Жорж Минуа - Дьявол
В качестве таковых были выбраны его нематериальные служители, которым Бог препоручал не самые благодарные дела, например, Азазель, от которого он даже требует (в книге Левит), чтобы были принесены жертвы. Эти ангелы-вестники, обремененные низменными заботами, прекрасно вписываются в верное окружение Бога и порою проявляют весьма серьезное усердие. Типичный пример содержится во Второй книге Царств (24, 1516): «И послал Господь язву на Израильтян от утра до назначенного времени: и умерло из народа, от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек. И простер Ангел руку свою на Иерусалим, чтобы опустошить его; но Господь пожалел о бедствии, и сказал Ангелу, поражавшему народ: довольно, теперь опусти руку твою».
Этот ангел похож на сатану, которого Яхве посылал, чтобы преградить дорогу валаамовой ослице. Но в книге Иова отражена старая история, записанная в VI–V веках до н. э.; его роль серьезно уточняется: «сатана» — слово с древнееврейским корнем «stn» означает «противостоящий», «тот, кто ставит препятствие». Это звание, а не имя собственное; и в «Септаугинте», переводе Ветхого Завета на древнегреческий, оно звучит уже как «diabolos» — от глагола «diaballein» — ставить препятствие. Он входит в свиту Бога, он — один из «бене Элохим» — «сынов Божьих». Этот верный служитель Яхве бродит по Земле и действует только с благословения последнего. В его компетенцию входит роль обвинителя и исполнителя низких деяний. Это он подвергает Иова испытаниям, насылая на него бедствия. Похожим образом он действует в одном из вариантов книги пророка Захарии, датируемом концом VI века. Здесь он выступает в роли обвинителя в судебном процессе над великим иереем Иисусом Навином; мы видим «…сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему» (Книга пророка Захарии, 3, 1).
Довольно быстро, почти незаметным образом, сатана в библейских текстах становится более самостоятельным персонажем, более ответственным за творимое зло, что совпало с приходом к власти в IV веке партии священников. В борьбе с монархической властью они пытаются обелить бога, несущего ответственность за все зло, творимое на свете, и одним махом сделать именно сатану инициатором всех дурных намерений и дел. Разительный пример этой эволюции можно найти в истории переписи населения Израильского царства, производившейся в царствование Давида. Такая практика была запрещена еще моисеевым законом, хотя, с другой стороны, во Второй книге Царств (24, 1) сам Яхве подталкивает царя на это действие: «пойди, исчисляя Израиля и Иуду», а затем его же за это и наказывает. Для того чтобы не приписывать Богу подобной несправедливости, в написанной позже, во второй половине IV века, Первой книге Паралипоменон дается другая версия фактов. Об этой же истории автор пишет: «И восстал сатана на Израиля, и возбудил Давида сделать счисление Израильтян» (Первая книга Паралипоменон, 21, 1). Здесь, как мы видим, Яхве уже не ответственен за нарушение закона, вина ложится на Сатану, который на этот раз действует по собственной инициативе. Ряд интерпретаторов усматривает в этой ситуации влияние религии персов и присущего ей дуализма: сатана перенимает зловещие черты Ахримана, о котором еще будет сказано ниже. Более того, в книгах пророков Исайи и Иезекииля возникает тема духа, взбунтовавшегося против Яхве. Поначалу это была просто метафора, с помощью которой народ Израиля обвинялся в неповиновении, за которое он был наказан падением Иерусалима и изгнанием. Однако вскоре, как это часто бывает с символами, образ получил самостоятельное развитие, превратившись после того, как утратил связь с событиям, его породившими, в миф космогонического масштаба: утверждается существование взбунтовавшегося отрицательного духа-соблазнителя.
Это совпадает по времени с тем историческим периодом, когда потеря Израилем независимости вносит смуту в умы, а пророческие видения видоизменяются, перемещаясь в область духа и приобретая вселенские масштабы. Если подобные видения не реализуются в плане земном, они применимы к миру божественному и к эсхатологии (религиозному учению о конечных судьбах мира и человека). Теперь божественный пласт получает свое выражение в форме апокалиптических «откровений». Образы апокалипсиса навеяны героическими мифами, наполненными драконами и змеями. Так, в откровении Исайи можно прочесть: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское» (Книга пророка Исайи, 27, 1).
Этот обновленный образ сливается с образом сатаны; с другой стороны, усиливается дуалистическое персидское влияние. И, таким образом, появляется Дьявол. Однако окончательный шаг в канонических библейских текстах так никогда и не был сделан. Дракон, змей, чудовище, левиафан остаются символическими олицетворениями политических врагов Израиля, и им пока не приписывается самостоятельное бытие. Битва, которая кажется безнадежной в политическом плане, переходит поэтому в эсхатологический и космический планы, тогда как сатана постепенно становится козлом отпущения за нравственное зло. Во II веке до н. э., когда писались последние книги Ветхого Завета, эволюция феномена дьявола еще не была завершена. Когда же он появился во всеоружии, это произошло скачком, без переходной ступени, — уже в первых книгах Нового Завета. Он вездесущ и делит авансцену действия с Христом в Посланиях апостолов, Евангелиях, Деяниях святых апостолов и, наконец, в Откровении Иоанна Богослова.
Что же произошло в промежутке между двумя отмеченными временными точками. Для того, чтобы это выяснить, следует обратиться к странным тайным текстам «апокалиптической литературы» древнееврейских сект. Именно здесь, в закрытых сектантских кругах фанатиков, незаметно, почти подпольно, родился дьявол. Ни один из этих текстов не стал каноническим в христианской Библии. Это весьма примечательный факт, особенно в связи с тем, что созданный в апокрифах апокалиптический образ Сатаны немедленно был введен в первые же христианские тексты. Объяснение здесь единственное: первые христиане сами были диссидентской еврейской сектой.
IV — Ахриман, маздеистский дьявол
Однако прежде, чем начинать анализировать появление иудео-христианского дьявола, следует сказать о его предшественнике, маздеистском дьяволе Ахримане. Маздеистские религиозные концепции берут начало в реформе Заратустры, примерно VII века до н. э. Точные обстоятельства событий неизвестны. Этот древнеиранский пророк стал наследником ветви ведической религии, которая уже делила богов на две категории: основных, возглавляемых Ахура-Маздой и низших, дэвов, предводительствуемых Митрой, который одновременно был своего рода Спасителем, посредником между богами и людьми. Древнеиранская религия эволюционировала к монотеизму и идее спасения и проклятия. Деяния Заратустры предвосхитили деяния Иисуса в такой мере, что подтолкнули тенденции местной религии к логическому завершению, а имевшийся в ней потенциал — к реализации. Были созданы Гаты — свод текстов, в которых сформулированы законы существования. Однако процесс их разработки, как это позднее произошло с Евангелием, затянулся на достаточно длительный срок. Заратустра утверждает существование высшего бога Ахура-Мазды и двух духов-близнецов: хорошего Спента-Манью и плохого Ахра-Манью или Ахримана, находящихся в вечном противоборстве: «Сначала духи-близнецы проявили свою природу — хорошую и плохую. Плохой из этих двух духов выбрал зло…». Причины выбора темны. Согласно некоторым Гатам, верховное божество Ахриман с этого момента стал вечным врагом Ахура-Мазды. Он страстно устремляется к его свету и пытается его победить. Чтобы остановить Ахримана, Ахура-Мазда сотворяет вторичный идеально устроенный мир. В ответ Ахриман также создает свой мир, наполненный злом. Затем развязывается бескомпромиссная борьба между добром и злом. Эта схема существует в нескольких вариантах, но в ее основе обязательно лежит интегральный дуализм. Зло в любом своем проявлении связывается с самостоятельной фигурой, а схватка оказывается фальшивой, ведь заранее известно, что рано или поздно победит добро. Ахриману, изображаемому в виде змея, служат семь архидемонов: грех, ересь, анархия, раздор, самодовольство, голод и жажда — олицетворяющих зло, как физическое, так и моральное. Те, кого Ахриману удается соблазнить, вливаются в «народ лжи»; они попадут в ад и будут там наказаны. В зловещей свите Ахримана уже есть ряд персонажей, которые позднее перейдут в когорту сил зла, возглавляемую сатаной: это Азазель, Лилит, Раав, Левиафан. В рамках официального монотеизма существовали различные течения со своими вариантами. Например, в зерванизме, где верховным богом был Зерван или Крон, произведший на свет сыновей: Ормазда, демиурга, творца и бога добра, и Ахримана, бога зла. Добро и зло схватились в борьбе за мир, но дуализм нарушается из-за наличия пристрастного высшего судии, который никогда не допустит победы зла. Разумеется, маздеистские реформы отчасти возникали по политическим мотивам. Скажем, в Израиле каста священников стремилась заполучить в руки светскую власть; причем это происходило в эпоху, когда утверждалась власть Великого Царя. Духовенство сильнее, когда оно служит единому доброму Богу, претендующему на универсальность, волю которого призван исполнять монарх. С другой стороны, зороастризм стал завершением очищения и одухотворения путем создания религии, которая подошла к монотеизму с уже готовым необходимым противником — дьяволом. Правда, в действительности, как показывает маздеизм, любой монотеизм в скрытой форме покоится на дуализме, к каким бы уловкам ни прибегали, чтобы уверить окружающих в подчиненности бога зла. Для этого прибегают к фигуре неподкупного судии, высшего бога, стоящего на стороне добра. Иудео-христианский монотеизм также столкнулся с этой фундаментальной проблемой: как примирить между собой всемогущество единого доброго Бога, врага зла, с непобедимостью этого самого зла.
