В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель - Наталья Константиновна Бонецкая
И все слабее между ними связь.
О, эта чуждость! Словно в адском круге,
Они – две тени – странствуют, томясь,
И ничего не знают друг о друге.
Нерадостен бесплотный их союз.
И вот, любви немеркнущая слава —
Для тела бедного – как тяжкий груз,
А для души – как смертная отрава.
Злобин, унаследовавший после смерти Гиппиус в 1945 г. архив Мережковских, по её переписке с Философовым[248] восстановил для себе их роман, намекнув на него в этих стихах. Трагизм этих отношений он воссоздает, пользуясь, как видно, концепциями Мережковских (дуализм бытия и пр.). – В «Тяжелой душе» есть описание удивительного события, когда этот «Володя» выступил медиумом 3. Н-ны ещё при её жизни. В 1918 г. 8 ноября (а это её день рождения, приходящийся на праздник Архистратига Михаила) Гиппиус написала стихотворение «8», вложив особый смысл в данное число; в стихотворении остались пустыми две строчки.
Восемь слов в сердце горят,
Но сказать их не осмелюсь.
Есть черта – о ней молчат,
И нельзя переступить через.
А все-таки, ведь никто не поймет,
Что слова эти налиты кровью!
“………………………………………….
………………………………………….. ”
Уже в эмиграции 3. Н-на показала эти стихи Злобину, загадав загадку пробелов. И Злобин дописал стихотворение, словно автором и лирическим героем был он сам. Концовка выдержана в духе учения Мережковских (свобода – это «новое имя любви, совершенное откровение Божественного триединства»), – однако, думается, Злобин вложил в нее и свой собственный опыт:
Но свободою Бог зовет,
Что мы называем любовью.
Отправляясь от стихотворения «8», Злобин дерзает формулировать некие последние вещи о судьбе своей «Беатриче» – единственной возлюбленной, в действительности же духовной матери. «Восемь горящих в её сердце слов – как бы двоящийся в трепете пламени огненный крест, приносимая втайне двойная жертва – Бога за мир, и мира за пришествие Духа: да придет Царствие Твое»[249]: такой образ извлек из смысловых недр стихотворения «8» этот ученик Мережковских. Злобин демонизировал образ 3. Н-ны[250], но при этом несокрушимо верил в её конечное, в духе финала «Фауста» Гёте, спасение. Вот его фантазии по поводу её посмертия: «И когда налетела на неё идущая из глубины вечности буря смерти и обрушились силы ада, и она впервые оказалась лицом к лицу со снявшим маску врагом, то и помогавший ей в борьбе Архистратиг Михаил со своим воинством не спас бы её, если бы в эту минуту не было у неё в руках оружие непобедимое – Огненный Крест»[251]. Зинаида Гиппиус в его глазах – гениальная поэтесса-визионерка, творчески овладевшая великой мировой тайной, что и спасло его в вечности. Толкование Злобиным стихотворения Гиппиус «8» – это примечательнейший образец герменевтики Серебряного века, эпохи герменевтической по преимуществу: в нём с адекватностью толкуемому тексту слито небывалое дерзновение интерпретатора.
Связь Злобина с его «духовными родителями» сохранилась и после их кончины. Его поэтическому перу принадлежит как бы парная словесная икона – образ супругов в вечности. Жители предвоенного Парижа ежедневно могли встречать на улицах Колонель Боннэ и Ля Фонтэн, в аллеях Булонского леса странную пару: невысокий сухонький, с живыми, умными глазами старичок шёл под руку с пожилой стройной дамой – яркий макияж, на плечах рыжая лиса, к которой прикреплена какая-то невероятная роза… «Это большие русские писатели», – шептали друг другу парижане, почтительно сторонясь, чтобы уступить Мережковским дорогу. – И вот, картину, прекрасно знакомую ему самому, Злобин сделал основой словесного им памятника: ежедневный моцион стариков был перенесён в вечность. Приведу полностью стихотворение «Свиданье»[252], – «это лучшее, что когда-либо о них сказано»[253], – так оценил злобинский некролог Ю.П. Иваск.
Памяти Д. М. и 3. Г.
Они ничего не имели,
Понять ничего не могли.
На звёздное небо глядели
И медленно под руку шли.
Они ничего не просили,
Но всё соглашались отдать,
Чтоб вместе и в тесной могиле,
Не зная разлуки, лежать.
Чтоб вместе… Но жизнь не простила,
Как смерть им простить не могла.
Завистливо их разлучила
И снегом следы замела[254].
Меж ними не горы, не стены —
Пространств мировых пустота[255].
Но сердце не знает измены[256]
Душа первозданно чиста,
Смиренна, к свиданью готова,
Как белый, нетленный цветок
Прекрасна[257]. И встретились снова
Они в предуказанный срок.
Развеялись тихо туманы,
И вновь они вместе – навек.
Над ними всё те же каштаны
Роняют свой розовый снег.
И те же им звёзды являют
Свою неземную красу.
И так же они отдыхают,
Но в райском Булонском лесу.
Прощены «бездны», кощунства, философское жонглирование добром и злом, игры в «троебрачность» и в «Церковь», всё же измены и люциферический бунт и проч.: Злобин верит, что во всех этих рискованных опытах супругов, сопряженных с действительным страданием, родилась некая большая – несказанная, невербализируемая истина, которая и перевесила все эти «слишком человеческие» вещи на чашах весов последнего Суда.
«Влюблённость»
Мережковские были соловьёвцами, попытавшимися, пристально всмотревшись в проект этого визионера, честно осуществить на практике
