Вымышленные библиотеки - Хорхе Каррион
Я не могу представить себе, чтобы в моей библиотеке были книги, в которых нельзя подчеркивать. Или загибать уголки страниц. Нельзя давать почитать. Складывать в стопку. Носить на лекции. Читать в метро или в кафе. Или даже терять. Для меня это и есть библиофилия – критическая и разделенная любовь к книгам, к их истории и к их историям, к их языку, к их способности к интеллектуальному, психологическому, моральному и духовному проникновению. Поэтому я не понимаю другую библиофилию – любовь к коллекционированию хрупких, дорогих и редких изданий. Книг, которые нужно открывать в тканевых перчатках, которые нельзя дать почитать другу, а должно прятать, как сокровище (говоря про себя с искаженным алчностью лицом: «Моя прелесть…»).
Во времена Французской революции аристократов нередко «вычисляли» по их библиотекам. Кожаные переплеты, часто подписанные большими мастерами, были дорогими, как и черное дерево шкафов. Кондорсе мог бы спастись от гибели, если бы избавился от своего драгоценного томика Горация с печатью королевской типографии, который выдавал в нем фальшивого республиканца. Первым делом революционеры в конфискуемых библиотеках срывали с книг переплеты – пышные, тяжелые, монументальные, полная противоположность легкости и удобству, которые располагают к чтению.
С тех пор миллионы читателей смогли позволить себе завести личную библиотеку. Библиотеку (как ее верное отражение – книжные магазины) разнообразную по стилю и по виду, с изданиями в суперобложках с клапанами и без, разных размеров и цветов, словно бы идея современной библиотеки всё еще стремилась удалиться от образа тех благородных библиотек, в которых все экземпляры были переплетены исключительно по вкусу владельца, а не в соответствии с многообразием ее авторов и издателей. Демократичную библиотеку, где любовь к чтению, желание развлечься или тяга к знанию господствуют над любыми масками вместилища, которые, хотя и являются свидетельствами мастерства и культурной традиции, отвлекают от того, что действительно важно, – от содержания.
Как нумизматика или филателия, библиофилия – это увлечение более музейное, чем жизненное. Это анахронизм, который переносит нас в эпоху, когда чтение было исключительным достоянием элиты. Демократия же – это порядок вещей, при котором могут сосуществовать республики и монархии, видеоигры и верховая езда, инженер космических систем и дровосек, ютубер и обувщик. И если ты любишь книги, хоть и не тратишь целое состояние на уникальные или экзотические издания, ты постоянно покупаешь другие книги – карманные, новинки, подержанные, – потому что страсть – это тирания. Если ты любишь книги, стены твоего дома будут покрываться полками, пока не заполнят всё свободное место. Если ты любишь книги, то со временем забудешь, что в твоем доме были стены. Если ты любишь книги, ты обречен на анахронизм, потому что цена за квадратный метр не позволяет иметь бесконечную библиотеку. Но разве не на то мы и люди, чтобы жить в состоянии постоянного противоречия?
Я распаковываю свою библиотеку[8]
I. Первая библиотека
Мне было тринадцать лет и хотелось работать. От кого-то я услышал, что можно судить баскетбольные матчи и получать за это деньги, заодно мне подсказали и место, где можно подробнее разузнать об этой подработке на выходные. Мне нужен был доход, дабы я мог пополнить свои коллекции марок и романов о Шерлоке Холмсе. Я смутно помню, как зашел в офис, полный подростков, и встал в очередь перед молодым человеком, внешне больно походившим на администратора. Когда подошла моя очередь, он спросил, есть ли у меня опыт работы, и я соврал.
Я ушел оттуда, заручившись не только подробными сведениями об игре, которая должна была состояться через два дня, но и обещанием получить семьсот песет наличными. В наши дни, если тринадцатилетнему подростку вдруг взбредет в голову изучить что-то новое, он отправится на YouTube. У меня тогда такой возможности не было. В тот же день я купил в спортивном магазине свисток и отправился в библиотеку.
Из парочки книг о баскетбольных правилах, которые там обнаружились, я ровным счетом ничего не понял. Одна была с иллюстрациями, другая – без. Сколько бы я ни пыхтел над рисунками и записями в тот пятничный вечер, ничего толком не выходило. Но мне очень повезло, и в субботу утром местный тренер разъяснил мне прямо на поле азы игры, в которую я до тех пор поигрывал, особо не задумываясь о ее теории.
Практиковался я на улице и школьной площадке. Другие мои знания, скорее реферативные, хранились на полках Народной библиотеки Кайша Лайетана – единственной имевшейся в то время в Матаро, небольшом городке, где я провел свои детские годы. Кажется, я начал посещать ее читальные залы в шестом или седьмом классе. Именно тогда-то я и проникся регулярным чтением.
Дома у меня была полная коллекция «Счастливых Холлистеров», в библиотеке – «Тинтин», «Необыкновенные приключения Массаграна», «Астерикс и Обеликс», «Альфред Хичкок и три сыщика». Я проглатывал одну за другой, без разбора, книги Артура Конана Дойла и Агаты Кристи, как дома, так и в читальном зале. Когда мой отец начал подрабатывать в вечернем литературном кружке, первое, что я сделал, – купил еще не прочитанные романы об Эркюле Пуаро и мисс Марпл.
Вероятно, с этого момента и началось мое страстное увлечение книгами.
Народная библиотека Кайша Лайетана стала нашей второй школой. Сомневаюсь, что современные дети пишут столько же рефератов, сколько писали мы в 1980-е годы. Длиннющие, напечатанные на машинке работы о Японии и о Французской революции, о пчелах и о частях цветка – идеальный повод для изучения бесчисленных стеллажей библиотеки. Она казалась тогда бесконечной, да, непостижимой, намного шире и богаче моего воображения, привязанного к району и его окрестностям, ограниченного тремя телевизионными каналами и двадцатью пятью книгами из крошечной библиотеки моих родителей.
Я делал домашние задания, проводил небольшое исследование и при этом успевал прочитать целый комикс или пару глав романа из детективной серии, которая приходилась мне по душе. Некоторые дети вели себя скверно, а я – нет. Двадцатипятилетний сотрудник библиотеки, строгий, но приятный, высокий, но не слишком,
