на незначительное время. Любовников, которых не желают терять, так как с ними можно блистать в свете, щадят, берегут как благородных лошадей.

Так как любовь перестала быть страстью, дорожащей конечной целью, осуществление которой сопряжено с неожиданностями, так как она стала ремеслом, выполняемым с трезвой головой, то люди пользуются дорогой к цели, чтобы насладиться всеми доставляемыми ей лакомствами. Они преднамеренно растягивают путь, так как таким образом можно увеличить число станций, где можно время провести с удовольствием. С ловкостью стараются вызвать женщину на все новое противодействие, обещающее все новые наслаждения. Подобное противодействие вызывают даже в тот момент, когда женщина уже готова пасть жертвой. В особенности охотно поступают так с дамами, закованными в броню добродетели и серьезно желающими сохранить верность мужу или любовнику. Какое торжество довести такую женщину один или даже несколько раз до такого состояния, что она готова отдаться!

Не забывают ни об одном оттенке, и всем им придается пикантный характер. Менее всего отказываются от наслаждения побежденной стыдливостью. Для большинства мужчин со вкусом это одно из самых излюбленных лакомств. Мало что в любви он ценит так, как возможность заставить смелыми словами или поступками женщину покраснеть, как минуту, когда женщина или девушка готова «умереть от стыда», потому что ему удалось обладать ею. Эффектное оскорбление чувства стыдливости становится поэтому предметом в высшей степени развитого искусства. Здесь любовь в смысле разнузданности празднует поистине чудовищные оргии. Подобные ситуации являются и для многих женщин моментами высокого наслаждения.

В первую минуту дама, правда, пугается, ведь она «порядочная» женщина, но та же дама в тот же вечер пишет своей подруге: «Если бы ты знала, в какой я сегодня находилась опасности. Я не могла помешать этому чудовищу добиться своей цели и удовлетворить свое любопытство: это было восхитительно». Зрелище, которое молодая женщина представляет на другой день, считается также особым лакомством, как и чужие страдания. Слезы, проливаемые целыми потоками в XVIII в., были в большинстве случаев не более как средствами усилить наслаждение, как приправой. Наряду с воздействием на чувственность женщины, которую хотят соблазнить, чрезвычайно реальным средством было воздействие на ее тщеславие. Это, впрочем, приложимо к обоим полам. Высшее тщеславие людей этой эпохи состоит в том, чтобы играть роль в обществе. Лучший комплимент по адресу женщины поэтому — намек на то, что связь с ней позволит легче всего достигнуть этой цели. Быть в моде — таков девиз эпохи. Мужчина, который в данную минуту в моде, как в моде все то, что его касается, считается поэтому самым удачным соблазнителем. Перед модным человеком раскрываются все двери, и путь его всегда ведет прямехонько в спальню. Он — неотразимый, ему стоит только пожелать. Дамы сами ему навязываются. Каждая женщина хочет им завладеть, и нет такой добродетели, которая устояла бы перед ним и его желаниями.

Если же ни чувственность, ни ум, ни тщеславие не в силах победить женщину, то мужчина хладнокровно прибегает к последнему средству — насилию. Самолюбие мужчины требует, чтобы он при любых условиях остался победителем. Насилие над женщиной считалось поэтому в порядке вещей. Однако нигде оно так часто не применялось, как в светском обществе, и притом везде: в будуаре, салоне, во время вечерней прогулки, в парке и чаще всего в почтовой карете. Для многих донжуанов это было настоящим спортом. Так поступали Казанова, граф Тилли и множество других виднейших героев общества. Из их мемуаров видно, что эти дерзкие насильники всегда почти достигали своей цели и редко подвергались опасностям. Правда, здесь речь шла ведь не о настоящем преступлении, а просто об особой форме совращения, разрешенной обществом каждому эротически сильному мужчине.

Никто лучше профессионального соблазнителя и не отдавал себе в этом отчета. Он знал, во-первых, что лишь очень немногие женщины приходят от совершившегося в отчаяние, что большинство оправдывает себя старой поговоркой: «Если я подверглась насилию, я не совершила греха». Далее, он знает, что каждая женщина боится скандала, а дело кончалось бы в большинстве случаев скандалом, если бы женщина стала серьезно сопротивляться. Поэтому именно самая порядочная женщина будет сопротивляться только до известной степени. Наконец, каждый жуир знает, что множество женщин только о том и мечтают, чтобы быть взятыми силой. Мнимое насилие для многих неизмеримо повышает наслаждение, и потому они положительно провоцируют мужчину к насилию или ожидают его от него.

По всем указанным причинам даже самые грубые нападения на честь женщины не только не преследуются, а часто прощаются. Вот почему нет ничего удивительного, что разбойник в маске, нападающий на пустынной дороге на карету путешествующих дам, насилующий их и довольствующийся этим как единственным выкупом, сделался в воображении эпохи идеальной фигурой.

Нам могут возразить: все эти приемы сексуального воспитания, правда, не подлежат сомнению, но ведь это не более как обычные приемы порока и разврата, которые пускались в ход во все времена. Можно согласиться с этим возражением, и, однако, оно совершенно теряет свою силу благодаря одному обстоятельству: в эпоху старого режима в отличие от предшествовавших периодов эти приемы — необходимо это подчеркнуть — становились сознательными и, кроме того, массовыми. Эти проблемы интересовали уже не отдельные только личности, а становились составной частью общей философии любви, распространенной с соответствующими оттенками во всех классах общества.