Юрий Виленский - Доктор Булгаков
К сожалению, врачи мало знакомы с этим произведением. Впрочем, в начале 70-х годов к нему проявила интерес комиссия по наркотикам при Минздраве СССР. В Отделе рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, в фонде М. А. Булгакова, сохраняется письмо председателя комиссии Э. А. Бабаяна, касающееся рассказа «Морфий» с позиций медицины. Однако рассказ так и не используется в пропаганде против употребления наркотиков. В самом деле, ведь формально «Морфий» никак не соответствует таким положениям: не допускать информирования о названиях наркотиков и применяемых наркоманами дозах; не использовать специальные медицинские термины, касающиеся клинических проявлений наркоманий; развенчивать бытующее еще ошибочное представление о наркоманах как о лицах с творческим складом, высоким интеллектом; не освещать эффекты наркотизации с использованием слов и выражений, придающих информации позитивную окраску («эйфория», «блаженство» и др.). Между тем дневник Полякова отвечает этим профилактическим целям, причем в истинно гуманном смысле, ибо Булгаков не осуждает и не обеляет несчастного доктора, но раскрывает правду в ее горькой противоречивости. Ведь если бы наркотики вызывали только боль и муку, кто бы ими пользовался? Лишь в мае 1978 г., с купюрами из-за малого объема газетной площади, «Морфий» вновь увидел свет в еженедельнике «Литературная Россия», вновь пришел к читателю. Вводя это малоизвестное произведение Булгакова в наше общественное достояние, Константин Симонов писал в небольшом предисловии к «Морфию»: «Это рассказ о том, как неотвратимо гибнет человек, в силу ряда обстоятельств постепенно и поначалу незаметно для себя втянувшийся в употребление наркотиков. Булгаков написал этот рассказ с великолепным знанием дела, как врач, беспощадно ставящий диагноз и причин и последствий. Позиция Булгакова как писателя бескомпромиссна. Именно потому, что он любит людей, сочувствует им, он не боится выглядеть судьей тех слабостей, которые, с его точки зрения, недостойны человека».
Так была снята пелена забвения, так с большим запозданием восторжествовал, употребляя название одного из рассказов Ю. Щербака, закон сохранения добра.
Обращаясь к мотивам социальных предвидений в произведениях М. А. Булгакова, нельзя не остановиться и на его оценках алкоголизма, на отношении писателя к этому явлению во всей его многоликости. Известно, что один из первых, не дошедший до нас, рассказ Булгакова «Огненный змий» (или «Зеленый змий») касался последствий алкогольных галлюцинаций у больного в стадии белой горячки. Больной гибнет в пламени пожара — ему привиделся огненный змий, душащий его, и он поджигает свой дом. Мы не можем судить о сущности самого рассказа, только вправе предположить, что таких больных будущий писатель мог наблюдать в клинике М. Н. Лапинского.
«Гудок» и «Красная газета», «Рупор» и «Бузотер», «Заноза» и «Красный перец»… Булгаков-фельетонист часто касается па этих страницах проблем пьянства и алкоголизма как проявлений бескультурья, хамства, мещанства. Конечно, нет нужды преувеличивать литературные достоинства этой части его наследия, для него это лишь «проходные темы», но дарование писателя, его наблюдательность, прекрасное перо публициста отразились и в малых сатирах, уже тогда выделяя их в газетном половодье.
Например, фельетон «О пользе алкоголизма», опубликованный в «Гудке» в 1925 г.
«… — Прежде всего перед нами возникает вопрос: действительно ли пьян означенный Микула?
— Ого-го-го-го! — закричала масса.
— Ну хорошо, пьян, — согласился представитель. — Сомнений, дорогие товарищи, в этом нет никаких. Но тут перед нами возникает социальной важности вопрос: на каком основании пьян уважаемый член союза Микула?
— Именинник он! — ответила масса.
— Нет, милые граждане, не в этом дело. Корень зла гораздо глубже. Наш Микула пьян, потому что он… болен…
— Да-с, милейшие товарищи, пьянство есть не что иное, как социальная болезнь, подобная туберкулезу, сифилису, чуме, холере….. Я продолжаю, товарищи…….в буржуазном обществе выпивали 900 лет подряд, и всякий и каждый, не щадя младенцев и сирот. Пей, да дело разумей, — воскликнул знаменитый поэт буржуазного периода Тургенев. После чего составился ряд пословиц народного юмора в защиту алкоголизма, как-то: «Пьяному море по колено», «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», «Не вино пьянит человека, а время», «Не в свои сани не садись», а какие, бишь, еще?..
— Чай не водка, много не выпьешь! — ответила крайне заинтересованная масса.
— Верно, мерси. «Разве с полведра напьешься!», «Курица и та пьет», «И пить умереть, и не пить умереть», «Налей, налей, товарищ, заздравную чару!..»
…Итак, — гремел оратор. — Вы видите, насколько глубоко пронизала нас социальная болезнь. Но вы не смущайтесь. Вот, например, наш знаменитый самородок Ломоносов восемнадцатого века в высшей степени любил поставить банку, однако вышел первоклассный ученый и товарищ, которому даже памятник поставили у здания университета на Моховой улице. Я бы еще мог привести выдающиеся примеры, но не хочу…..» {78}.
Фельетон, на первый взгляд, не клеймит алкоголизм уничижительными словами, скорее он вызывает улыбку. Но вспомним, например, восхваление спиртного — ив тексте, и в иллюстрациях — в «Книге о вкусной и здоровой пище» (издание 1952 г.), где приводилась «руководящая» цитата: «Весело стало жить, значит и выпить можно, но выпить так, чтобы рассудка не терять и не во вред здоровью». Фельетон «О пользе алкоголизма», основанный, казалось бы, на частном факте, собственно, свидетельствует о том, что попустительство это давнее, усугублявшееся беспомощной пропагандой и пошлыми сентенциями. Примечательно, что примерно такую же лекцию в 60-х годах читал один из персонажей А. Райкина.
Известно, что фельетоны такого рода Булгаков сочинял молниеносно, за пятнадцать — двадцать минут, включая и перепечатку. Блистательный юморист, он обогатил отечественную литературу и талантливыми образцами смешного. Но есть среди его сатир повествование, где писатель как бы следует своему учителю в литературе М. Салтыкову-Щедрину, где особенно сильна муза печали. Это «Самогонное озеро» — обличение нравов 20-х годов, перекликающееся и с нашими буднями. Его коллективный герой — печально знаменитая квартира № 50.
«… Председатель ушел со словами:
— Ну и самогон у Сидоровны. Зверь — самогон.
В три часа ночи явился Иван Сидорыч. Публично заявляю: если бы я был мужчина, а не тряпка, я, конечно, выкинул бы Ивана Сидорыча вон из своей комнаты. Но я его боюсь. Он самое сильное лицо в правлении после председателя. Может быть, выселить ему и не удастся (а может, и удастся, черт его знает!), но отравить мне существование он может совершенно свободно. Для меня же это самое ужасное. Если мне отравят существование, я не смогу писать фельетоны, а если я не буду писать фельетоны, то произойдет финансовый крах.
— Драсс… гражданин жури… лист, — сказал Иван Сидорыч, качаясь, как былинка под ветром. — Я к вам.
— Очень приятно.
… Заметку бы написал… статью… Желаю открыть общество… Так и написать: «Иван Сидорыч, эксперантист (так в ранних публикациях. — Ю. В.), желает, мол…»…
Не знаю, что прочел эсперантист в моих глазах, но только он вдруг съежился, странные кургузые слова, похожие на помесь латинско-русских слов, стали обрываться, и Иван Сидорыч перешел на общедоступный язык.
— Впрочем… извини… с… я завтра.
— Милости просим, — ласково ответил я, подводя Ивана Сидорыча к двери (он почему-то хотел выйти через стену)…
В 10 пришел младший дворник (выпивший слегка), в 10 ч. 20 м. старший (мертво-пьяный), в 10 ч. 25 м. истопник (в страшном состоянии. Молчал и молча ушел. 5 миллионов, данные мною, потерял тут же в коридоре).
В полдень Сидоровна нахально не долила на три пальца четверть Василию Ивановичу. Тот тогда, взяв пустую четверть, отправился куда следует и заявил:
— Самогоном торгуют. Желаю арестовать.
— А ты не путаешь? — мрачно спросили его где следует. — По нашим сведениям, самогону в вашем квартале нету.
— Нету? — горько усмехнулся Василий Иванович. — Очень даже замечательны ваши слова» {79}.
«Самогонное озеро» было опубликовано в 1923 г. И осушения его не произошло, на глазах у всех оно превращалось в море. Хотя периодически принимались антиалкогольные постановления, проходили рейды по изъятию змеевиков, скрещивались газетные шпаги. Размышляя о причинах, обращаешься к поучительной печатной дискуссии между одним из адвокатов пьянства доктором К. К. Толстым и выдающимся русским гигиенистом Ф. Ф. Эрисманом. Дискуссия проходила в 1896–1897 гг., но в словах Ф. Ф. Эрисмана, по сути, ничего не устарело. По суждениям К. К. Толстого, отмечает Ф. Ф. Эрисман, «русский народ пьет мало, даже слишком мало, потребление спиртных напитков до сих пор не нанесло ему никакого вреда, и он может смело пить больше… По официальным сведениям, приводимым д-ром Толстым, «острых отравлений спиртом» в Петербургской губернии ежегодно наблюдается на 1 млн. жителей лишь несколько десятков, тогда как в одном Петербурге еженедельно несколько сот человек поднимаются на улице в «безобразно пьяном виде»… Может быть, д-р Толстой скажет, что поднимаемые на улицах в безобразно пьяном виде не суть больные и что это состояние нисколько не вредно для здоровья… Широкое распространение таких взглядов на потребление алкоголя…….мы считали бы большим несчастьем для России» {80}.
