Людмила Черная - Повседневная жизнь московских государей в XVII веке
Наконец, в 1624 году новой невестой 28-летнего царя была объявлена княжна Мария Владимировна Долгорукова, из рода черниговских Рюриковичей. Выбор был сделан матерью Михаила Федоровича. Когда все треволнения были позади, а избранница уже какое-то время прожила во дворце в новом качестве нареченной невесты и опять-таки переименованной в Анастасию, наступил черед свадебного чина. Он был составлен еще в середине XVI столетия, а корнями уходил в глубокую древность, в которой христианские и языческие черты переплетались теснейшим образом. Основными фигурантами свадебного действа были сваты, посаженые отец и мать, тысяцкий, дружки, поезжане и др. Церемония растягивалась на несколько дней, начинаясь накануне венчания в церкви и завершаясь посещением новобрачными родителей жены. Оговаривались одежда всех участников, их действия и слова, детали обстановки: что должно стоять на столе, как оборудован неотапливаемый сенник, где пройдет первая брачная ночь, как будет выглядеть мыльня и т. п. Русские свадьбы совершались в соответствии с данным чином с теми или иными нюансами; впоследствии Алексей Михайлович позволил себе его нарушить и предложить свой — «тишайший» — вариант…
Свадьба Михаила Федоровича была так долго откладываемым событием, что, когда он, наконец, решил жениться на Долгоруковой, то был уже далеко не молодым человеком по меркам того времени. Злой рок преследовал царя во всех матримониальных делах, в том числе и во время свадьбы. Церемония состоялась 19 сентября 1624 года, но еще до начала свадебного чина стали происходить местнические разборки. Тысяцким на свадьбе был назначен князь Иван Борисович Черкасский, царскими дружками — князья Дмитрий Иванович Пожарский и Дмитрий Мамстрюкович Черкасский, царицыными дружками — боярин Михаил Борисович Шейн и князь Роман Петрович Пожарский «з женами», первым сидячим боярином царя оказался князь Иван Иванович Шуйский, первым сидячим боярином невесты — князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. Последний затеял с Шуйским местнический спор, за что был отправлен на воеводство в Тобольск, где через год скончался. Князь Иван Васильевич Голицын, оскорбленный тем, что его сделали всего лишь вторым сидячим боярином невесты, вовсе не явился на свадьбу и тем самым нанес урон чести самого царя, за что был сослан в Пермь, где вскоре отдал Богу душу.
Свадьба не заладилась с самого начала. Кроме того, в первую ночь новобрачная плохо себя почувствовала, а с самого утра второго дня уже занемогла, и свадебный пир был отменен. Первой и прочно утвердившейся была мысль, что царицу «испортили», скорее всего, подмешав зелье в еду или питье, а возможно, сглазили или навели иную какую порчу. Через три с половиной месяца, 7 января 1625 года, она умерла. Трудно представить себе, какие переживания испытывал в это время молодой муж, какие сомнения одолевали его. Наверное, не раз царю приходила в голову мысль, что он обречен злым роком на безбрачие, ведь ни полноценной свадьбы, ни семейной жизни с первой супругой у него не было.
Только через год Михаил Федорович решился-таки вновь вступить в брак. В этот раз выборы царской невесты проходили по чину. На смотрины во дворце привезли 60 девушек из самых знатных родов. В смотринах важнейшую роль взяла на себя мать царя, сопровождавшая его во время обхода комнат претенденток. И надо же было такому случиться, что царю понравилась не отобранная кандидатка, дочь окольничего Григория Волконского, а ее восемнадцатилетняя прислужница из незнатного рода Евдокия Лукьяновна Стрешнева, дочь мелкопоместного можайского дворянина. На этот раз настойчивые уговоры матери не подействовали на государя; возможно, он специально решил выбрать никому не известную и ни для кого при дворе не опасную своими родственными связями невесту.
Примечательно, что свадебный обряд оставили почти без изменений, назначив только новых сидячих бояр невесты взамен умерших местничавшихся князей Трубецкого и Голицына, и, самое главное, чтобы не повторилась прошлогодняя история, участникам торжества было велено «быти без мест». Кроме того, на будущее был издан особый указ «для того, что вперед теми случаи никому в отечестве не считаться, и случаев ни у кого не приимати, и в место того никого не ставити».
При разработке сценария свадьбы ставилась задача показать, что она совершается «по их государскому чину, как бывало у прежних великих государей». Важно было выполнить все обряды с положенными благочинием и пышностью. Думается, особого восторга от них Михаил Федорович уже не испытывал, думая лишь о том, чтобы всё прошло на должном уровне и обошлось без трагических последствий. 29 января 1626 года он испросил благословение у родителей, спустя три дня невесту поселили во дворце и стали беречь пуще глаза, опасаясь порчи, а 5 февраля, в воскресенье, начались свадебные торжества.
Сначала молодые приехали к патриарху Филарету для благословения, которое он совершил Корсунской иконой Божией Матери, обложенной серебром; затем мать царя старица Марфа одарила молодых иконой Спаса в серебряном чеканном окладе и иконой Богоматери Одигитрии, также в серебряном чеканном окладе, украшенном драгоценными камнями. Прежде чем начался обряд венчания, Михаил Федорович вместе со всем двором торжественно объехал кремлевские монастыри — мужской Чудов и женский Вознесенский, посетил Архангельский собор, где поклонился «отеческим гробам»…
В дворцовую Золотую палату царь явился уже в великолепном облачении — аксамитном кожухе[10] на соболях и собольей же шубе, крытой золотным бархатом, со старинным кованым золотым поясом. (Традиция передавать золотые пояса по наследству известна издревле по духовным грамотам великих и удельных князей.) Пока царь собирался на венчание в Золотой палате, невесту привели в Грановитую палату. На ней были «платье и венец золотой с дорогим каменьем и жемчюгом». Дьяк Иван Грамотин, участвовавший в составлении рассказа о свадебном чине, при описании невесты постоянно подчеркивал богатство ее жемчужного убора и наличие драгоценных камней в ее наряде. Во время традиционного обряда причесывания голов в Грановитой палате, куда тысяцкий Иван Борисович Черкасский привел под руку жениха и посадил рядом с невестой, ее косу расплели и волосы расчесали, каждый раз окуная гребень в мед, после чего сделали стрелой прямой пробор и заплели уже две косы, «и покров положили, и покрыли убрусом (платком); а убрусец был низон жемчюгом с дробницами золотыми». Тысяцкий был распорядителем на свадьбе, начальником свадебного поезда, и не случайно эта роль досталась князю Черкасскому, двоюродному брату царя: Михаил Федорович на протяжении всего своего правления доверял ему больше, чем всем другим придворным, первым пожаловал из стольников в бояре, а затем поставил во главе своего правительства.
Из Грановитой палаты жених и невеста спустились по Красному крыльцу на Соборную площадь, царю подвели прекрасного аргамака, на котором он и поехал в Успенский собор. Свадебный кортеж предваряли 40 всадников, в основном молодые стольники из знатных родов. За ними шли дружки и тысяцкий, а следом ехал жених на коне. Невесту везли в санях, сопровождаемых двадцатью тремя дворянами, в том числе шестью ее родственниками.
Венчание проводил благовещенский протопоп Максим Максимов. Молодые сначала стояли вблизи Царских врат (там, где обычно установлен амвон), а затем сели на специально подготовленную царскими шатерными скамью, покрытую драгоценным «кызылбашским» золотым ковром с двумя подушками — «бархат червчат с золотом в один цвет», и выслушали поучение протопопа и его приветствие. По окончании речи священнослужителя зазвучал хор царских певчих и началось общее поздравление новобрачных всеми участниками церемонии.
Подробности свадебного чина показывают его тесную связь с языческими традициями, глубоко внедрившимися в русский быт, в том числе и в царский обиход. Дорогу молодых «берегли царицыны дети» (особый служебный чин), «чтоб никто меж государя и государыни пути не переходил». Думный дьяк принес в Грановитую палату золотое блюдо, на которое были положены хмель, 27 соболей, 27 золотных платков, 27 белок, 18 золоченых чеканных пенязей (монет Великого княжества Литовского) и девять «угорских» золотых.[11] Число 27 («тридевять») имело сакральный смысл, так как выражало бесконечное множество (недаром в русском фольклоре «уехать за тридевять земель» означало «бесконечно далеко»). После венчания вся процессия вернулась из Успенского собора в Грановитую палату на пиршество, а князь Борис Михайлович Лыков-Оболенский сел на царского аргамака с обнаженным мечом и охранял помещение место будущего почивания новобрачных. После третьей перемены блюд, когда государь с женой вышел из-за стола, чтобы удалиться в сенник, посаженая мать надела на себя вывороченную наизнанку шубу и осыпала молодоженов деньгами, хмелем и прочим, что брала с золотого блюда. Царская постель, опять-таки по древней традиции, была устроена на двадцати семи ржаных снопах, поверх которых было положено семь перин.
