А.П.Чехов в воспоминаниях современников - Сборник Сборник
Книг в библиотеке Чехова жалось друг к другу немало, быть может до тысячи и даже значительно больше; все они имели очень зачитанный вид; здесь были старые, разрозненные толстые журналы, отдельные томики разных авторов, имевших некоторое влияние на творчество Чехова; покупалось все это в разное время, понемножку, при получении из редакций более крупного гонорара или аванса; полные собрания сочинений в те времена стоили дорого, и на них у Чехова не хватало денег. Да и помещение ранее не позволяло особенно шириться его библиотеке. Из переписки Чехова видно, в каких квартирках приходилось ему жаться до сравнительно большой квартиры в доме Корнеева, в которой было комнат шесть или семь.
Из книг чеховской библиотеки отмечу "Жен артистов" Доде, которых Чехов пародировал в альманахе "Будильника" на 1882 год, "Записки мелкотравчатого" Дрианского, знакомство с которыми помогло Чехову внести много оригинальных охотничьих терминов в его имевшую хороший успех пьеску "Предложение", томики Брет-Гарта, Золя, "Калифорнийский рудник" Дмитрия Гирса, талантливого сотрудника "Отечественных записок". Чехов любил покупать старинные книги и курьезные, вроде "письмовников". Одна из старинных, купленных Чеховым на Сухаревке, книг - "Толкователь слов разных и терминов иностранных, в российском флоте употребляемых" (заглавие цитирую на память, приблизительно), - по словам Чехова, дала ему тему для превосходного юмористического рассказа об отставном контр-адмирале Ревунове-Караулове, приглашенном в /154/ качестве почетного гостя на свадьбу и доведшем толкованием морских терминов всех хозяев до белого каления. Юмористический рассказ этот - "Свадьба с генералом" - впервые был напечатан в N 50 "Осколков" за 1884 год. Этот же персонаж под именем Федора Яковлевича Ревунова-Караулова, капитана 2-го ранга, позже вошел в забавную пьеску Чехова "Свадьба". Перечитывая рассказ о контр-адмирале, нельзя не восхищаться тем искусством, с каким фантазия Чехова облекла сухие морские термины в плоть и кровь.
Об одном из "письмовников" память моя сохранила такую сцену. Однажды в Бабкине или Мелихове, в серый день, когда стекла окон стали тусклыми от потоков дождя, Чехов достал какой-то "письмовник" и начал читать его мне и Ивану Павловичу, гостившему в деревне. Читал он очень забавно, а письма были почти сплошь такой отчаянной чепухой, что мы все не могли не смеяться, и скука, навеянная серым днем, от нас отошла.
Но вернусь к дому Корнеева на Садовой.
Взяв одну из книг чеховской библиотеки, я уходил с головою в чтение, а Чехов оканчивал начатый рассказ, тщательно обдумывая каждую фразу, медленно нанизывая строчки, как медленно нижут тонкие искусные пальцы жемчуг для какой-нибудь пленительнейшей из драгоценных вещей старины. Времена небрежного многописания в эти дни уже безвозвратно прошли для Чехова; "Антошу Чехонте" сменил взыскательный художник, не допускавший неряшливости письма в собственной работе и строго относившийся к неряшеству в работе других.
Чехов не был скороспелым баловнем фортуны и успеха добился медленным, тяжелым, почти "каторжным" трудом, как определял его труд в письме ко мне ранее меня познакомившийся с Чеховым петербургский журналист и секретарь "Осколков" - Билибин. Чехова мало знали даже после ряда прелестных маленьких вещиц, и к первым годам его литературной карьеры применимы слова Пушкина о том, что мы ленивы и нелюбопытны{154}. Горькая ирония чеховского "Пассажира 1-го класса"{154}, несомненно, имеет автобиографические черты.
Однажды, кажется даже при первой встрече, я спросил Чехова:
- У вас много знакомых? /155/
Чехов ответил:
- Нет.
Я удивился; я сказал, что, сидя в глуши{155} покровских лесов, думал об обширном кружке его московских знакомых, но он только рукою махнул:
- Полноте, кому нужны мы, пишущие люди? Кто интересуется нами? Вы знаете, я окончил Московский университет. В университете я начал работать в журналах с первого курса; пока я учился, я успел напечатать сотни рассказов под псевдонимом "А.Чехонте", который, как вы видите, очень похож на мою фамилию. И решительно никто из моих товарищей по университету не знал, что "А.Чехонте" - я, никто из них этим не интересовался. Знали, что я пишу где-то что-то, и баста. До моих писаний никому не было дела.
Как курьез, мимоходом отмечу, что угадать Антона Чехова в "Антоше Чехонте" было до крайности легко еще потому, что масса страниц хотя бы в московском журнале "Зритель" состояла из текста Антоши Чехонте, иллюстрированного рисунками его брата Н.Чехова, ставившего под ними свою полную подпись. Но никто не хотел угадывать. Стена равнодушия стояла в юности между товарищами Чехова по университету и им. Поистине мы ленивы и нелюбопытны.
В сумбурной статье H.M.Ежова о Чехове ("Исторический вестник", 1909), о которой я буду говорить дальше, автор уверяет, что переписка Чехова не может дать о нем надлежащего представления, ибо в письмах своих Чехов "прихорашивался", а вот если бы расспросить товарищей Чехова по университету, их рассказы, несомненно, дали бы интереснейший сырой материал.
Уже из рассказов самого Чехова ясно, какой материал о нем могли дать его товарищи по университету. И действительность совершенно не подтвердила предположений H.M.Ежова. Как раз в последние годы судьба сводила меня с товарищами Чехова по университету, но кроме того, что Чехов ходил на лекции аккуратно и садился где-то "близ окошка", мне от них ничего не пришлось услыхать. Они не могли дать ни одной характерной бытовой черты.
Но вышеописанное равнодушие не вызывало ответного равнодушия Чехова. Чехов был одним из самых отзывчивых людей, которых я встречал в своей жизни. /156/ Для него не существовало мудрого присловья "моя хата с краю, я ничего не знаю", которым практические люди освобождаются от излишних хлопот. Услышав о чьем-либо горе, о чьей-либо неудаче, Чехов первым долгом считал нужным опросить:
- А нельзя ли помочь чем-нибудь?
Необычайно трогательна и характерна фраза Чехова, которую вспоминает, кажется, Мария Павловна, на ту тему, что на каждую просьбу нужно отозваться, и если нельзя дать того, что просят, в полной мере, то нужно дать хоть половину, хоть четверть, но дать непременно.
Эту отзывчивость Чехов пронес через всю свою жизнь, как драгоценное вино, не расплескав, не утратив ни капли.
В письменном столе Чехова вечно лежали чужие рассказы, он исправлял их, рассылал в те издания, где сам работал, и даже в те, где сам не работал, в "Московскую иллюстрированную газету" например; давал советы начинающим авторам, если видел в них хотя тень дарования; хлопотал об издании книг тех беллетристов, у которых уже успели накопиться материалы для книг.
- Вам нужно издаться! - говорил он мне и другим беллетристам при мне много раз. - Вас будут знать. Выпущенная книга повысит ваш гонорар.
На робко брошенные мысли, что издаться не легко, что охотников до издания книг начинающих авторов немного, Чехов возражал:
- Пустяки! Подождите, нужно будет придумать что-нибудь.
И, конечно, при своих литературных связях он придумывал кое-что и находил для своего протеже издателя.
На первом же году знакомства Чехов спросил меня:
- Скажите, А.С., сколько в месяц дает вам литература?
Я мысленно подсчитал свой месячный заработок и назвал цифру; цифра оказалась очень маленькой.
Чехов нахмурился:
- Так мало?!
- Что же делать?! Мои литературные заработки случайны.
В первые годы писательства я работал только в юмористических журналах, а журналы эти не особенно /157/ щедро оплачивали литературный материал; щедрое других был Лейкин, который, кроме того, чтобы привязать меня к "Осколкам", печатал мои статьи с таким расчетом, чтобы в месяц мне набегало не менее 35-40 рублей. Это была моя "осколочная" рента. Но другие редакторы юмористических изданий совершенно моих интересов не блюли, и то я застал уже лучшие времена, когда гонорар выплачивался везде без задержки. С худшими познакомился при начале своей литературной карьеры Чехов: "Осколков" еще не существовало, а в Москве аккуратно платили гонорар далеко не везде и не всегда.
