Мирослав Попович - Кровавый век

С другой стороны, Горбачев не противостоял московским либералам, как авторитарный имперский лидер – сторонникам местного самоуправления. Горбачев только стремился как можно уменьшить влияние национального фактора на процессы реформирования социализма. Он хотел осуществить Перестройку в первую очередь в русском имперском центре, по возможности не трогая национальные «околицы», и уже потом как-то согласовать «детали».

Призывая всех «националов» «брать столько суверенитетов, сколько влезет», Ельцин ни на минуту не сомневался, что влезет у сепаратистов немного и вскоре все «сами попросятся».

Именно поэтому, с большим опозданием отстранив Щербицкого от руководства Компартией Украины, Горбачев не искал сильных новых фигур и остановил свой выбор на В. А. Ивашко, человеке порядочном и умеренном, но лишенном каких-либо претензий на самостоятельную инициативу. Как председатель переизбранной в 1990 г. Верховной Рады Украины Ивашко обнаружил способность согласовывать действия с политической оппозицией и поделился с ней парламентскими портфелями. Но противостоять наступлению оппозиции он не мог и быстро согласился перейти на работу в Москву – заместителем генсека, где, в конечном итоге, невзирая на свою преданность Горбачеву, заслужил от него справедливые упреки за свою пассивность во время мятежа Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП).

Перед выборами в 1990 г. значительная часть лидеров Руха вышла из КПСС, что радикально изменило характер этой политической организации. Поначалу она называлась Рухом за поддержку Перестройки, что не полностью отображало ее настоящий характер, поскольку партия поддерживать себя никого не просила. Инициатива создания Руха исходила от парторганизаций Союза писателей и Института литературы Академии наук Украины, что придавало Руху специфически национальную ориентацию, но все же в целом это была общественная организация либерально-демократического направления. После первых шагов по организации Руха в него влилась большая группа антикоммунистических политиков, возглавляемая бывшими диссидентами, и национальные ориентации Руха стали более отчетливыми. Одновременно оформилась так называемая Демократическая платформа в КПСС, которая быстро эволюционировала в социал-демократическом направлении. Ее участники нередко были в составе Руха. Выход ряда лидеров Руха из КПСС в канун выборов значил, что Рух сделал выбор: сначала независимость Украины, а затем реформы. В новоизбранной Верховной Раде Рух и близкие к нему оппозиционные круги (в том числе и из Демплатформы) создали так называемый Народный Совет. На митингах и демонстрациях Руха реяло множество «жовто-блакытных» флагов, пелся гимн УНР «Ще не вмерла Украина», а самые радикальные группировки начали «восстановление гражданства Украинской Народной Республики». Утверждение символики УНР, попытки возродить ее гражданство были не только агитационно-пропагандистскими мероприятиями, хотя театральности было много в массовых акциях тех дней, – они реально означали тенденцию к разрыву преемственности с УССР, установление прямой преемственности с УНР или независимой Украиной Степана Бандеры образца июня 1941 г., следовательно, провозглашение УССР оккупационным режимом и Компартии Украины – преступной незаконной организацией. Образование Народного Совета под «жовто-блакытным» флагом как оппозиционного формирования в красном парламенте символизировало теоретическую готовность парламентского меньшинства взять на себя всю полноту власти и провозгласить коммунистическое большинство антиукраинской и оккупационной властью. Отсюда, между прочим, такая острота полемики по поводу национальной символики, поэтому на первых порах Компартия Украины считала ее самым сложным предметом споров.

В более поздних изложениях истории Беловежского развала империи коммунистические, русские националистические и просто гэкачепистские авторы приписывают инициативу выхода Украины из СССР украинским национал-коммунистам, имея в виду в первую очередь Леонида Кравчука. Следует отметить, что и декларацию о суверенитете УССР, и – после ГКЧП – декларацию о государственной независимости Украины действительно одобряли украинские коммунисты так же, как российские коммунисты голосовали за ратификацию Беловежского соглашения. Но не коммунисты были инициаторами политических процессов, которые привели к развалу СССР. Политическая инициатива исходила уже не от организаторов Перестройки – именно это слово пытались уже забыть. Шла речь в действительности о более существенных для старого режима вещах, чем независимость: независимая Румыния Чаушеску была коммунистической диктатурой, а здесь шла речь даже не о сохранении власти Компартии, а о сохранении свободы и, возможно, даже жизни ее активных членов. Несмелые попытки Компартии Украины повторить национальные инициативы 1920-х гг. и короткого времени Берии, а затем и почти единодушная поддержка коммунистическим большинством идеи независимости были попытками отобрать у антикоммунистической оппозиции инициативу в борьбе за самостоятельную Украину. И эта попытка в августе 1991 г. оказалась успешной, а оппозиция, неготовая к либерально-демократическим и особенно экономическим реформам, могла теперь только обижаться, что у нее украдено самое дорогое.

Леонид Кравчук

Аналогичная ситуация сложилась и в Москве, и по всей России. На первый план вышла проблема суверенитета России, но за этой проблемой стояли более глубокие коллизии движения в направлении к демократическому рыночному обществу.

Умеренные реформаторы хотели сохранить и партию, превратив ее в социал-демократическую, и государство, превратив его в конфедерацию. Радикалы пытались довести реформы до либеральной кондиции, не скрывая ориентации на неоконсервативные образцы Тэтчер – Рейгана. Горбачев говорил о шведском социализме, а Егор Гайдар стал членом руководства международного объединения правых, которое возглавлял бывший консервативный премьер Швеции Карл Бильдт.

«Демократы», то есть сторонники реформ в направлении демократизации общества и либерализации социалистической экономики, раскололись на два лагеря: умеренных реформаторов во главе с Горбачевым и радикальных реформаторов во главе с Ельциным.

Возвращаясь к российской истории начала XX века, можно напомнить о двух группировках российских национальных политиков – глобальной и континентальной ориентации. Имперские абсолютистские силы руководствовались глобальными (в том числе морскими) стратегиями, вступали в конфликт с либерально-демократическими государствами Запада и искали союзников среди его врагов. Больше всего отвечало этой стратегии великодержавное самосознание. Более скромная и более реалистичная стратегия продвижения на континенте позволяла идти на союзы с Западом и находила поддержку в кругах националистических и либеральных. Русский этнический или этнорелигиозный национализм был более удобен для этой политической традиции.

Анализируя отдаленные аналогии этой традиционной для Российской империи схемы стратегических ориентаций ее политиков, следует иметь в виду, что в годы развала империи не шла речь о внешнеполитических планах. Как заметил тогда Ричард Чейни, военный министр у старшего Джорджа Буша и вице-президент у его сына, «основная угроза соседям СССР в ближайшем будущем может исходить больше от неспособности советского руководства удержать под контролем события внутри страны, чем от преднамеренных попыток расширить свое влияние за ее пределы с помощью военной силы».[840] Теперь шла речь о двух возможных способах удержать под контролем события внутри страны, исторически связанных, однако, с давними стратегиями. Один способ – «консервативное» реформирование по частям и с частичными целями, «консервативное» по методике в понимании Маннгейма и с определенной привязанностью к коммунистической традиции (откуда ее социал-демократизм). Второй способ – либеральное (без кавычек!) реформирование по априори заданным западным образцам, радикальное и решительное («шоковая терапия» в экономике, ломка старого политического аппарата, кадровые изменения вплоть до люстрации, решительный идейный разрыв). Более консервативным, как помним, был планетарный имперский проект, более склонный к либерализму – националистический прагматизм. Противостояние либеральной демократии образца Горбачева и Ельцина в известной степени воспроизводило давнюю традицию российской государственности, что и не удивительно: Великое Государство было Россией в двух пониманиях этого термина – космополитической империей с культурой койне и национальным государством с культурой старомосковского корня.

Но россияне, отдав первенство Ельцину, избрали не правую либеральную демократию. Повернув к идее первоочередной Перестройки («обустройства») России и позволив украинцам и другим «националам» пойти на все четыре стороны, большинство российского электората выразило чувство ущемленной национальной гордости. Голосование парламента России в поддержку Беловежского соглашения было в первую очередь голосованием против Горбачева и его Перестройки. Парламент России оказался в своем большинстве правонационалистическим и консервативно-коммунистическим, что не всегда вообще было можно различить. И эта национал-патриотическая ориентация привела к кризису 1993 г., когда Россия по-настоящему оказалась на грани гражданской войны, и когда только готовность Ельцина нарушить конституционные нормы, пойти как угодно далеко в конфликте с парламентом и пролить кровь отвернула опасность диктатуры националистических и компартийных «горилл».