Книга чая - Окакура Какудзо
Один из лучших образцов скульптуры данного периода – это Будда Якши, Великий Целитель, вырезанный по приказу Кукая и сохранившийся до наших дней в храме Джингодзи близ Киото. И еще один образец – одиннадцатиголовый Каннон из Тогандзи в Оми, который приписывают Сайтё, великому сопернику Кукая. Мы можем также упомянуть Нёирин Каннон из Кансиндзи и изящную скульптуру Каннон из храма Хокки-дзи в Нара.
Если говорить о живописи, то изображение двенадцати дэва, выполненного Кукаем, которое в настоящее время хранится в Сайдай-дзи в Нара, а также Рёкаймандара из Сейдзюин в той же провинции представляют собой выдающиеся образцы сильной кисти этого периода.
Искусство эпохи Хэйан, таким образом, стало синонимом мощной и жизненной работы благодаря своей конкретности. Оно наполнено особой энергией уверенности. Тем не менее ему недостает ощущения свободы, ему не хватает спонтанности и отстраненности, свойственной великому идеализму. В то же время оно является репрезентативным с точки зрения усвоения буддистских концепций, существовавших в тот период. До того момента они рассматривались, и к ним относились как к чему-то отдельному от верующего. Но теперь, в этом слегка банальном возбуждении самосознания периода Хэйан упомянутая отдельность утрачена, и ей на смену пришла эпоха, которая демонстрирует поглощение тех самых буддийских концепций, чтобы вновь отобразить их в национальной жизни в качестве эмоций.
Примечания:
Фудо – Неколебимый. Одно из индийских имен Шивы, как и Ачала – Неподвижный.
Двенадцать дэва – это Бонтен (Брахма), которого сопровождает белая птица Ха Куга или лебедь; Кхатен (Агни); Ишанна; Тхайшак (Индра); Футен; Бисямон, Китдзётен (Богиня Удачи); Эмма (Яма), который едет на буйволе и держит в руках огромный жезл смерти, увенчанный двумя головами; Ниттен – Бог Солнца; Геттен – Бог Луны; Суйтен – Бог Воды, сидящий на черепахе; и Сёдэн (Ганеш).
Во время посвящения в монахи ачарья, или учитель, представлял Вайрочана; желающий стать монахом – потенциальный Вайрочана; в зале развешивались изображения двенадцати дэва в качестве хранителей и свидетелей, а в конце помещения устанавливалась ширма, изображавшая горы и воды, за ней произносили на ухо тайный текст.
Самадхи – или реализация через концентрацию. В Японии мы различаем три фазы, начиная с транса сверхсознания, вызываемого медитацией, и достигающего кульминации в свершенном единении с Абсолютом, которое совместимо с работой в мире и представляет собой то же самое, что и Просветление. Эта последняя фаза известна в Индии как дживанмукта.
Период Фудзивара. 900–1200 гг
Данный период начался с момента усиления политического влияния семьи Фудзивара после того, как в 898 г. на престол взошел император Дайго. Отсюда начинается новое развитие японского искусства и культуры, которые можно определить как национальные в противовес господствовавшим континентальным идеям предшествовавших эпох. Все лучшее, что имелось в китайской мысли и в индийской мудрости, со временем нашло дорогу в Японию, и до наших дней накопленная энергия этой ассимилированной культуры подталкивает расу к эволюции особых собственных форм как в повседневной жизни, так и в идеалах.
Можно сказать, что в период Хэйан национальное сознание полностью завершило усвоение индийского идеала. И теперь, с учетом внутренней привычки, оно изолирует этот идеал и делает его претворение в жизнь своей единственной целью. В этом смысле японцы, при огромном сходстве с индийцами, получают преимущество над китайцами, для которых выраженная в конфуцианстве сила здравого смысла является препятствием, удерживающим их от несбалансированного развития любого простого побуждения до его максимума.
Беспорядки, разразившиеся в Китае в конце правления династии Тан, воспрепятствовали обмену дипломатическими любезностями между двумя странами, а осознанная уверенность, которую Япония стала возлагать на собственные силы, побудила государственных деятелей того времени – среди которых числился Сугавара-но Митидзанэ, почитавшийся также как Тэндзин, покровитель поэзии, каллиграфии и науки – решительно отказаться от отправки дипломатических миссий в Чанъань и прекратить дальнейшие заимствования китайских институций. Началась новая эра, в которой Япония начала прилагать усилия, чтобы создать собственную систему управления гражданскими и религиозными делами, основанную на возвращении к жизни чистых идеалов Ямато.
Это новое развитие отмечено появлением важных книг, написанных по-японски и вдобавок женщинами. До того момента, в отличие от китайского классического стиля ученых людей, родной язык считался невыразительным и был оставлен для пользования только женщинами. Вот так началась великая эпоха женской литературы, среди представительниц которой можно упомянуть Мурасаки Сикибу, автора великого романа «Повесть о Гэндзи»; Сэй-Сёнагон, чье саркастическое перо на семь веков опередило остроты мадемуазель де Скюдери по поводу скандалов при дворе Короля-Солнце; Акадзомэ Эмон, которая обращает на себя внимание мирным и чистым подходом к жизни; а также Оно-но Комати – великую поэтессу тоски, чья жизнь служит иллюстрацией страданий любви той утонченной и чувственной эпохи. Мужчины старались имитировать стиль упомянутых дам, потому что это был par excellence век женщин.
Запертые в своих островных домах, когда никакие государственные вопросы не могли побеспокоить их сладкие мечты, придворные аристократы всерьез занялись искусством и поэзией. Мелкие обязанности по управлению государством были переданы низшим по званию, потому что для того чересчур рафинированного времени казалось естественным, что исполнение насущных обязанностей являются чем-то низким и нечистым. Вот так обращение с деньгами и использование оружия стало уделом лишь обслуживающих классов.
Даже отправление правосудия было отдано низшим чинам. Губернаторы провинций могли почти всю жизнь провести в столице, в Киото, передоверив личным представителям и ставленникам выполнять свои обязанности на местах. Кое-кто даже слышал, как такие чиновники с гордостью заявляли, что они никогда не покидали столицу[68].
В буддизме, который по-прежнему оставался доминирующим элементом во
