Чарльз Данн - Традиционная Япония. Быт, религия, культура
В последние десять лет жизни, в подражание китайским и японским поэтам прошлого, Басё отправлялся в путешествие по Японии, пользуясь возможностью неоднократно навещать свою семью в провинции Ига. Для таких странствий он одевался как буддийский монах: и в практических целях – чтобы миновать заставы без особых расспросов, и из-за действительно почти монашеского образа жизни, отрешения от суетного мира (он даже дал обет безбрачия), преданности дзэн-буддизму. В одном из своих дневников поэт повествует нам о многочисленных прощальных вечеринках, которые устраивались в его честь, когда он отправлялся в одно из своих странствий. Ученики развлекали его, а один стихотворец, бывший владелец замка, который удалился от дел, чтобы проводить свои дни в занятиях искусством, милостиво послал ему свое сочинение; другие брали его с собой на лодочные прогулки, в то время как некоторые дарили теплые носки или деньги на новые сандалии.
Басё нужно было брать с собой совсем немного багажа, поскольку он полагался в основном на гостеприимство бывших учеников и собратьев-поэтов. В благодарность за гостеприимство Басё обычно оценивал их стихотворения, принимал участие в поэтических состязаниях и оставлял им свои стихи. Когда Басё находился в пути, а шел он обычно пешком, лишь изредка ехал верхом на вьючной рабочей лошади – ведь он не торопился, – то обычно наблюдал природу и сочинял об этом стихи. В конце жизни, перед смертью, в одном из таких путешествий в Нагою, он написал прощальное стихотворение, в котором кратко изложена вся его жизнь:
Таби-ни яндэЮмэ ва карэ-но оКакэмэгуру.
В пути я занемог.И все бежит, кружит мой сонПо выжженным полям[54].
Глава 7
Актеры и парии
Можно считать, что придворные, священники и люди умственного труда извлекали выгоду из той свободы, которую давало их положение вне сословной системы, но были и другие маргиналы – они предпочли бы существовать в рамках общества, но общество их отвергало либо из-за каких-то пороков, либо вследствие профессии, которой они занимались. Большинство из них образовывало маргинальную группу, известную как «эта»[55]; остальные, будучи париями, все-таки имели возможность найти себе место в структуре государства. Речь идет о хинин – «нелюдях». Некоторые, например актеры (якуся) и обитательницы районов борделей (гейши и ойран), были поставлены вне общества, потому что сферой их деятельности были развлечения; считалось, что люди такого сорта отринуты, только пока они занимаются своим ремеслом, хотя и потом попасть в среду респектабельных людей для них было чрезвычайно затруднительно, поскольку это до некоторой степени контролировалось деятельностью брачных посредников и сватов, которые весьма неохотно приняли бы в качестве подходящих кандидатов того, кто «запятнал» себя актерством.
Рис. 55. Лицо актера
Существовало конечно же много разрядов актеров. Те, кто развлекали воинов и даже обучали их своему искусству, частично были вознаграждены уважением, с которым к ним относились. К примеру, в почете были исполнители танцев ковака, в основе которых лежали эпизоды из самурайских легенд начала эпохи Токугава. Такими представлениями развлекали зрителей из военного сословия, и за это хорошим танцорам позволяли носить два меча. Их положение в обществе было значительно выше, чем положение актеров театра. Последние были строго организованы по семейному принципу: по рождению либо усыновлению; их статус в профессии был четко определен, обычно в зависимости от старшинства. Торговому и ремесленному люду не часто выпадал случай поглазеть на эти представления, хотя сёгун иногда и позволял низшим сословиям присутствовать на спектаклях, устраиваемых в Эдо. Обычно эти зрелища чередовались с выступлениями актеров Кабуки в Осаке. Актеры Кабуки и Но в основном имели одинаковое общественное положение.
Хотя посещение театра было частью каждодневных развлечений японцев, живущих в городах, военное правительство очень подозрительно относилось ко всякого рода забавам. Предшественников этих актеров, народных комедиантов прошедших эпох, не принимали в обществе, относили к каварамоно[56], что дословно означало «прибрежный люд», – они имели обыкновение селиться вдоль берегов рек на пространстве, свободном от постоянного строительства из-за внезапных разливов, что характерно для японских рек. Актеров ассоциировали с «берегом реки» и в XVII веке, поскольку первые театры были открыты в Киото рядом с рекой Камо, в районе, где четвертая линия пересекается мостом и где до сих пор стоит единственный сохранившийся до наших дней театр Кабуки. Термин «прибрежный люд» изначально включал в себя и представителей некоторых иных ремесел наряду с теми, кто был занят в сфере развлечений, но после XVI века так называли только актеров и людей, занятых в сфере развлечений, но наиболее приличных, выделенных из тех, кто были действительно исключены из приличного общества.
Отторжение актеров от общества объяснялось не только традицией – военные правители не доверяли им именно за то, что, по их мнению, они оказывали гибельное воздействие на мораль зрителей. Однако, учитывая, что купцы постоянно посещали такие предосудительные представления, а следовательно, дальнейшему моральному разложению подвергнуться уже не могли, властям ничего не оставалось, как махнуть на них рукой – если уж театры помогают торговому люду не скучать, то пусть себе существуют. Простые солдаты тоже должны были иметь какие-то грубые развлечения, – возможно, это отвлечет их от бунтарских настроений, поэтому в Канадзаве, например, власти некоторое время сами держали театр, но не разрешали самураям или крестьянам его посещать. Тем не менее эти воины не считали зазорным тайком насладиться зрелищем, поэтому однажды после представления при выходе у театра специально установили наблюдателей, и некоторые воины были арестованы, в то время как другие, узнав о слежке, остались в театре, до тех пор пока караул не сняли (что произошло лишь через несколько недель); кое-кто сбежал, переодевшись в женское платье или нарядившись слугами. Крестьян же следовало оберечь от мыслей, что существует какая-то иная жизнь, гораздо лучше их собственной, поэтому поездки в города не поощрялись.
Любое непозволительное поведение в театре немедленно каралось; о получившем широкую огласку случае с Эдзимой упоминалось выше, именно в результате этого один из эдоских театров был закрыт навсегда, а трех провинившихся актеров и их агента отправили в ссылку. Другой случай произошел в театре Киото раньше, в 1656 году, когда актера пригласил в свою ложу самурай и попотчевал горячительными напитками; веселье закончилось тем, что воин поднял свой меч на актера, а тот в испуге убежал. Упоминаются только эти события, и нам неизвестно, был ли наказан этот самурай или нет, но все театры в Киото были закрыты на несколько месяцев, и, прежде чем им разрешили снова открыться, ложи убрали, а на распитие алкогольных напитков в зрительном зале был наложен запрет.
Отдельные самураи стали большими поклонниками театра Кабуки. При посещении театра у них вошло в обычай прятать лица под глубокой, похожей на корзину шапкой, но иногда они приглашали актеров к себе домой или наслаждались их игрой в резиденциях своих господ. Актеры в Эдо с нетерпением ждали случая, когда их пригласят играть и заплатят по особой ставке, что означало подобное приглашение. Нам известно о встрече между знаменитым агентом-актером Сакатой Тодзюро и неким самураем, это говорит о том, что самураи и актеры все-таки могли поддерживать определенного рода отношения. Тодзюро воспользовался временным закрытием театра в Киото, чтобы отдохнуть в компании некоторых членов своей театральной труппы у храма, обращенного на озеро Бива. Его узнал какой-то великий властитель (так и оставшийся неизвестным), пригласил в свою компанию, которая выпивала и любовалась пейзажем, отгородившись ширмами от сквозняков и взглядов простолюдинов. Тодзюро, очевидно, понравился господину, поскольку тот решил преподнести ему подарок и спросил, чего желает дорогой гость. Тодзюро слыл любителем необычных подарков, к тому же, будучи известным актером, он считал ниже своего достоинства принимать обычные подношения и попросил себе в подарок росшую поблизости сосну. Когда спустя некоторое время дерево доставили к нему домой в Киото, возникло замешательство, поскольку мешал узкий проход к дому и подарок мог просто разрушить стену.
Тодзюро был более состоятельным, чем большинство его собратьев-актеров. Его дом был дорого и элегантно меблирован и достаточно просторным, чтобы там можно было проводить репетиции. Будучи сам не только агентом, но и великим актером, он сумел хорошо заработать благодаря собственной популярности и разбогател. Обычно большинство актеров работали по годовым контрактам, начинающимся каждый год с осени; жалованье на этот год обговаривалось актером с театральной администрацией. В 1741 году эдоского актера Эбидзо уговорили поехать в Киото на год с жалованьем, превышающим 30 000 тысяч британских фунтов, но эта плата была чрезвычайно высокой, такого больше не повторялось. Обычно самое высокое жалованье составляло четверть этой суммы, а подавляющее большинство актеров вынуждены были довольствоваться значительно меньшей оплатой.
