Дэвид Фридман - Пенис. История взлетов и падений
5 февраля. Нет эрекций; пенис совсем сжался, усох; в течение часа пытался возбудить себя, но безуспешно. Боюсь, что у меня больше нет спермы.
8 февраля. Проснувшись утром, обнаружил крупные, засохшие пятна извергшейся спермы; слава богу, я еще не совсем высох; но органы мои все же кажутся мне слишком маленькими; по-моему, оба яичка уменьшились в размерах.
У этого пациента Бостуика явно была депрессия, но так как у него и у его врача были прямо противоположные задачи, состояние его лишь ухудшалось. Пациент хотел, чтобы семяизвержения не прерывались, тогда как врач стремился вообще их прекратить. С этой целью Бостуик ввел длинный металлический инструмент, известный как зонд-расширитель, в канал пениса своего пациента — чтобы расширить канал, провести обследование и ввести в него лекарство. Чаще всего таким лекарством был раствор серной кислоты или азотнокислое серебро (ляпис), притом что этими химикатами куда лучше проявлять фотографии. Бостуик намеревался прижечь отдел мочеиспускательного канала около простаты, что он, скорее всего, и сделал. Но вынув спринцовку из пениса после первого сеанса лечения, Бостуик увидел, что с нее капают кровь и гной. Пока врач вытирал наконечник, пациент потерял сознание и упал на пол, ударившись головой о кованое ограждение камина. Дождавшись, когда пациент придет в себя, Бостуик ввел спринцовку в канал еще на пятнадцать минут.
Впрочем, боль была не единственным побочным эффектом при лечении сперматореи. Новую науку разъедало женоненавистничество. Если сперму следует сохранять, а женщины вызывают ее извержение, значит, женщины опасны. Это предостережение содержалось в книге, которая так и называлась «Супружеский грех». А написал ее в 1870 году доктор Огастес К. Гарднер, один из первых популярных экспертов Америки в области секса. При правильных половых сношениях, писал доктор Гарднер, происходит минимальное извержение семени. По этой причине он призывал жен во время полового акта лежать неподвижно. В 1866 году доктор Дж. Мэрион Симс, будущий президент Американской медицинской ассоциации (перед зданием Нью-Йоркской медицинской академии сегодня стоит его панегирическая статуя), сумел численно оценить вред, наносимый здоровью оргазмическим пенисом. Средний объем семяизвержения, писал он, составляет «около одной драхмы и десяти минимов» (4,5 миллилитра), что, согласно расчетам Тиссо, равнозначно потере пяти унций крови. Симс брал свои образцы из влагалищ замужних женщин, однако слова его были обращены к неженатым мужчинам, злоупотреблявшим онанизмом; считалось, что объем семяизвержения у них больше, чем у женатых мужчин. Один из врачей был так обеспокоен здоровьем этих несчастных, буквально убивавших себя этим делом, что озвучил свою тревогу в одном медицинском журнале в поэтической форме:
Мы тщетно ищем истоки человеческого горя,Которые были бы смертельнее и безжалостнееДля заблудшего, чем это жалкое деяние,Чем сей треклятый вред здоровью.
Огонь небес Онана мигом поразил,Был проклят злоумышленник, проваливаясь в ад.Был краток промежуток между пагубным деяниемИ страшным наказанием за самоосквернение.
Как и тогда, сегодня предающийся грехуПусть не эфирной силой будет поражен.Но с тем же результатом и, увы, неумолимоОн также будет убиен, хотя и постепенно.
Эти неуклюжие вирши не получили, однако, благосклонной оценки настоящих литераторов Америки. Марк Твен издевался над медицинским осуждением мастурбации в докладе «Некоторые мысли о науке онанизма», с которым он выступил в 1879 году в ходе своего второго визита в Европу. Пародируя склонность медиков, объявивших крестовый поход против мастурбации, цитировать великих людей прошлого, Марк Твен создал несколько собственных вариантов подобных изречений.
В своих «Записках о галльской войне» Цезарь писал: «Для одинокого это подруга; для покинутого — друг-приятель; для старика и импотента — благодетель; все, у кого нет ни пенса, делаются богаты, имея под рукой такую царскую забаву… Порой я даже предпочитаю это педерастии».
Поборники «чистоты и непорочности» также были мишенью остроумия Марка Твена, который высмеивал их мрачные описания последствий «одиночного греха». «В самом деле, — говорил Марк Твен, — признаки чрезмерного потакания греховным слабостям нетрудно разглядеть».
Вот они: склонность к тому, чтобы есть, пить, курить, встречаться и кутить с друзьями, шутить, смеяться и рассказывать неприличные истории — и главное — неистребимое желание писать картины.
Старые Мастера вроде Микеланджело и Рембрандта вдохновлялись на творчество именно так, заявил Марк Твен. «Ха, Старые Мастера, — фыркнул он, — да это же просто аббревиатура, сокращенное обозначение все того же занятия».
Для Твена «наука» удержания спермы была еще одним примером буржуазного ханжества; любитель протыкать дутые авторитеты пером своей сатиры просто не мог пропустить такую мишень. Однако, высмеяв это явление, писатель двинулся дальше — на поиск новых тем. А вот двум другим титанам американской литературы XIX века насмешек было недостаточно: борьба с крестовым походом против «самоистязания» стала главной задачей их творчества, а всю силу своего таланта они направили на воспевание образа эрегированного пениса и его конечного продукта. Причем, в отличие от Марка Твена, они не пытались обернуть все шуткой.
В главе XCIV романа «Моби Дик», озаглавленной «Пожатие руки», Герман Мелвилл с восторгом описывал один из этапов добычи китов, который называется «отжатием спермацета». В то самое время, когда американские врачи клеймили семяизвержение как страшное зло, Измаил описывал свои ощущения от контакта со спермацетом — воскоподобным белым веществом в китовом жире, которое используется для изготовления косметических изделий и свечей, — и переживание это было почти религиозным.
«Нам следовало разминать эти комки, чтобы они снова превратились в жидкость», — рассказывает Измаил.
Что за сладкое, что за ароматное занятие! Неудивительно, что в прежние времена спермацет славился как лучшее косметическое средство… И сидя там, на палубе, непринужденно скрестив ноги… наслаждаясь теперь тем, как спокойны надо мною синие небеса и как легко и неслышно скользит вперед судно под чуть вздутыми парусами; купая руки мои между этих мягких, нежных комьев сгустившейся ткани, только что сотканной из пахучей влаги; чувствуя, как они расходятся у меня под пальцами, испуская при этом маслянистый сок, точно созревшие гроздья винограда, брызжущие вином, — вдыхая этот чистейший аромат, воистину подобный запаху вешних фиалок, клянусь вам… я забыл о нашей ужасной клятве… Разминай! мни! жми! все утро напролет; и я разминал комья спермацета, покуда уж сам, кажется, не растворился в нем; я разминал его, покуда какое-то странное безумие не овладело мною; оказалось, что я, сам того не сознавая, жму руки своих товарищей, принимая их пальцы за мягкие шарики спермацета. Такое теплое, самозабвенное, дружеское, нежное чувство породило во мне это занятие, что я слал беспрестанно пожимать им руки, с любовью заглядывая им в глаза; словно хотел сказать: о возлюбленные мои братья! К чему нам всякие взаимные обиды, к чему дурное расположение и зависть? Оставим их; давайте все пожмем руки друг другу; нет, давайте сами станем, как один сжатый ком. Давайте выдавим души свои в общий сосуд чистейшего спермацета доброты[97].
В этом экстатическом повествовании нет ни одного упоминания Ахава, чья ужасающая способность собирать свою волю в кулак — то самое качество, которое всячески превозносили Сильвестер Грэхэм, Джон Келлогг, Гомер Бостуик и прочие поборники удерживания спермы, — приведет к безумной гонке, после которой в живых останутся лишь двое; Измаил и огромный белый кашалот.
Совершенно очевидно, что взаимоотношения человека с собственным пенисом и его самым важным продуктом не представлялись Мелвиллу в 1851 году чем-то опасным. Напротив, они виделись ему священными. Позже Измаил будет вспоминать об этом вечере как об опыте обретения и утраты рая. «О, если б я мог разминать спермацет вечно!» — восклицает он, но не столько с радостью, сколько с сожалением о том, что это невозможно. После чего, используя сюрреалистические образы, открывающиеся новообращенным верующим, Измаил заявляет о своем понимании случившегося — при этом он звучит как человек, впервые в жизни ощутивший присутствие Бога, даже если при весьма своеобразных обстоятельствах, недоступных пониманию окружающих. «В сновидениях и грезах ночи я видел длинные ряды ангелов в раю, — говорит Измаил. — Они стояли, опустив руки в сосуды со спермацетом».
