ДЖОРДЖО ВАЗАРИ - ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НАИБОЛЕЕ ЗНАМЕНИТЫХ ЖИВОПИСЦЕВ, ВАЯТЕЛЕЙ И ЗОДЧИХ
Затем, после того как от руки Лоренцо пал герцог Алессандро, в 1536 году герцогом стал Козимо, который избрал в супруги синьору донну Леонору Толедскую, женщину поистине редчайших качеств и столь великих и несравненных достоинств, что без всякой натяжки ее можно было бы уподобить, а может быть, и предпочесть любой знаменитейшей и славнейшей жене древних времен. И по случаю бракосочетания, состоявшегося 27 июня 1539 года, Аристотель устроил в большом дворе палаццо Медичи, там, где фонтан, еще одну сцену, изображавшую Пизу, в которой он превзошел сам себя, внеся новые улучшения и разнообразие, недаром невозможно и перечислить большего разнообразия разного рода окон и дверей, дворцы с более причудливыми и необыкновенными фасадами улиц и далей, наилучше сокращающихся и выполняющих все, что полагается по всем правилам перспективы. Помимо этого, он изобразил и наклонную колокольню собора, купол круглого храма Сан Джованни и другие памятники этого города. О лестницах, которые он там устроил, и о том, как они всех обманули, особо говорить не буду, чтобы никому не показалось, что я говорю то, что уже было сказано; скажу только, что та, которая как будто поднималась снизу на площадку, в середине была восьмигранной, а по бокам четырехугольной, но в ее простоте было и величайшее мастерство, ибо она придавала такое изящество расположенной наверху перспективе, что ничего лучшего в подобном роде увидеть было невозможно. И тут же он очень хитро устроил деревянный фонарь в виде арки позади всех изображенных зданий, в которых было устроено солнце из стеклянного шара с кипяченой водой высотой в один локоть, за которым были помещены два зажженных светильника, отчего оно сияло так, что освещало и небо на сцене, и перспективу и поистине казалось живым и настоящим солнцем. И солнце это, скажу я вам, было украшено кругом золотыми лучами, покрывавшими весь задник, и при помощи небольшой лебедки его поднимали постепенно так, что в начале комедии казалось, что солнце восходит, после чего оно поднималось до шелыги арки, а затем опускалось таким образом, что к концу представления было близко к закату и заходило.
Сочинителем комедии был Антон Ланди, флорентийский дворянин, а интермедией и музыкой ведал весьма талантливый и тогда еще молодой Джован Баттиста Строцци. Но так как о других вещах, украшавших это представление, об интермедиях и музыке писалось тогда достаточно, я упомяну лишь о тех, кто участвовал в некоторых живописных работах, отметив, что все остальное там сделали названный Джован Баттиста Строцци, Триболо и Аристотель.
Боковые стенки под сценической площадкой были разделены на шесть частей, и в каждой части было по картине высотой в восемь локтей и шириной в пять, окруженной рамкой шириной в один и две трети локтя, которая служила фризом вокруг картин, с карнизом, примыкавшим к самому полотну и образуя четыре тондо, расположенных крестообразно с двумя латинскими изречениями на каждую историю, а кроме того, там были и приличествующие эмблемы. Сверху кругом проходил фриз из лазурной каймы, за исключением тех мест, где была перспектива, а еще выше полог, также из каймы, закрывал весь двор, и на этом фризе из каймы над каждой картиной были гербы славнейших родов, находившихся в родстве с семейством Медичи. Итак, начиная с востока от сцены, на первой истории рукой Франческо Убертини, прозванного Бакьяккой, было изображено Возвращение из изгнания Великолепного Козимо деи Медичи, эмблемой были две голубки на золотой ветке, а на фризе был герб герцога Козимо. На второй картине, написанной им же, было Отправление Великолепного Лоренцо в Неаполь; эмблема – пеликан, а герб – герцога Лоренцо, то есть семейства Медичи и Савойского дома. На третьей картине, написанной Пьер Франческо ди Якопо ди Сандро, было изображено прибытие папы Льва X во Флоренцию и то, как граждане города несут его под балдахином; эмблема – протянутая рука, а герб – герцога Джулиано, то есть Медичи и Савойи. На четвертой картине им же написано Взятие Бьеграссы синьором Джованни и то, как он выезжает из города победителем; девизом была молния Юпитера, а герб герцога Алессандро, то есть Австрии и Медичи. На пятой папа Климент коронует в Болонье Карла V; эмблемой там была змея, кусающая собственный хвост, а гербы – Франции и Медичи. Писал ее Доменико Конти, ученик Андреа дель Сарто, показавший себя не очень-то стоящим, так как молодые живописцы, услугами которых он собирался попользоваться, ему не помогли, ибо заняты тогда были все и хорошие, и плохие мастера; почему над ним и посмеялись, подобно тому, как он, возомнив о себе, не раз по недомыслию своему смеялся над другими. На шестой истории и последней с этой стороны рукой Бронзино был изображен диспут, который вели в Неаполе перед лицом императора герцог Алессандро и флорентийские изгнанники, там же были река Себето и много фигур; картина была прекраснейшей, лучшей из всех; эмблемой была пальма, а герб был испанский. Насупротив Возвращения Великолепного Козимо, то есть с другой стороны, было благополучнейшее рождение герцога Козимо; эмблемой был феникс, а герб – города Флоренции, то есть красная лилия. Рядом было возведение или, точнее говоря, избрание его же в герцогское достоинство; эмблемой был кадуцей Меркурия, а на фризе герб начальника крепости; историю эту нарисовал Франческо Сальвиати, а так как ему в эти дни нужно было уехать из Флоренции, ее превосходно закончил Карло Портелли из Лоро. На третьей были изображены три гордых оратора из Кампаньи, изгнанных римским сенатом за их дерзкое требование, как об этом рассказывает Тит Ливий в двенадцатой книге своей Истории; в данном случае подразумевались три кардинала, предпринявшие безуспешную попытку лишить власти герцога Козимо; эмблемой был крылатый конь, герб – Сальвиати и Медичи. На следующей было взятие Монтемурло, эмблемой была египетская сова на голове Пирра и герб родов Сфорца и Медичи; картину эту написал Антонио Доннино, живописец, в работе очень смелый; на заднем плане была изображена стычка всадников так прекрасно, что картина эта, написанная художником, почитавшимся слабым, оказалась гораздо лучше работ некоторых других, которые были стоящими только на словах. На следующей был изображен герцог Козимо, получающий от его кесарского величества регалии и знаки герцогского достоинства; эмблемой была сорока с веткой лавра в клюве, а на фризе был герб домов Медичи и Толедо, написал же ее венецианец Баттиста Франко. На последней из всех картин было изображено бракосочетание того же герцога Козимо в Неаполе; эмблемой были две галки, древний свадебный символ, а на фризе был герб дона Педро Толедского, неаполитанского вице-короля, и картина эта, написанная рукой Бронзино, была выполнена с таким изяществом, что превосходила, как и первая, все остальные. Тем же Аристотелем был устроен фриз над лоджией с другими историями меньших размеров и гербами, весьма понравившийся его превосходительству, отозвавшемуся о нем очень одобрительно и щедро художника за все вознаградившему.
А после этого, почти ежегодно, он на Масленицу устраивал представление комедий с перспективами, так как в этом роде живописных работ Аристотель приобрел такую опытность и такую помощь, полученную им от природы, что возымел намерение написать об этом в поучение другим; но, поскольку дело это оказалось более трудным, чем ему казалось, он его оставил, в особенности же потому, что позднее управители дворца заказывали такие работы Бронзино и Франческо Сальвиати, как об этом будет рассказано на своем месте.
И вот, видя, что прошло немало лет, в которые он заказов ни от кого не получал, Аристотель отправился в Рим к своему двоюродному брату Антонио да Сангалло.
Тот принял его приветливо и тотчас же по его приезде поручил ему надзор за несколькими постройками с содержанием десять скудо в месяц, а затем послал его в Кастро, где он пробыл несколько месяцев на службе у папы Павла III, надзирая за большей частью тамошнего строительства по проекту и указаниям Антонио. И хотя Аристотель с малых лет вырос вместе с Антонио и привык обращаться с ним слишком попросту, говорят, что Антонио держал его от себя на расстоянии, так как тот никак не мог приучиться говорить ему «вы», так что всегда обращался на «ты», даже в присутствии папы, не говоря уже о синьорах и дворянах, так, как поступают еще иные флорентинцы, привыкшие по старинке всем говорить «ты», будто они из Норчи, не умея приспособляться к современной новой жизни, как это делают другие и как по привычке передается от одного к другому. И всякому понятно, что это казалось странным Антонио, привыкшему к уважению со стороны кардиналов и других высокопоставленных лиц. Когда же жить в Кастро Аристотелю надоело, он попросил Антонио вызвать его обратно в Рим; на это Антонио ответил, что сделает это очень охотно, если только тот будет вести себя с ним по-другому и более вежливо, особенно в присутствии вельмож.
