Николай Стороженко - Предшественники Шекспира
Александръ. Пажъ, скажи Клиту, Парменіону и прочимъ полководцамъ, чтобы они были готовы. Пусть звучатъ трубы и гремятъ барабаны. Я сейчасъ иду на Персію. Ну, что скажешь теперь, Гефестіонъ, способенъ-ли Александръ устоять противъ любви, если онъ этого захочетъ?
Гефестіонъ. По моему покореніе Ѳивъ не приноситъ тебѣ столько чести, сколько подавленіе этой страсти 175).
Александръ. Стыдно было бы Александру желать покорить весь міръ, еслибъ онъ не умѣлъ прежде покорить самого себя. Да, мой добрый Гефестіонъ, когда мы завоюемъ весь міръ и раздѣлимъ между собою покоренныя страны, тогда ты мнѣ долженъ отыскать другой такой же міръ, или клянусь честью — я принужденъ буду снова влюбиться.
Подобно всѣмъ современнымъ драматургамъ, не особенно заботившимся о строгомъ единствѣ дѣйствія и внутренней связи между его частями, Лилли приплелъ къ основному мотиву своей пьесы нѣсколько комическихъ интермедій, связанныхъ чисто внѣшнимъ образомъ съ главнымъ дѣйствіемъ. Дѣйствующія лица этихъ интермедій могутъ быть раздѣлены на двѣ группы. Къ первой относятся философы самыхъ разнообразныхъ философскихъ оттѣнковъ, приглашенные Александромъ ко двору; тутъ есть и эмпирикъ Аристотель, и идеалистъ Платонъ и циникъ Діогенъ. Ко второй группѣ — слуги и ученики, люди веселаго нрава, природные шути и остряки, которые хлопочутъ только о томъ, чтобъ хорошенько поѣсть, попить, повеселиться и своимъ утилитарнымъ направленіемъ составляютъ рѣзкую противоположность съ людьми мысли и созерцанія, тупо и равнодушно относящимися къ дѣйствительной жизни и ея удобствамъ. Въ изображеніи этихъ разнообразныхъ и по большей части оригинальныхъ личностей, Лилли обнаружилъ присущую ему силу характеристики и умѣнья вести комическіе діалоги. Вотъ напр. разсказъ Мелиппа о Хризиппѣ и Діогенѣ.
Мелиппъ. "Я никогда не находился въ такомъ затрудненіи, какъ сегодня, когда, по приказанію Александра, мнѣ пришлось приглашать философовъ во дворецъ. Прежде всего я пришелъ къ Хризиппу, высокому, сухому старику и передалъ ему приглашеніе Александра. Онъ неподвижно установилъ на меня свои глаза, пристально и долго смотрѣлъ мнѣ въ лицо, потомъ взялъ книгу и, не удостоивъ меня отвѣтомъ, принялся прилежно ее читать. Мелисса, его служанка, сказала мнѣ, что онъ постоянно такой, что ей зачастую приходится насильно пихать ему въ ротъ кусокъ мяса, потому что онъ скорѣе умретъ съ голоду, чѣмъ оторвется отъ книги. Отъ него я зашелъ къ Платону, Аристотелю и нѣкоторымъ другимъ и всѣ обѣщали прійти, исключая одного угрюмаго старика, который сидѣлъ въ бочкѣ, обращенной къ солнцу и читалъ что-то по гречески стоявшему возлѣ него мальчику. — Когда я ему передалъ, что Александръ желаетъ его видѣть, онъ отвѣчалъ рѣзко: если Александръ желаетъ меня видѣть, то самъ можетъ прійти ко мнѣ, если онъ хочетъ учиться у меня, то опять таки пусть самъ придетъ ко мнѣ. Какъ, сказалъ я, да, вѣдь, онъ царь. А я философъ. — Да, вѣдь, онъ — Александръ. — А я Діогенъ. — Впрочемъ на прощанье я таки не вытерпѣлъ, и сказалъ, что онъ раскается, что не пошелъ къ Александру. — Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, улыбаясь, скорѣе Александръ раскается, что не пришелъ къ Діогену. Добродѣтель не дается сама въ руки; за ней нужно походить, и повернувшись ко мнѣ спиной, онъ хрюкнулъ, какъ свинья, и скрылся въ своей бочкѣ".
Прочіе философы были недовольны поведеніемъ Діогена и рѣшились усовѣстить его. — Діогенъ, сказалъ ему Платонъ, не явившись вмѣстѣ съ нами къ Александру, ты забылъ свой долгъ.
Діогенъ. А я думаю, что ты забылъ свое призваніе, согласившись идти къ царю.
Платонъ. Ты также гордишься своей невѣжливостью, какъ другіе своей добродѣтелью.
Діогенъ. А ты, будучи философомъ, столько же тщеславишься тѣмъ, что походишь на придворнаго, сколько настоящій придворный стыдится походить на философа.
Аристотель. Отложи въ сторону свой ригоризмъ, Діогенъ; вѣдь всѣмъ извѣстно, что ты прежде занимался поддѣлкой фальшивой монеты.
Діогенъ. А ты хотя и не дѣлалъ фальшивыхъ денегъ, за то поддѣлывалъ свой собственный характеръ.
Аристотель. Ты потому такъ презираешь дворъ, что, будучи искривленъ нравственно и физически, совершенно не годишься для роли придворнаго.
Діогенъ. Лучше быть кривымъ и держать себя прямо, чѣмъ быть прямымъ и гнуть спину при дворѣ.
Аристотель. Платонъ, что ты думаешь о Діогенѣ?
Платонъ. Что онъ сумасшедшій Сократъ. Впрочемъ пойдемъ отсюда.
Слухи объ оригинальномъ складѣ ума и ѣдкихъ выходкахъ Діогена дошли до Александра и ему самому захотѣлось взглянуть на геніальнаго чудака. Лилли воспользовался извѣстнымъ преданіемъ о посѣщеніи Діогена Александромъ и развилъ его въ прекрасную сцену. Въ сопровожденіи своего неразлучнаго друга Гефестіона, Александръ подходитъ къ знаменитой бочкѣ и издали зоветъ Діогена. Тотъ ворчитъ и откликается.
Александръ. Чему приписать, Діогенъ, что ты не хочешь оставить своей бочки и прійти ко мнѣ во дворецъ?
Діогенъ. Тому, что отъ моей бочки до твоего дворца ровно такое же разстояніе какъ отъ твоего дворца до моей бочки.
Александръ. Какъ? значитъ ты не питаешь къ царямъ никакого уваженія.
Діогенъ. Никакого.
Александръ. Почему?
Діогенъ. Потому что они не боги.
Александръ. Они — земные боги.
Діогенъ. Да, боги изъ земли.
Александръ. Платонъ думаетъ иначе.
Діогенъ. Я очень радъ этому.
Александръ. Почему?
Діогенъ. Потому что я не желалъ бы, чтобъ кто нибудь думалъ такъ, какъ думаетъ Діогенъ, исключая самого Діогена.
Александръ. Если во власти Александра сдѣлать что нибудь пріятное тебѣ, скажи — и получишь желаемое.
Діогенъ. Въ такомъ случаѣ я просилъ бы тебя постороннться и не отнимать у меня того, чего ты мнѣ не можешь дать — солнечнаго луча.
Александръ. Чего же ты еще желаешь?
Діогенъ. Ничего изъ того, что ты мнѣ можешь дать.
Александръ. Но вѣдь я повелѣваю цѣлымъ міромъ.
Діогенъ. А я его презираю.
Александръ. Знаешь-ли ты, что стоитъ мнѣ захотѣть — и черезъ минуту ты не будешь существовать.
Діогень. Да это такъ, но съ другой стороны, я все таки когда нибудь умру, не спрашиваясь, хочешь-ли ты того или нѣтъ.
Александръ. Скажи, Діогенъ, какъ можно научиться быть довольнымъ своимъ жребіемъ?
Діогенъ. Разучившись желать.
Александръ. Гефестіонъ, еслибъ я не былъ Александромъ, я хотѣлъ бы быть Діогеномъ.
Изъ приведенныхъ выше отрывковъ видно, что пьеса Лилли далеко превосходитъ современныя ей драматическія попытки не только своимъ внутреннимъ содержаніемъ и мастерской обрисовкой характеровъ, но также и внѣшней формой, въ особенности своимъ разговорнымъ языкомъ, который ни у кого изъ предшественниковъ Шекспира не достигаетъ такой легкости и остроумія, какъ у Лилли. Впрочемъ, при разсмотрѣніи Александра и Кампаспы съ эстетической точки зрѣнія, не слѣдуетъ упускать изъ виду, что художественная техника драмы находилась тогда въ младенчествѣ, и что вслѣдствіе этого ни отъ Лилли, ни отъ другихъ современныхъ ему драматурговъ, мы не имѣемъ права требовать органическаго развитія дѣйствія изъ характеровъ и художественной стройности, плана, выражающейся правильнымъ отношеніемъ частей къ цѣлому и между собою. Въ большей части случаевъ въ комедіяхъ Лилли мы не встрѣтимъ правильной мотивировки дѣйствія. Дѣйствующія лица его произведеній какъ-бы силятся открывать свою душу передъ зрителемъ, и только по ихъ дѣйствіямъ можно иногда догадаться какія побужденія ими руководили. Вслѣдствіе этого многія, весьма благодарныя въ драматическомъ отношеніи, положенія остаются едва затронутыми. Напр., что можетъ быть благодарнѣе для драматурга изображенія борьбы, происходившей въ душѣ Александра между великодушными побужденіями и его собственной любовью къ Кампаспѣ? А между тѣмъ эта богатая драматическая коллизія оставлена авторомъ почти безъ вниманія. Гораздо счастливѣе былъ Лилли по отношенію къ обрисовкѣ характеровъ. Къ числу лицъ, которыя очерчены у него наиболѣе рельефно, принадлежитъ типическая фигура Діогена. Видно, что авторъ работалъ надъ этимъ характеромъ съ особенной любовью. На первый взглядъ можетъ показаться, что все значеніе Діогена исчерпывается, добровольно имъ на себя принятой ролью шута, потому что въ продолженіе всей пьесы онъ не перестаетъ забавлять публику своими замысловатыми отвѣтами, но если всмотрѣться глубже, окажется, что шутовство и цинизмъ Діогена составляютъ одну изъ внѣшнихъ, и притомъ далеко не существенныхъ, сторонъ его нравственнаго характера. Подъ непривлекательной оболочкой цинизма Лилли съумѣлъ открыть горячій протестъ противъ современной безнравственности и противъ лживости всего общественнаго строя 176) и рѣдкую силу характера, непреклонную энергію воли, сближающую этого страннаго обитателя бочки съ повелителемъ міра — Александромъ. Недаромъ самъ Александръ, поговоривши нѣсколько минутъ съ Діогеномъ, сказалъ Гефестіону, что, не будь онъ Александромъ, то хотѣлъ бы быть Діогеномъ. Разсматриваемая съ этой точки зрѣнія, встрѣча Александра съ Діогеномъ перестанетъ казаться случайной сценой, вставленной авторомъ единственно для потѣхи зрителей, но получитъ глубокій смыслъ. И искушенный жизнью старикъ и полный надеждъ юноша, философъ и завоеватель, пришли различными путями къ разрѣшенію задачи жизни, къ необходимости полной власти надъ собой и подчиненія своихъ аффектовъ суровымъ требованіямъ нравственнаго долга. Передъ этимъ подвигомъ, который, по мысли автора, представляется вѣнцомъ нравственнаго развитія человѣка, кажутся ничтожными всѣ внѣшнія преимущества, всѣ блестящіе подвиги, совершенные изъ любви къ славѣ и завоеваніямъ — и Александръ, повелитель міра, ставится на одну доску съ нищимъ Діогеномъ.
