Л. Зайонц - На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян
В обоих стихотворениях совпадают соотношение поэтических образов (прекрасное рождается из непривлекательного) и грамматическая форма первой строки (ср.: из – aus). Поэтический словарь стихотворений отличается нарочитой простотой – даже примитивностью. О граничащей с примитивом простоте лексики и (в некоторых случаях – ритмики) песен Гейне к тому времени уже много было написано. Характерно, что в том же 1898 г. уже после выхода собрания сочинений Случевского критик Платон Краснов, характеризуя цикл «Из черноземной полосы», обратил внимание на структурное сходство песен Гейне и ориентированных на этот жанр стихотворений Случевского: «Умышленная тривиальность выражений и размеров, неправильные цезуры, малопонятный юмор… сразу выделяют эти стихотворения среди прочих. На первый взгляд в них подозреваешь подражание манере Гейне…» [Краснов, 138—139].
Возвращаясь к сопоставлению стихотворения «Из моих печалей скромных…» с названным выше гейневским текстом, следует сказать, что разнится в них лишь оценка поэтического дара (ср. «скромные печали»; «не пышны не высоки» у Случевского и «много ярких цветов», «соловьиный хор» у Гейне).
В это же время (конец 1890-х гг.) образ поэта у Случевского включается в библейский контекст. Поэт, в частности, сравнивается с Фомой Неверным и противопоставляется традиционному для поэзии ХIХ в. сравнению поэта с пророком: «Но только истинный, имеющий призванье… / Не триумфатор он, не жрец и не пророк, – / Фома неверящий, припавший к осязанью / И к поклоненью язвам рук и ног» [Случевский 2004, 342]. (Ср. у Гейне образ поэта, отождествленного с Фомой Неверным в стихотворении «Ангелы» из цикла «Ollea» [см.: Гейне, 305].) Истинный поэт, по Случевскому, подобен Фоме Неверному – тому, кто во всем сомневался, но сомневался, чтобы уверовать истинно. Противоречивость и антиномичность поэзии Случевского получает, с его собственной точки зрения, истолкование и оправдание.
Интересно, что в преддверии столетия Гейне в русской критике также происходит попытка создания целостного облика Гейне-поэта. Противоречия в его творчестве трактуются как элементы единой системы. (Ср., например, в рецензии З. Венгеровой на книгу Жюля Легра о Гейне: «…критика расходится главным образом в обсуждении противоречивых элементов его <Гейне. – Л.П. > таланта, а французский исследователь открывает путь новым выводам, показывая, из каких свойств натуры Гейне исходят все противоречия и как они своим взаимодействием создают особую гармонию, единую идею, проникающую всю поэзию Гейне» [Венгерова, 398].)
По–видимому, подобная интерпретация антиномичной поэтической картины мира Гейне стала важной частью того культурного и литературного фона, который способствовал преодолению Случевским фрагментарности, неструктурированности собственной поэтической системы. Именно в это время Случевский начинает писать поэтические циклы, которые объединяет образ лирического героя. В 1898 г. он издает собрание сочинений в шести томах, где особую (структурирующую) роль играет трехтомное собрание стихотворений. Из названий разделов исчезают элементы, указывающие на фрагментарную структуру: вместо «Думы и мотивы» – «Думы», вместо «Фантазии и картинки» – «Баллады, фантазии, сказы»; вместо «Случайные» – «На случаи и смесь».
Вл. Соловьев, участвовавший, по-видимому, в составлении собрания сочинений Случевского, во многом способствовал тому, что сам принцип «отрывочности», хаотичности на нескольких уровнях организации поэтического текста был смягчен. Однако характер этих смягчений был продуман самим поэтом, а возможность стремления к организации собственного поэтического мира была открыта им, в частности, благодаря рефлексии над поэтическим миром Гейне. Вл. Соловьев оказался тем литератором и мыслителем, который, как нам кажется, указал Случевскому на эту параллель между двумя поэтами и сумел увидеть в такой аналогии не только эстетическую ущербность (и Гейне, и Случевский, по Соловьеву, – субъективные поэты), но и художественную глубину.
Таким образом, литературный диалог Случевского и Соловьева (вольно или невольно спровоцированный, как мы предположили, автором стихотворения «Мертвые боги») начался задолго до их личного знакомства. Его содержание сводилось не только к проблеме толкования поэтического мира Гейне, но и творчества самих участников диалога. Важным итогом этого литературного разговора, как мы попытались показать, явились изменения в структуре лирики позднего Случевского.
Литература
Анненский И. Гейне прикованный // Анненский И. Книги отражений. М., 1979: 153—161.
Венгерова – З.В. [Венгерова З.] Новости иностранной литературы // Вестник Европы. 1897. № 5: 398—403.
Гейне Г. Собр. соч.: В 6 т. М., 1980. Т. I: 298—305.
Григорьев А. – Гейнрих Гейне // Полн. собр. соч. Г. Гейне в русских переводах. СПб., 1863. Т. I: 5–24.
Котрелев Н.В. История текста как континуум волеизъявления автора: Вл. Соловьев. Ночное плавание: Из «Романцеро» Гейне // Историко-филологический сборник «Шиповник»: К 60-летию Романа Давидовича Тименчика. М., 2005: 5–24.
Краснов Пл. Вне житейского волненья: Сочинения К.К. Случевского. Т. I—III. Стихотворения // Книжки «Недели»… 1898. № 9: 132—145.
Писарев Д. Генрих Гейне // Писарев Д. Литературная критика: В 3 т. Л., 1981. Т. III: 117—177.
Случевский К. 1890 – Стихотворения. 4-я книжка. СПб., 1890.
Случевский К. 1898 – Соч.: В 6 т. СПб., 1898. Т. 6.
Случевский К. 2004 – Стихотворения и поэмы. СПб., 2004.
Соловьев Вл. 1889 – Вестник Европы. 1889. № 4.
Соловьев Вл. 1974 – Стихотворения и шуточные поэмы. Л., 1974.
Соловьев В. 1990 – Литературная критика. М., 1990.
Соловьев В. 1991 – Философия искусства и литературная критика. М., 19 91.
Соловьев В. 1994 —Чтения о Богочеловечестве. Статьи. Стихотворения и поэмы. Из «Трех разговоров». СПб., 1994.
Heine – Heines Werke in fünf Bänden. Berlin; Weimar, 1970. Erster Band.
Розанна Казари (Бергамо) «Прекрасная сказка» об Амуре и Психее в творчестве Достоевского
Отправной точкой предлагаемого сюжета является история Амура и Психеи, описанная Апулеем в его Метаморфозах . Прочтение этого мифа может быть осуществлено на самых разных уровнях: философском, психоаналитическом, общерелигиозном. Вместе с тем «прекрасная сказка» об Амуре и Психее нашла отражение в многочисленных произведениях мировой литературы, в том числе и русской.
Если говорить о русской классической литературе ХIХ в., то, как нам уже приходилось писать, отголоски мифа об Амуре и Психее мы находим в творчестве Тургенева (см. рассказ Три встречи , где Психея прямо упоминается, роман Дым , повесть Клара Милич ). В работе, посвященной этой проблематике, мы пытались показать, каким образом Тургенев, хорошо знавший античность, перерабатывает мотивы повести об Амуре и Психее и как эти мотивы проходят сквозь его личное, внутреннее переживание произведений изобразительного искусства, посвященные той же теме. Из числа важных для него живописных произведений прежде всего можно упомянуть цикл фресок в Риме, в римской Villa Farnesina, а именно Amoree Psiche Рафаэля. Не меньшее влияние на творчество и последующую жизнь Тургенева оказала, судя по всему, и книга Амбодика Символы и Эмблемата (с которой он познакомился в детстве), где частое изображение Купидона с факелом могло читаться как отсылка к истории Амура и Психеи [см.: Casari]. Размышления о творчестве Тургенева заставили нас задуматься над бытованием этого сюжета в русской литературе вообще и в прозе русских писателей второй половины ХIХ в. в частности, из которых более подробно хотелось бы остановиться на творчестве Достоевского.
Рассматривая основные этапы рецепции античности в России, Г.С. Кнабе подчеркивает, что в первой половине ХVIII в. элементы античности «воспринимались в амальгаме с западноевропейской культурой нового времени», через «традиции Германии, Франции, Италии», тогда как в последующий период начинает осознаваться потребность синтеза этих же элементов «с русскими национальными традициями». Это привело к взаимодействию «<…> антично-западного и исконно русского начал» [Кнабе, 102, 108]. Такое усвоение продолжается вплоть до Пушкина, который также воспринимает античность в совокупности с культурным опытом Европы и традициями русской культуры. [136]
В целом первая половина ХIХ в. характеризуется постепенным изживанием античного компонента культуры. Г. Кнабе констатирует, что «после полутора тысяч лет абсолютного господства, греко-римская тональность культуры сразу, в течение очень короткого периода, оказалась исчерпанной и уступила место иной культуре…» [Кнабе, 154]. Эта переоценка античности происходит и в России, сначала в эпоху романтизма, а потом, в более радикальной форме, во второй половине ХIХ в., что связано с появлением новых эстетических и духовных ценностей, переносящих акцент на переживание лично-человеческого, национального, народного и идеологически-социального опыта в литературе и искусстве.
