Бенджамин Харшав - Язык в революционное время
До наших дней ведутся споры, был ли иврит «живым» или «мертвым» и насколько разговорная речь повлияла на его возрождение. Однако этот вопрос нельзя корректно обсуждать с позиции или-или. То, что мы называем языком, — это довольно сложная совокупность социальных, ментальных и лингвистических аспектов, каждый из которых в любой данный момент времени может быть активен или пассивен; при этом «активность» тоже может быть различной: просто употребление или расширение и инновации. В Соединенных Штатах говорят «по-английски», но «жив» ли английский язык Шекспира? И до какой степени «живым» может считаться язык науки? Не кроется ли ответ в том факте, что в любом языке есть пласты «неживые» в том смысле, что они не используются в повседневной речи или даже в обыденном письме? И не влияют ли на устную речь различные письменные жанры, так же как и наоборот? Следует отбросить туманную биологическую метафору — и здесь она используется только как удобное обозначение.
Те, кто основал новый ишув и сформировал базовый характер израильского языка, приехали из Восточной Европы, где традиционное еврейское общество существовало в многоязычных условиях: они изучали тексты на «святом языке» (обобщающее название для разных исторических пластов иврита и арамейского традиционных религиозных книг)[87]; в социальной жизни, обыденной речи и в образовании пользовались идишем; а с неевреями и правительственными организациями общались на европейских языках. Однако отношения между ивритом и идишем не ограничивались разницей между письменным и устным языком — существовало множество пересекающихся факторов. Положение иврита не было подобно и положению латыни по отношению к французскому или английскому в Средние века, так как иврит был языком, интегрированным в повседневную многоязычную жизнь евреев, и во многих отношениях он был «живым» языком.
А. Еврейское бытие основывалось на корпусе традиционных текстов, включавших толкования классических текстов, написанные преимущественно на «святом языке». Эти книги кропотливо изучались и применялись в жизни общины и каждого ее члена как идеологически, так и в повседневной практике. Каждый еврейский мальчик обязан был изучать тексты на «святом языке» несколько лет, с утра до вечера, каждый Божий день. Еврейские и арамейские тексты также использовали для ежедневных молитв, благословений и праздничных чтений. Несмотря на то что многие бедняки прерывали учение, каждый человек умел — или должен был уметь — читать, и обычно евреи понемногу читали каждый день.
Многие женщины тоже изучали иврит, обычно с частными учителями, поскольку до новейшего времени не существовало женских религиозных школ; а большинство женщин умели читать на идише, который пользуется ивритским письмом. Текст Цене у-рене, популярного пересказа Библии на идише для женщин (мужчины должны были читать оригинал), выдержавшего более трехсот переизданий с XVI в., а также другие религиозные книги для женщин содержали множество ивритских слов в составе идишских фраз. Книги на идише печатали другим шрифтом (так называемый вайбертайч, «женский немецкий»), чтобы отделить их от святых «квадратных букв» священных текстов (подобно тому как женщины сидели в синагоге отдельно от мужчин); но многочисленные ивритские слова внутри идишских фраз ставили в скобки и выделяли при наборе, используя ивритский шрифт. Иврит хорошо знали в каждой еврейской общине и, до какой-то степени, в каждой семье.
Б. Образование было нацелено на понимание текстов в двух смыслах:
I. Дети изучали Тору в хедере с трех- или четырехлетнего возраста в форме дословного перевода, чтения вслух и запоминания: за ивритским словом следовало идишское слово, за следующим ивритским словом — следующее идишское слово и т. д.
II. В изучении Талмуда (Гемары), особенно в иешивах, практиковалось обсуждение текста, приведение аргументов за или против той или иной интерпретации, того или иного закона. Обсуждение велось на идише, тогда как фрагменты доказательств цитировались по ивритским или арамейским источникам.
В. Интерпретация текстов занимала ведущее место в высшем, т. е. раввинском, образовании и связанной с ним литературе и одновременно в популярных проповедях и в социальной жизни. Таким образом, общество неплохо понимало значения слов и разбиралось в параллелях между различными текстами ивритского корпуса.
Г. В отличие от европейской мысли, облеченной в монологическую форму, еврейский взгляд на мир имел форму диалога, или, точнее, диспута (поскольку это был не обыкновенный диалог о мирских предметах, а выдвижение теоретических аргументов за или против той или иной точки зрения или интерпретации). Обучение проходило в форме диалога между мудрецами и комментаторами или между позициями авторов разных поколений. Хотя живой диалог в еврейском образовании вели на идише, фрагменты диалогов из источников цитировались в оригинале. Конечно, это были небольшие цитаты из готовых фрагментов, а не свободные сочетания слов, но они передавали суть и специфическую интонацию источника. Не хватало только диалога на иврите между живыми людьми.
Д. Иврит функционировал как живой письменный язык (хотя он не был единственным письменным языком); иначе говоря, множество людей были в состоянии создавать на нем письменные тексты: религиозные книги, комментарии, респонсы (раввинские постановления по конкретным вопросам), а также общинные записи, объявления, деловые и частные письма. В таких текстах использовались готовые клише, и они были похожи на мозаики из фраз-«полуфабрикатов» с многочисленными цитатами. Часто они сохраняли черты идишской грамматики и идишский подтекст, но тем не менее это были оригинальные тексты, составленные на иврите. В зоне ашкеназов, т. е. в Центральной и Восточной Европе, развивался ашкеназский раввинский иврит — нечто вроде «смешанного» языка, в котором встречались слова из разных исторических пластов иврита с добавлением арамейских выражений и специфически идишских значений слов. Из этой традиции Агнон развил свою стилистическую манеру. Этим языком мало занимались — поскольку возрождение интереса к ивриту имело пробиблейский и антиашкеназский уклон и израильские исследователи ашкеназского происхождения охотнее изучали йеменское произношение, — но даже беглый взгляд дает понять, что письменный иврит не был полностью «мертвым».
Е. Базовым языком общества был идиш — язык, в котором смешалось множество компонентов, особенно немецкий, славянский, «интернациональный» и компонент «святого языка». В некоторых словарях насчитывается около пяти тысяч слов и выражений из иврита и арамейского (или «халдейского»), использовавшиеся языком идиш. Эти ивритские выражения были частью живого разговорного языка. Значение ивритских слов изменилось в идише так же, как это произошло бы в любом живом языке. В существенной степени эти новые значения зародились в постбиблейских текстах, особенно в молитвах, Пасхальной Агаде и в Талмуде; во многих случаях идишское значение слова появилось из готовой фразы или идиомы, бытовавших в сознании, а не из словарного значения того или иного слова или его морфологической разновидности. Например, мехайе на идише — это существительное, обозначающее «удовольствие» (хотя на иврите это глагол, означающий «он оживляет»), и происходит из словосочетания мехайе нефашот (буквально — «он оживляет человеческие души»). Как сказал Бялик, идиш хранил иврит на протяжении истории; действительно, ни один другой еврейский этнолект не содержал в повседневной речи такого количества разнообразных ивритских грамматических форм. Некоторые ивритские грамматические формы идиш позаимствовал для своей грамматики, и они затронули все компоненты языка и стали знакомы любому ребенку.[88] Конечно, реальная доля ивритских элементов в идишской речи сильно менялась в зависимости от жанра и от каждого конкретного говорящего. Образованные люди использовали их в большей мере, а некоторые по субботам вообще «разговаривали» на иврите, т. е. использовали только ивритские цитаты, опуская идишскую синтаксическую оболочку, заменяя ее междометиями «хм-хм».
Ж. Помимо относительно неизменного ивритского компонента в идишском словаре, идиш служил в качестве языка-оболочки, в которую можно было интегрировать фразы, выражения и пословицы из самых разнообразных аутентичных (т. е. не существующих на идише) ивритских и арамейских текстов. Религиозные проповеди (например, современные проповеди Любавичского Ребе в Бруклине) могли содержать высокий процент ивритских и арамейских слов и выражений — иногда их количество доходило до 80–90 % текста, — но речевая оболочка и синтаксис фраз оставались идишскими.
