Николай Стороженко - Предшественники Шекспира
Съ измѣненіемъ внѣшняго вида жилищъ измѣняется и самый образъ жизни. Довольство порождаетъ новыя потребности и новыя затѣи; распространяется вкусъ къ роскошнымъ костюмамъ, къ изящному убранству комнатъ. Нигдѣ впрочемъ разорительная погоня за модой не достигала такихъ чудовищныхъ размѣровъ, какъ въ Англіи, а въ самой Англіи, по словамъ современнаго наблюдателя (Гарриссона), никогда моды не были такъ причудливы и измѣнчивы какъ въ царствованіе Елисаветы. Одинъ талантливый фламандскій живописецъ второй половины XVI в. написалъ злую сатиру на эту чудовищную модоманію, изобразивъ на своей картинѣ англичанина временъ Елисаветы совершенно голымъ: онъ — видите-ли — задумалъ сшить себѣ платье и уже въ одной рукѣ держитъ штуку сукна; въ другой — ножницы; остается выбрать фасонъ, но въ этомъ то и состоитъ вся задача. Итальянскій костюмъ изященъ, но испанскій величественнѣе; французскій тоже хорошъ, но и нѣмецкій имѣетъ свои достоинства. Онъ мысленно перебираетъ ихъ одинъ за другимъ, оцѣниваетъ относительно вкуса и моды и не можетъ придти ни къ какому заключенію, потому что каждый изъ нихъ, модный сегодня, можетъ выйти изъ моды завтра — и тогда съ чѣмъ-же онъ останется. Разсуждая такимъ образомъ, онъ предпочитаетъ лучше остаться совершенно безъ одежды, нежели ошибиться въ выборѣ костюма и не быть одѣтымъ по модѣ.
Тщетно правительство издавало законы противъ роскоши (sumptuary laws) и преслѣдовало уродливо-фантастическія принадлежности костюма тогдашнихъ денди 213); мѣры едва-ли были въ состояніи искоренить зло, находившее поддержку въ высшихъ классахъ общества и при самомъ дворѣ. Сама Елисавета была первой щеголихой въ Англіи и тратила большія суммы на свой туалетъ, а ея дворъ подавалъ всему городу примѣръ безумной расточительности и погони за модой. Придворные кавалеры и дамы наперерывъ старались превзойти другъ друга великолѣпіемъ и роскошью своихъ костюмовъ. Разсказываютъ, что камзолъ сэра Вальтера Рэлея былъ вышитъ жемчугомъ по черному бархату, а сапоги его, буквально унизанные драгоцѣнными камнями, стоили около семи тысячъ фунтовъ стерлинговъ 214). Современные писатели (Гаррисонъ, Потэнгемъ, Бортонъ и др.) горько жалуются на это безумство, но новѣйшій историкъ англійской культуры не безъ основанія видитъ въ этомъ ослѣпительномъ маскарадѣ нѣчто болѣе безсмысленной забавы. — По его мнѣнію здѣсь сказывается избытокъ внутреннихъ силъ, радость жизни, сродное артистической натурѣ желаніе любоваться зрѣлищемъ прекрасныхъ формъ и яркихъ цвѣтовъ 215).
Вѣнцомъ пышнаго развитія соціальной жизни англійскаго народа была богатая и оригинальная литература, составляющая славу и гордость царствованія Елисаветы. Помѣщенная между кровавыми религіозными преслѣдованіями Маріи съ одной стороны и взрывами пуританскаго деспотизма, остановившаго въ XVII вѣкѣ развитіе искусства и литературы съ другой, эпоха Елисаветы не даромъ представляется современному изслѣдователю какимъ то оазисомъ свободы и счастія. "Никогда — говоритъ Гецлитъ — геній Англіи не сіялъ такимъ полнымъ, яркимъ и самостоятельнымъ свѣтомъ, какъ въ это время" 216). И это не пустая фраза. Дѣйствительно, ни одинъ періодъ англійской исторіи не можетъ похвалиться такимъ обиліемъ геніальныхъ умовъ, давшихъ новыя направленія почти всѣмъ сферамъ человѣческой дѣятельности. Сѣмена, брошенныя этой великой эпохой, оплодотворили собой всю культуру Англіи XVII и XVIII вѣковъ и продолжаютъ приосить плоды до сихъ поръ. Нѣкоторыя отрасли литературы достигаютъ въ это время такого изумительнаго развитія, такого художественнаго совершенства, какого они не достигали ни прежде, ни послѣ. Ослабленіе религіознаго фанатизма и теологическаго духа, знакомство съ классической литературой, открывшее пытливому уму новые горизонты мысли и новые идеалы политическаго устройства, освобождающія ученія Италіи, внутренній миръ, развитіе національнаго благосостоянія и свободныхъ учрежденій — вотъ тѣ общія причины, которыя вызвали къ жизни богатую литературу временъ Елисаветы. — Но кромѣ этихъ общихъ причинъ были еще частныя, и ихъ тоже нельзя упускать изъ виду, если мы хотимъ себѣ составить вѣрное понятіе объ умственномъ характерѣ этой многознаменательной эпохи. — Потребность умственныхъ наслажденій не была одинаково развита во всѣхъ классахъ общества; литературныя занятія не составляли еще отдѣльной отрасли производительнаго труда, и потому для литературы была необходима спеціальная поддержка. Эту поддержку она нашла при дворѣ и въ средѣ образованной англійской аристократіи. — Вліяніе двора не ограничивалось тогда пропагандой роскоши и модъ. Ему, безспорно, принадлежитъ честь распространенія въ современномъ обществѣ вкуса къ болѣе утонченнымъ наслажденіямъ, къ занятіямъ искусствомъ и литературой. Среди важныхъ государственныхъ заботъ, поглощавшихъ большую часть ея времени, Елисавета находила однако досугъ для литературныхъ занятій и на шестьдесятъ пятомъ году своей жизни перевела еще съ греческаго трактатъ Плутарха о Любопытствѣ. Ученость и талантъ весьма цѣнились при ея дворѣ и нерѣдко служили ступенью къ высшимъ отличіямъ; интимный кружокъ королевы состоялъ изъ лицъ, пріобрѣвшихъ себѣ почетное имя въ литературѣ. Въ числѣ приближенныхъ ея находились: Роджеръ Ашэмъ, ея наставникъ и глубокой знатокъ классической древности, Лордъ Бокгорстъ, авторъ Горбодука и государственный казначей Англіи, Сидней и Рэлей, извѣстные своими прекрасными сонетами и др.; наконецъ въ послѣдніе годы XVI ст. сталъ появляться въ гостинной королевы и Бэконъ, будущій преобразователь философскаго метода, тогда уже впрочемъ извѣстный своими Опытами. (Essays, 1597 г.). Изъ придворныхъ дамъ Елисаветы достаточно назвать мать Бэкона, Анну Бэконъ, которая считалась одной изъ образованнѣйшихъ женщинъ своего времени и вела ученую переписку на греческомъ языкѣ съ извѣстнымъ епископомъ Джуэлемъ. Вообще, по словамъ Гаррисона, придворныя дамы того времени мало чѣмъ уступали мужчинамъ; онѣ внимательно изучали Св. писаніе; нѣкоторыя изъ нихъ сами сочиняли книги и переводили съ иностранныхъ языковъ различныя сочиненія на латинскій и англійскій. Обыкновенно расчетливая до скупости, Елисавета измѣняла своей натурѣ, когда дѣло шло о покровительствѣ литературнымъ талантамъ, 217) а примѣръ королевы дѣйствовалъ заразительно и на ея окружающихъ. Мы не обинуясь скажемъ, что большая часть поэтовъ того времени навѣрное умерли бы съ голоду, если бы во время не встрѣтили покровителей въ лицѣ знатныхъ и образованныхъ людей, которые сами интересовались поэзіей и всегда рады были оказать нравственную и матеріальную поддержку голодающимъ дѣтямъ Аполлона.
Ничто впрочемъ не характеризуетъ такъ полно оригинальную культуру того вѣка, какъ тѣ безчисленныя празднества, процессіи, аллегорическія представленія и т. п. торжества, въ которыхъ старое и новое аллегорія и дѣйствительность, античныя воспоминанія и поэтическія преданія среднихъ вѣковъ, рыцарскіе турниры и итальянскія маски причудливымъ образомъ смѣшиваются между собою, превращая обыденную жизнь въ какую-то фантастическую сказку. Ежегодно весной королева предпринимала свои обычныя прогулки по Англіи (Royal Progresses), останавливаясь на пути въ городахъ и замкахъ вельможъ. Эти королевскія путешествія подавали поводъ ко всевозможнымъ сюрпризамъ въ античномъ стилѣ. Когда королева (разсказываетъ Бартонъ) посѣщала замокъ какого нибудь вельможи, то у входа ее привѣтствовали Пенаты, затѣмъ Меркурій отводилъ ее въ приготовленную для нея опочивальню… Она могла видѣть изъ окна, какъ пажи, переодѣтые дріадами, поминутно выскакивали изъ лѣсу, а слуги, изображавшіе сатировъ, то и дѣло ковыляли но лугамъ. Когда Елисавета проѣзжала Норичъ, то изъ группы боговъ, вышедшихъ ей на встрѣчу, отдѣлился Купидонъ и, приблизившись къ королевѣ, подалъ ей золотую стрѣлу, которую ея прелести должны были сдѣлать неотразимой, — подарокъ, (замѣчаетъ по этому поводу Голлиншедъ), принятый пятидесятилѣтней королевой съ особеннымъ удовольствіемъ 218). Особенно долго остались въ народной памяти кенильвортскія празднества, устроенныя для Елисаветы ея любимцемъ Лейстеромъ. Они продолжались около трехъ недѣль и своимъ великолѣпіемъ затмили всѣ подобныя зрѣлища. Черезъ долину, отдѣляющую главныя ворота замка отъ большой дороги, былъ переброшенъ мостъ 70 футовъ длины; его сваи были увѣшаны подарками, которые семь греческихъ божествъ (Помона, Церера, Бахусъ и др.) подносили королевѣ; тутъ были клѣтки съ рѣдкими птицами, корзины съ плодами, вино въ серебряныхъ сосудахъ и т. д. Поэтъ, стоявшій на той сторонѣ моста, объяснялъ латинскими стихами символическое значеніе этихъ предметовъ. Не успѣлъ онъ кончить свои объясненія. какъ на пловучемъ островкѣ приблизилась къ кортежу Дѣва Озера (The lady of the Lake) и сказала королевѣ привѣтственные стихи. — Съ той же цѣлью подплылъ къ Елизаветѣ Аріонъ, сидя на спинѣ громаднаго дельфина, въ которомъ помѣщался цѣлый оркестръ музыкантовъ 219). Послѣ роскошнаго обѣда начались танцы; вечеромъ былъ сожженъ на пруду великолѣпный фейерверкъ, и день кончился представленіемъ какой-то пьеской, разыгранной придворными актерами Лейстера. Въ слѣдующіе дни удовольствія были еще разнообразнѣе: охоты, медвѣжьи травли, спектакли смѣняли другъ друга, а въ заключеніе королева присутствовала при представленіи народно-бытовой драмы или скорѣе пантомимы, ежедневно исполняемой поселянами Ковентри въ память истребленія Датчанъ 220). Въ 1581 г., по случаю прибытія торжественнаго посольства изъ Франціи съ цѣлью просить руки Елисаветы, при дворѣ были великолѣпные банкеты съ масками, турнирами и другими увеселеніями. — Возлѣ южной части уатголлскаго дворца былъ нарочно построенъ великолѣпный павильйонъ, устланный коврами, убранный цвѣтами и деревьями, съ потолкомъ, изображавшимъ небо, усѣянное звѣздами. Какъ только почетные гости размѣстились въ павильйонѣ, къ нимъ подъѣхали четыре рыцаря въ полномъ вооруженіи, называвшіе себя Питомцами Желанія (the foster children of Desire). То были блестящіе кавалеры двора Елисаветы — молодой графъ Арондель, Лордъ Виндзоръ, Филиппъ Сидней и Фолькъ Гревилль. Цѣлью ихъ прибытія было желаніе овладѣть Замкомъ Совершенной Красоты (такъ называлось мѣсто гдѣ сидѣла королева). Прежде нежели рѣшиться идти на приступъ, они послали къ королевѣ герольда, одѣтаго въ бѣлое и красное (цвѣта желанія) съ приглашеніемъ сдать замокъ. — Получивъ отказъ, они поставили на колеса цѣлую искуственную гору съ скрытымъ въ ней оркестромъ музыкантовъ и стали понемногу придвигать ее къ замку. Въ отвѣтъ на вторичное приглашеніе сдаться, въ замкѣ забили тревогу и выстрѣлили въ нападающихъ изъ двухъ пушекъ. Первая была заряжена сахарнымъ порошкомъ (sweet powder), а вторая душистой водой. Но пушечные залпы не остановили нападающихъ и они продолжали штурмовать замокъ, бросая въ него цвѣтами и конфектами. — Въ это время показались на террасѣ защитники замка въ сопровожденіи своихъ слугъ, пажей и музыкантовъ. Въ пышныхъ рѣчахъ они выразили свою преданность королевѣ и желаніе сложить за нее свои головы. Послѣ этихъ рѣчей начался уже настоящій турниръ, длившійся до ночи, въ которомъ, само собою разумѣется, побѣдителями остались защитники совершенной красоты. Въ заключеніе всего нападающіе поднесли королевѣ оливковую вѣтвь въ знакъ мира и совершенной покорности 221).
