Бенджамин Харшав - Язык в революционное время
Та же самая парная структура применяется во многих более специфических областях, которые можно выделить как автономные системы, в том числе: язык науки и знание, получаемое этой наукой; современный активный (или «живой») язык и его скрытые исторические пласты; языковые системы двух тесно связанных между собой индивидов; два языка, участвующие в процессе перевода.
Во всех этих соотнесенных системах члены пар взаимозависимы, одного нельзя полностью объяснить без обращения к другому, и при этом имеет место кругообразность. Конечно, и отражение, и асимметрия приобретают разные формы в разных членах пар. Ключевой характеристикой здесь является асимметрия, потому что только в результате асимметрии одна сторона может влиять на рост другой. Тот же самый процесс продуктивен в возрастании числа интерпретаций литературных произведений, в которых текст может соотноситься с разными парными системами: с «внутренним референтным полем» («вымышленным миром») или с несколькими внешними референтными полями (исторической ситуацией, идеологией, биографией автора, литературной системой). Каждое из такого рода отношений имеет кругообразный характер, поскольку «отражение» никогда не бывает идентичным, а интерпретация одного из членов пары влияет на интерпретацию другого.
В силу сказанного мы не можем полностью овладеть языком как независимой системой; нам необходимо принимать во внимание второго члена пары в системе, действуя по нескольким направлениям: изучая письменный текст, нам нужно изучить и его устного «близнеца», его «близнеца» во внешних референтных полях, его «близнеца» в мире автора и т. п. Система французское образования за границей всегда учитывала это обстоятельство, обучая не только французскому языку, но и «французской цивилизации».
* * *После этого теоретического экскурса можно увидеть, что возрождение языка иврит включает в себя кругообразное движение в нескольких сферах и одновременное построение обеих частей следующих систем-близнецов: письменный и устный язык; язык взрослых и детей; базовый язык индивида и общества; ивритские термины и их дубликаты в других языках; язык как моделирующая система и «мир», который она моделирует. В последней категории расширение словаря нового языка иврит было взаимосвязано с расширением моделируемого «мира» — как в познании, так и в актуальной реальности: проще говоря, чтобы создать язык для описания природы, сельского хозяйства, обороны, управления государством, светского образования и т. п., нужно было воссоздать все это для евреев. Поэтому строительство разноплановой социальной полисистемы и сложного плюралистического общества, включающих разные сорта овощей, детские сады, науку, литературные жанры, архитектурные стили и т. д., стало партнером-«близнецом» процесса расширения языка.
Важную роль играл процесс перевода (в самом широком смысле): социальная система и система общего знания были не построены ex nihilo, а скорее переведены с других языков и адаптированы. Так, классификация цветов и политических идеологий основывалась на подобной классификации в других языках, а потом получила ивритоязычные термины, но помимо этого она прошла через фильтр языка иврит и набора тех цветов, которые можно было наблюдать в ивритском семиотическом поле (т. е. в природе и литературе).
Новый язык иврит в любой данной области установил парные отношения одновременно в нескольких направлениях. Например, язык природы отражал развивающуюся природу страны, язык природы в европейских языках и литературе, мировую науку о природе и словарь природы в древнееврейских текстах, а также общие представления о грамматике и словообразовании в современном иврите. Эти парные отношения взаимно ограничивали друг друга, и развитие каждой системы-близнеца влияло на другие.
20. Язык как объединяющая сила
Теперь мы можем подойти к социальной роли языка со стороны еврейской истории.
Как показали некоторые исследователи, разные аспекты ревитализации иврита «в принципе» похожи на лингвистические феномены в других обществах; но сама ревитализация, ее энергия и сила порожденных ею перемен в сознании индивида и общества, а особенно ее удивительный успех не имеют аналогов в истории. Более того, возрождение иврита невозможно понять вне контекста еврейской революции нового времени, у которой тоже нет исторических прецедентов. Мы подробно описали эту революцию в первой части этой книги и не станем повторяться здесь. Отметим только, что она состояла в массированном центробежном движении евреев из старой еврейской религиозной полисистемы в две новых секулярных полисистемы, внутреннюю и внешнюю.
Новая внутренняя еврейская секулярная полисистема была построена за короткий временной период на базе двух основных и одного дополнительного языка — иврита, идиша и языка каждой из стран, где проживали евреи. Она состояла из трех связанных между собой сфер — литературы, идеологии и сети социально-культурных институций, предоставлявших индивиду, вышедшему из мира штетла, целый спектр возможностей для самообогащения, самовыражения, а также интеллектуальной и культурной интеграции. Но на той же территории перед ним открывались возможности, предоставляемые языками и культурами других народов, т. е. внешней секулярной полисистемой. Несмотря на антисемитизм и отчуждение, вызываемое его странным акцентом и сложившимися у других людей стереотипами, он мог повернуться к той культуре, где богатство литературного опыта и доступность образовательных возможностей казались неизмеримо выше. Даже те индивиды, которые оставались во внутреннем поле, в той или иной степени участвовали в институтах как новой еврейской полисистемы, так и полисистем других народов. Например, такие «чистые» гебраисты, как поэт Шаул Черниховский и литературный критик Йосеф Клаузнер, оба сионисты, оба писавшие почти исключительно на иврите, создавшие ивритскую литературу, печатавшиеся в ивритских журналах и, в отличие от большинства современников, старавшиеся не писать на идише и других языках, — даже они насквозь пропитались русской литературой, читали мировую литературу по-русски и по-немецки и оба написали на немецком языке диссертации в Гейдельбергском университете. В персональном соединении их интеллектуальных миров две культуры сосуществовали; более того, внешняя культура оказывала влияние на их творчество: Клаузнер перенес методы немецкого литературоведения конца XIX в. (в особенности теорию истории литературы, развитую Вильгельмом Шерером) на изучение еврейской литературы[74]; а Черниховский имитировал европейские поэтические жанры и переводил произведения мировой литературы с русского, немецкого и греческого на иврит (см. выше, глава 6).
Еврейская секулярная полисистема, возникшая в Восточной Европе, носила почти государственный характер (за исключением правительства и военной силы). Действительно, в густонаселенных еврейских общинах и городских кварталах население жило в рамках еврейского квазигосударства (с нееврейской властью и полицией); но когда евреи массово переехали из штетлов в большие города и мигрировали за океан, туда, где главенствовали другие языки и другие народы, больше ничто не связывало их воедино. Когда Черниховский создавал стихи на иврите в Гейдельберге или в Свинемюнде, у него могли быть немецкие любовницы или пациенты-немцы для медицинской практики[75], но вряд ли у него была хоть какая-то ивритская культурная среда. Собрание его сочинений было опубликовано в Лейпциге и Шарлоттенбурге еще в 1935 г. — сам он был ивритским поэтом и не мог не продолжать писать стихи на иврите, но надежд на то, что в Свинемюнде будет еще одно поколение евреев, уже не оставалось. Принадлежность к еврейству и еврейская «идентичность» больше не были естественными, как у членов любой «нормальной» этнической группы (даже угнетенной группы вроде чехов или поляков до обретения ими независимости), для которых проживание на своей земле и принадлежность к лингвистическому и религиозному единству были само собой разумеющимися.
В таких условиях — без государства, политической структуры или достаточно обширной территориальной базы с определенными границами — решающее значение имели объединяющие силы, которые могли бы мотивировать индивида чаще, чем эпизодическое участие в разнообразных институтах внутренней полисистемы. Идеологии обеспечивали объединяющую модель объяснения разных аспектов бытия и предлагали горизонт для лучшего будущего. Политические партии, молодежные движения и профессиональные ассоциации также играли объединяющую роль, обеспечивая непосредственную социальную структуру для идеологической солидарности; они обычно организовывали повседневную жизнь, включая образовательные системы, спорт, отдых, летние лагеря и т. п. Молодежные движения культивировали идеологические споры и воспитывали любовь к еврейской и мировой литературе, так же как любовь к природе, дисциплину, человеческое достоинство, а еще занимались личностным, интеллектуальным и физическим развитием.
