Олег Ивик - История разводов
Так же мягко карались монголами и преступления против семьи:
«Если замужняя женщина сойдется с посторонним мужчиной по обоюдному согласию и взаимной любви, то с женщины взять четыре головы скота, а с мужчины – пять.
Кто уведет жену состоятельного человека, с того взять штраф в размере девяти девятков скота с верблюдом в каждом девятке.
Кто уведет жену человека среднего сословия, с того взять штраф – пять девятков с верблюдом в каждом девятке.
Кто уведет жену бедняка, с того взять три девятка с верблюдом в каждом девятке».
Если же соблазнителя найти невозможно, ибо он «увел чужую жену туда, где их трудно найти», то «муж может взять скот уведшего вместе с покинутой им женой». Но брошенная жена вовсе не обязана заступать на место своей соперницы при ее покинутом муже – таковую жену могут выкупить родственники. Если же родственников нет, «то решают ее судьбу князья».
Предусмотрели монголы и насильственный развод женщины в том случае, если она убила вторую жену своего мужа (двоеженство разрешалось). Такую женщину муж имел право, «обрезав у нее уши, выдать замуж за другого». Где должен был муж найти мужчину, согласного жениться на безухой преступнице, закон не разъясняет. Впрочем, муж имел право не разводиться с женой и уши ей соответственно не обрезать, а «отдать скот за убийство».
Заканчивается «Уложение», в отличие от множества подобных документов всех времен и народов, не восхвалениями по адресу владыки, в чье правление оно было принято, и не угрозами в адрес нечестивцев, которые рискнут его нарушить, а сугубо буддистским пожеланием: «Да будет счастье, благополучие и мир для всех!»
Монгольское «Уложение» в слегка измененном виде действовало и у калмыков, живших на территории России; здесь оно было известно как «Древние калмыцкие постановления». В 1822 году по инициативе российского правительства этот документ был переработан и приведен «в согласность с потребностями народа» – старый текст был перепечатан, причем после каждой статьи были поставлены соответствующие пометки, оставляющие ее в силе, дополняющие ее или ликвидирующие. Официально юридическую силу документу так и не придали, но сами калмыки им традиционно пользовались. Интересно, что раздел, озаглавленный «О делах, относящихся до брака», с самого начала находился в почти полном согласии «с потребностями народа» – его почти не коснулась редактура. И что самое интересное и необычное по тем временам – «потребности» эти в значительной мере заключались в любви. Именно любовью объяснялись и ею же «карались» те поступки, которые в кодексах других времен и народов объявлялись преступлениями и карались кровью.
«Ежели девица по любовным связям от кого-либо будет беременна, и то по суду подтвердится, тогда учинившего с нею любодеяние не штрафовать и не наказывать, а велеть взять ее в замужество, так как сие случилось по обоюдной между ими любви».
Такую же политику проводили калмыки и в отношении супругов, желавших расторгнуть постылый брак:
«Ежели отец или мать выдадут дочь свою в замужество за противного ее мыслям жениха, и она, то обнаружив, выйдет за того жениха, которого полюбит, с сего последнего никакого иска не полагается, а отца и мать ее штрафовать по закону; ибо правила бракосочетания повелевают родителям при выдаче в замужество спрашивать желание дочери, за кого она будет согласна выдти, и тогда уже брать калым…»
К этой статье был допечатан комментарий: «Оставить в силе с уничтожением предположенного штрафа с родителей».
Алтайцы (близкие родственники калмыков), религия которых представляла собой сочетание буддизма и шаманизма, тоже относились к разводам вполне терпимо. По свидетельствам этнографов девятнадцатого века, для развода мужчине-алтайцу никаких причин не требовалось, а женщина должна была привести какие-то доводы, уважительные в глазах соплеменников, например склонность мужа к лени, его распутство или же неспособность к супружеству. Если же муж не был ни ленив, ни распутен, а к супружеству оказывался способен, то на крайний случай у алтайских жен оставалось одно, но абсолютно действенное средство: принятие одним из супругов христианства автоматически расторгало алтайский брак.
У остяков в девятнадцатом веке разводы тоже были очень часты, хотя влияние буддизма здесь уже ни при чем, – остяки, традиционно склонные к шаманизму, к этому времени в основном были обращены в христианство. Но, исправно исполняя остальные религиозные обряды, от церковного венчания многие остяки отказывались: ведь после него очень трудно развестись… А разводиться остяки любили, особенно женщины. В 1900 году А.Г. Воронов в статье, опубликованной в «Сборнике народных юридических обычаев», писал:
«…Остячки часто бросают мужей после первого с ними ознакомления. Жених, заплатив калым родителям невесты, берет ее к себе и вступает во все права мужа. Перейдя в дом жениха, невеста прежде всего и более всего старается ознакомиться с характером жениха, как в трезвом, так и в пьяном виде. Когда же она узнает, что он дурного характера, а вместе с тем худо обращается с нею, или даже бьет ее, – она убегает к родителям и объявляет им, что не желает быть за тем женихом, за которого ее просватали. Родители невесты, оставив ее у себя, задерживают с тем вместе и калым, так как жених уже жил с нею как с женою».
У якутов, как и у алтайцев, в прошлом многие жены принимали христианство, чтобы избавиться от постылого мужа. Но, в отличие от алтайцев, у якутов это было едва ли не единственным способом развода, доступным для женщины. Муж-якут в старое время имел над женой право жизни и смерти, она была его собственностью, и в случае ее побега к родителям они обычно выдавали беглянку обратно. Только смена религии, тем более если она сопровождалась браком с христианином, делала женщину недоступной для притязаний бывшего мужа. Но уже в первой половине девятнадцатого века большинство якутов приняли крещение (хотя и сохранили многие языческие традиции), и бежать недовольным супругам стало некуда.
А вот чукчей христианизация почти не затронула, и брак их был и остался легко расторжимым. Чаще всего развод происходил в первые год-полтора, когда родители мужа могли попросту отослать молодую жену обратно, если она им не нравится. Позднее, когда жена «прижилась», это считалось уже не вполне удобным. А вот родители жены могли забрать свою дочь обратно и через несколько лет после замужества, причем согласие самой дочери и ее мужа никакой роли не играло. Такой же властью пользовались и братья. Если две семьи поссорились или если для женщины нашли нового супруга, ее родственники могли попросту связать свою дочь или сестру и силой увезти в родное стойбище. Маленьких детей они прихватывали с собой, тех, что постарше, оставляли отцу. Муж не мог этому помешать, а мог лишь просить, чтобы жену вернули обратно. Согласно переписи, проходившей в Колымском округе в 1897 году, треть женщин-чукчей разводилась по крайней мере с одним мужем. А некоторые и не с одним, потому что развод у чукчей не портил женской репутации и, как правило, разведенные жены снова выходили замуж.
У североамериканских индейцев тоже не было в обычае протестовать против увода жен. Но только здесь их уводили не родственники, а соперники. Среди воинов племени кроу была принята ритуальная кража жен у членов других воинских обществ. Если женщина не хотела уходить от мужа, к ней могли применить силу. Причем правила чести требовали, чтобы воин-кроу сохранял при уводе собственной жены полное хладнокровие и не обращал внимания на происходящее.
Подобный обычай был распространен и у индейцев племени манданов. Если соперник уводил у воина жену, то муж не должен был пытаться вернуть ее, иначе его ждало всеобщее осмеяние. Настоящий мужчина должен был на следующий день пригласить изменницу в свой вигвам, нарядить ее в лучшие одежды и отправить к новому мужу на лучшем коне.
Между бывшим и новым мужем (или мужьями) одной и той же женщины возникали отношения соперничества, но и почти родства. У арапахо такие мужья называли себя «друзьями» (так же назывались и бывшие жены одного мужа). Делом чести «друзей» было оказывать взаимную помощь в бою. Если один из них не смог поднять и вынести из боя раненого «друга», то последний, если оставался жив, получал право публично назвать его и его братьев трусами. Если же помощь была оказана, то «друг» получал право подшучивать над спасенным.
Индейским женам разрешалось менять мужей, но не изменять им. У многих индейских племен неверную жену ожидали самые жестокие наказания, например, черноногие отрезали им нос. Путешествовавший по их землям 1833 году Максимилиан писал, что в одном из стойбищ черноногих он неоднократно видел женщин с отрезанными носами. У команчей муж мог пытать жену, чтобы выяснить имя любовника. С самим разрушителем семейного очага поступали гораздо мягче – он должен был откупиться лошадьми.
