Андрей Фесенко - Русский язык при Советах
«- Кондраша, Давыдов тебя повеличал… вроде бы в похвальбу… А что это такое – ударник?
Кондрат много раз слышал это слово, но объяснить его не мог. «Надо бы у Давыдова разузнать!» – с легкой досадой подумал он. Но не растолковать жене, уронить в ее глазах свое достоинство он не мог, а потому и объяснил, как сумел:
– Ударник-то? Эх ты, дура-баба! Ударник-то? Кгм… Это… Ну, как бы тебе понятней объяснить? Вот, к примеру, у винтовки есть боек, каким пистонку разбивают – его тоже самое зовут ударником. В винтовке эта штука – заглавная, без нее не стрельнешь… Так и в колхозе: ударник есть самая заглавная фигура, поняла?» (Шолохов, «Поднятая целина»).
Большую трудность представляет также нормализация литературного языка в его отношении к разговорному, при учете того, что переход слов из разговорного языка в литературный очень облегчился за последнее время. Это несет в себе положительность свободного обогащения лексики полезными и удобными неологизмами, как, например, в области техники. Одновременно следует отметить и отрицательную сторону такого свободного внедрения разговорного языка в литературный: мы имеем в виду, в первую очередь, засорение последнего бесчисленными арготизмами и «блатными» словечками.
С этими фактами нельзя не считаться, как правильно отмечает В. Гофман («Язык литературы», стр. 57):
«Изучая современную действительность, писатель должен изучать и ее язык, и это изучение нельзя заменить знакомством с языком классической литературы. Ни один писатель не сможет обойтись даже самым образцовым языком самых образцовых, самых близких нам по духу классиков, если только не захочет ограничиться бесплодным стилизаторством».
При составлении работы мы руководствовались не хронологическим порядком в представлении развития русского языка советского периода (не считая ретроспективной главы «Предвестники советского языка»), а принципом постепенного ознакомления с наиболее значительными факторами русского языка советского периода, выделенными в самостоятельные главы. Конечно, их удельный вес не одинаков, но все они преломляют не только ход советской жизни, прослеженный по языку, но и устанавливают изменения в нем самом.
Наиболее тесно переплетаются вышеуказанные моменты в третьей главе «Некоторые особенности русского языка советского периода». Здесь собран материал, не затронутый вовсе, или затронутый, но в ином разрезе в других главах.
Здесь же в «Введении» следует предупредить читателя, что хотя вся работа построена на языковом материале, она часто вырастает за рамки чистой лингвистики, что обусловлено, в основном, тремя соображениями. Первое из них можно было бы найти уже ранее у кн. С. Волконского в сборнике статей, изданном в 1928 г., в Берлине, под названием «В защиту русского языка» (стр. 27):
«Вопрос о большевицком [3] влиянии на русский язык – вопрос большой и сложный и не только филологический. Для того чтоб о нем говорить, нужны документы, да и их недостаточно для вывода всех принципов мыслительных, которые оказывают воздействие на язык; тут уже вопрос не филологический, тут явная отрава мыслительных путей, это предмет тяжелого, сложного и скорбного изучения».
Второе соображение относится к тому общему положению современной науки, при котором методологической доминантой является синтез, а не анализ (вряд ли теперь можно указать на какое-либо лингвистическое исследование, посвященное, например, исключительно фонетическим законам, что могло быть когда-то самодовлеющим предметом изучения школы «младограмматиков»). В наблюдении и осознании как непосредственных, так и опосредствованных связей языка с порождающими его явлениями мы видим ключ к пониманию состояния и развития русского языка последних бурных десятилетий, а также и той действительности, которая оказалась творцом его современных форм.
Третье соображение, тесно связанное со вторым, имеет чисто практический характер. При существовании «железного занавеса», очевидно, далеко не бесполезным окажется ознакомление обширного и всё расширяющегося круга лиц, интересующихся данным вопросом, не только с различными моментами русского языка советского периода, но и с тем вскользь упоминаемым его историческим фоном, который далеко не всегда ясен людям Запада.
Наконец, авторы, руководясь собственным печальным опытом, учитывают исключительную трудность получения литературы по данному вопросу. При том, что многие читатели-педагоги, находясь вдали от книжных центров и крупных библиотек, хотели бы использовать эту книгу как пособие, дающее прямые ссылки на общепризнанных авторитетов, мы решили, часто даже в ущерб представлению собственных мыслей, ввести в текст значительное количество цитат, отражающих взгляды крупнейших современных языковедов, критиков, писателей и вообще компетентных лиц. Мы надеемся, что это в какой-то мере поможет глубже понять специфику того периода развития русского языка, началом которого мы полагаем революцию 1917 г.
Иллюстративный материал в данной работе представляет собой образцы живой речи, цитаты из советской прессы, а также из широкоизвестных произведений советской литературы. В отношении послевоенного периода цитаты взяты, главным образом, из книг лауреатов сталинских премий.
Авторы ссылаются и на русскую эмигрантскую литературу – газеты и журналы, выходящие в Германии и США, так как в них часто помещаются статьи бывших советских граждан. Приводя примеры из таких статей, мы иллюстрируем многие моменты, которые не могут быть отображены в советской печати.
Что касается технических моментов, то в ссылках на ту или иную работу или художественное произведение, мы даем только автора, название цитируемой статьи или книги и страницу, тогда как издательство, год издания и пр. указаны в «Библиографии». Если же цитата взята из книги, не имеющей прямого отношения к данной работе, и потому не упомянутой в «Библиографии», то все необходимые сведения об этом источнике помещены нами в тексте.
В иллюстративном материале, подобранном из произведений художественной литературы, номер страницы дается непосредственно после названия, без сокращенного указания «стр…».
Следует также подчеркнуть, что весь иллюстративный материал подобран нами. В тех редких случаях, когда какой-либо удачный пример уже фигурировал в той или иной ранее опубликованной работе, мы неизменно ссылаемся на автора статьи или книги, в которой он был впервые приведен.
Глава II. ПРЕДВЕСТНИКИ СОВЕТСКОГО ЯЗЫКА
Говоря о предвестниках советского языка, интересно привести слова известного датского лингвиста О. Иесперсена:
«Если мы наталкиваемся на какой-либо период, особенно богатый лингвистическими изменениями (фонетическими, морфологическими, семантическими или всеми ими одновременно), то вполне естественно, что нам следует обратить внимание на социальные взаимоотношения в обществе, существовавшие в то время, для того, чтобы, по возможности, установить какие именно причины наиболее благоприятствуют этому явлению. Я считаю, что существуют, главным образом, два подобных фактора.
Во-первых, влияние родных и вообще взрослых сказывается меньше, чем обычно, в такие времена, когда родные отсутствуют в доме, как, например, при затяжных войнах, или же если они погибли, как при сильных эпидемиях.
Во-вторых, могут быть периоды, в которых обычные нормы языковых изменений становятся менее ощутимыми, так как всё общество, воодушевляется острым чувством независимости и стремится разорвать всякого рода социальные узы, в том числе и узы, накладываемые школой или литературной традицией.
…В истории английского языка периодом, наиболее богатым изменениями были четырнадцатый и пятнадцатый века: войны с Францией, чума (унесшая, как говорят, около трети населения) и аналогичные бедствия, восстания, подобно поднятому Уотом Тайлером и Джеком Кейдом, такие гражданские войны, как война Алой и Белой Розы, опустошили страну, унеся мужчин и женщин, и сделали семейную жизнь трудной и неустойчивой». (O. Jespersen. Language. Its Nature, Development and Origin, 1934, p. 260-261, перевод наш – Ф.).
Всё, о чём говорит знаменитый датский ученый, полностью применимо к русскому языку советского периода, особенно в первые годы Революции [4], когда народ был охвачен стремлением «разорвать все узы, в том числе и накладываемые школой или литературной традицией».
Наконец, и в России была война с внешним врагом, продолжавшаяся четыре года и перешедшая в войну гражданскую; в различных концах страны, раздираемой этой гражданской войной, вспыхивали восстания, долго не утихавшие и после официального окончания братоубийственной распри. И так же прошли по стране голод и страшная эпидемия – сыпной тиф, унесшие неисчислимые жертвы и оставившие миллионы беспризорных детей. Зловещие всадники – Война, Мор и Глад пронеслись по необъятной ниве русского языка и долго заростали плевелами следы их коней…
