Алексей Никишенков - История британской социальной антропологии
Фрэзер полагал, что в любом обществе присутствуют элементы и магии, и религии, и науки. Но на самой ранней стадии эволюции магия в сознании людей доминирует. Он аргументирует это положение чисто рационалистически – тем, что «магия является не более, как ошибочным применением простейших интеллектуальных операций, а именно ассоциации идей по сходству и ассоциации идей по смежности. Религия же за видимой завесой природы предполагает действие стоящих над человеком сознательных или личных сил. Допущение личных агентов, очевидно, сложнее, чем простое признание сходства или смежности идей, а теория, ставящая ход природных явлений в зависимость от сознательно действующих сил, труднее для понимания»[353]. Кроме того, у наиболее отсталых, по его мнению, аборигенов Австралии «каждый… является магом, и ни один из них не является жрецом», если здесь «мы обнаруживаем столь явное использование магии при полном отсутствии религии, то не логично ли предположить, что в какой-то период своей истории все цивилизованные народы мира прошли через подобную стадию интеллектуального развития…»[354].
Эволюция духовной культуры, по Фрэзеру, выражается в постепенном повышении сначала роли религии, а затем – науки. Процесс этот в его трактовке имеет характер интеллектуального развития, т. е. является результатом напряжения ума все того же «дикаря-философа»: «Великое открытие недейственности магических процедур произвело, вероятно, радикальный, хотя и медленный, переворот в умах тех, у кого достало сообразительности его сделать»[355], «наш примитивный философ… жестоко поколебленный в своей прежней вере в себя и в свои силы, должно быть, был совершенно сбит с толку… пока… не остановился на новой системе веры и действия»[356], т. е. на религии. Последняя, как полагает Фрэзер, также рано или поздно обречена на разоблачение со стороны прозревших и поумневших людей и на замену ее постулатов принципами науки.
Как видим, общая, так сказать, теоретическая трактовка религии Фрэзера аналогична тайлоровской, хотя нужно признать, что есть и некоторые отличия. В частности, признавая магию и религию результатом интеллектуальной слабости человека (в этом он продолжает линию философов-атеистов от эпохи Просвещения до классиков марксизма), Фрэзер в ряде случаев дал и положительную историко-социологическую их трактовку, правда, и здесь отталкиваясь от рационалистических посылок. По его мнению, «занятие общественной магией – поскольку оно было одним из путей, которыми наиболее способные люди пришли к высшей власти, – внесло вклад в освобождение человечества от рабского подчинения традиции и привело его к более свободной жизни, к более широкому взгляду на мир. Услуга немалая. Магия проложила дорогу науке, поэтому мы вынуждены признать, что, хотя чернокнижие принесло много зла, оно вместе с тем стало и источником большого блага. Магия была дочерью заблуждения и одновременно – матерью свободы и истины»[357].
Обобщенные фигуры «колдуна-правителя», «царя-жреца», выведенные Фрэзером в «Золотой ветви», были обстоятельно «сконструированы» из огромного количества фактов, почерпнутых из античных источников и этнографических описаний. Эти фигуры были представлены в контексте неких инвариантных связей, которые у Фрэзера кажутся закономерными – связь светской власти с сакральной, особая мистическая связь священного правителя со своими подданными, связь интронизации правителей с человеческими жертвоприношениями и многое другое. Богатство нюансов в этой проблемной сфере надолго приковало к ней пристальное внимание со стороны не одного поколения исследователей.
Одной из главных исследовательских проблем, которыми занимался Фрэзер, была проблема тотемизма. Поистине, как писал Доуни, биограф Фрэзера, тотемизм «подобно радару, виски и мармеладу, был шотландским открытием или изобретением, так как впервые он был определен эдинбургским юристом Джоном Фергюсоном, Мак-Леннаном и Фрэзером, а Робертсон Смит и Эндрю Лэнг были первыми, кто начал его обсуждение»[358]. В своей первой работе об этом феномене, статье 1887 г. в Энциклопедии Британника и в фундаментальном труде «Тотемизм и экзогамия» Фрэзер так его определил: «класс материальных объектов, которые дикарь воспринимает с суеверным почтением, веря, что между ним и каждым членом класса существует совокупность особых отношений»[359]. Он выделил три разновидности тотемов – индивидуальный, половой и клановый, из которых наиболее важным ему представлялся тотем клановый. Клановый тотемизм, по Фрэзеру, связан с «группой мужчин и женщин, которые называют себя именем тотема, верят, что они с ним одной крови и являются потомками общего предка, связаны друг с другом общими обязательствами и общей верой в тотем»[360]. Считая, что в тотемизме присутствуют два аспекта – религиозный и социальный, – Фрэзер подвергает анализу каждый из них по отдельности.
Религиозный аспект тотемизма включает в себя верования и мифы, а также всевозможные запреты, связанные с тотемом, тотемические знаки и тотемические обряды. Рационально-психологической основой тотемизма Фрэзер, в духе своей интеллектуалистской ориентации, считает «желание защиты от сверхъестественной опасности»[361]. Он считает также, что «фундаментальными правилами тотемического общества являются правила, регулирующие брак или половые связи… и лицам одного тотема запрещено под страхом смерти иметь связь друг с другом»[362]. Здесь он идет вслед за Мак-Леннаном, который связал тотемизм и экзогамию. Придерживаясь ставшего уже самоочевидным для многих антропологов постулата Мак-Леннана о первичности материнского счета родства, Фрэзер нередко трактует этнографические факты в его контексте. Так, столкнувшись со свидетельством Л. Файсона и А. Хауитта о том, что у австралийского племени диери происхождение считается и по мужской, и по женской линиям, он отнес эту ситуацию к эволюционной стадии «перехода от женской к мужской линии происхождения, но никак не наоборот»[363].
Продолжительное время Фрэзер был уверен, что в тотемических обществах поедание тотемного животного или растения жестко табуируется и нарушение этих табу влечет сверхъестественное наказание[364]. Его взгляд на этот вопрос несколько изменился после получения им в 1896 г. информации от Б. Спенсера о том, что в пяти наблюдаемых им австралийских племенах, одним из которых он был усыновлен, аборигены поедают свои тотемы во время тотемических обрядов размножения (интичиума). Сконструированный Фрэзером «дикарь-философ» отличался чрезвычайно гибким умом, он и эти факты «осмыслил», добавив к своим многочисленным «суждениям» еще одно, изложенное устами антрополога: «Я являюсь, к примеру, человеком-Кенгуру и я хочу заставить как можно большее количество кенгуру появиться, чтобы быть съеденными. Но если я убью и съем их сам, кенгуру будут относиться ко мне со страхом и недоверием как к опасному существу, но не как к подлинному кенгуру. Я не должен поражать их сам и тогда я буду в состоянии побудить их подойти спокойно и доверчиво, чтобы быть пораженными (фактически быть убитыми и съеденными) моими соплеменниками. И если я по случаю возьму кусочек или два от кенгуру, когда никто из кенгуру этого не видит, в этом не будет большого зла, особенно если я постараюсь не есть лучшего куска мяса… И, на самом деле, для того, чтобы быть (а я являюсь им) действительным Кенгуру, необходимо, чтобы я от случая к случаю ел кенгуру, так как до тех пор, пока во мне не будет мяса и крови реального кенгуру… я буду всего лишь фиктивным кенгуру и… другие кенгуру сразу же узнают, что я – обманщик, и ни один из них не подойдет ко мне близко, когда я захочу поймать их»[365].
Со временем, когда Фрэзер получил новые этнографические свидетельства из Австралии в 1904 г., банк интерпретаций тотемизма пополнился еще одним «суждением» «дикаря-философа» (на этот раз в женском обличье) – «корень тотемических представлений лежит в особенностях психологии беременных женщин с их обостренным воображением: им кажется, что какое-то существо вошло в их утробу, это существо и будет тотемом ребенка, когда он родится»[366]. Как видим, теория тотемизма Фрэзера, так же, впрочем, как и его теория первобытной культуры в целом, обладает интересным свойством – она принимает какое угодно число поправок и добавлений. Тогда возникает вопрос – а, может быть, она и не является научной теорией в строгом смысле этого слова? Ведь научная теория, согласно стандартному идеалу научности, пропагандируемому О. Контом и разделяемому самим Фрэзером, должна базироваться на определенных логических принципах, не допускающих взаимно отрицающих положений. На эту особенность теоретической позиции Фрэзера не раз обращали внимание критически настроенные по отношению к нему современники, в особенности те из них, кто имел опыт непосредственного наблюдения «дикарей» и длительного с ними общения. Так, А. Хэддон, коллега Фрэзера по Кембриджскому университету, который первым из числа университетских антропологов длительное время провел в полевых исследованиях в Австралии и Океании, как-то сказал одному из своих товарищей, что Фрэзер – «человек литературы, но не науки»[367]. А Роберт Маррет сказал о «Золотой ветви»: «Это скорее волшебная сказка, чем наука»[368]. Сам Фрэзер, в предисловии к третьему изданию «Золотой ветви» написал о себе, что обладает склонностью «слишком далеко простирать свои гипотезы и собирать множество несопоставимых частностей в рамках одной-единственной формулы»[369], а на склоне лет как-то признался, что все его теории – это не более чем «удобные колышки, на которых развешаны мои коллекции фактов»[370].
