Георгий Миронов - Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.
Пример тому – картина неизвестного художника «Призвание князя Пожарского», экспонируемая в Русском музее. Реалии XVII в. отражены достаточно прозрачно – узнаваемы и князь Пожарский, и Козьма Минин, изображенный в типичном для живописцев XVIII в. костюме простолюдина – красная рубаха, синий кафтан. Но в Пожарском больше не от реального князя века минувшего, больше – от человека XVIII столетия с его мечтой об идеальном герое русского дворянства.
Стремление создать идеальный образ характерно и для большинства портретистов эпохи русского просвещения.
Необходимо сказать, что именно с этой точки зрения, с позиции изучения менталитета эпохи, а не в силу обилия этнографического материала, более всего интересен парадный портрет XVIII столетия.
Отношение к персонажу – это отношение не просто к человеку а, как правило, и к характеру, и к «должности», и к положению его. Показателен в этом плане портрет Петра III работы Антропова. Это, с одной стороны, парадный портрет со сражением на фоне, дающий представление о доспехах, одежде и т. д., с другой – отношение к конкретному государю, не пользовавшемуся признанием придворных. Иначе, с любовью и пониманием, пишет своих современников – чету Хрипуновых (1757) – другой выдающийся портретист эпохи, крепостной графов Шереметевых И. П. Аргунов. Особых высот русский реалистический портрет достигает в творчестве Ф. С. Ро-котова, Д. Г. Левицкого и В. Л. Боровиковского.
Художник Рокотов в коронационном портрете Екатерины II (1763) не просто создает исторически достоверное полотно, иллюстрацию к историческому событию. Он передает отношение к портретируемой, воссоздает настроение вокруг молодой императрицы при дворе. Он стремится передать не только величественность императрицы, но и черты, характеризующие ее как женщину светскую, образованную, любезную. Поразительно – это заметила еще Наталья Коваленская, – даже скипетр в руке просвещенной и галантной императрицы напоминает… веер.
На портрете другого выдающегося мастера эпохи – Левицкого (1780) Екатерина вновь обретает величественность и строгость, но не отталкивающие, а привлекающие к ней людей. Сам Левицкий объяснял, что изобразил Екатерину прежде всего как законодательницу, жрицу богини правосудия Фемиды. Кстати, это понятно и без пояснения художника, – статуя богини видна на портрете. «Вместо обыкновенной императорской короны, – писал Левицкий, – увенчана она лавровым венком, украшающим гражданскую корону».
Созданный Левицким образ, конечно же, является типичной идеализацией. Но это тот «идеал», который несет в себе историческую информацию: так воспринимали дворяне истинного монарха в середине XVIII в., монарха, который царствует ради народа, сам первым подчиняясь создаваемым под его руководством законам.
По мнению многих специалистов по искусству России XVIII в., особенно заметные изменения в парадном портрете происходят под кистью В. Л. Боровиковского. Это отмечал еще П. Н. Петров в своем исследовании творчества художника, опубликованном в «Художественном сборнике» за 1866 г. Так, скажем, в парадном портрете князя А. Б. Куракина, казалось бы, сохраняется традиционный замысел. Князь изображен как вельможа, приближенный к императору Павлу I. Он и представлен у бюста императора, на фоне колонны и занавеса, за которым скрывается вид на Михайловский замок, построенный для Павла. И еще один немаловажный атрибут императорской власти, штрих к истории павловской эпохи, легко воспринимаемый и понимаемый современниками: на кресло небрежно брошена мантия с крестом Мальтийского ордена, командором которого был Павел.
Однако в этом парадном портрете, по наблюдению большого знатока эпохи H. Н. Ковален-ской, по сравнению с парадным портретом середины – конца XVIII в., проявляются новые черты, свойственные живописи грани двух эпох – XVIII и XIX: динамичные складки тканей на портретах Левицкого у Боровиковского уступают место тяжелым и спокойным. Сдержанна и сама фигура портретируемого. Но главное в портрете – Куракин уже не просто носитель высокого сана, а живой человек. В. Боровиковский, судя по воспоминаниям мемуаристов, запечатлевших князя A. Б. Куракина, оставляет нам достаточно достоверное свидетельство истории. Таким и был этот сановник, как на портрете художника, – умным, слегка презрительным к окружающим. Обращаешь внимание на то, как он смотрит – словно поверх зрителя. У него величественная поза человека, привыкшего повелевать. Сибарит, не лишенный умного скептицизма.
Типичный вельможа XVIII в. изображен и на известном портрете П. А. Демидова работы Д. Г. Левицкого. Ко времени написания портрета (1773) он уже академик, преподаватель в портретном классе.
Знатоки живописи С. Дягилев, А. Скворцов в конце XIX – начале XX в., позднее – Г. Житков, Гл. Поспелов, Н. Чегодаева, H. Н. Коваленская отмечали, делая ссылку именно на этот портрет, возникновение во второй половине XVIII в. портретов, удерживающих парадность лишь как форму, в которую художники вливали уже новое содержание.
Знатный и богатый вельможа, представитель знаменитого рода российских промышленников представлен в торжественной и величавой позе, но… одет, что, кажется, было еще недавно немыслимо, не в парадный мундир с орденскими лентами, а в шлафрок и ночной колпак. И величавым жестом изнеженной руки он указывает не на королевские регалии, а… на горшки с цветами, предмет срасти старого ботаника-любителя.
Необычайно привлекательный штрих к истории искусства XVIII в. Появляется своего рода интимный портрет, рассказывающий нам, соотечественникам художника, живущим уже в XXI вв., на чисто человеческие черты «героев» века XVIII.
Парадный портрет более рассказывает об орденах и мундирах, о месте в жизни российского общества богатых и знатных вельмож. Интимный портрет говорит об их страстях, увлечениях, человеческих (как правило, привлекательных, портрет-то заказной) чертах.
Как мила Екатерина II на портрете Боровиковского, экспонируемом в Третьяковской галерее… Мастер изобразил императрицу не богиней, не величавой Властительницей, а старушкой-помещицей, прогуливающей в парке обожаемую левретку. И жест её руки не угрожающ, не величав, а прост и понятен – она гордится и чуть-чуть хвастается перед зрителем красотой своей усадьбы.
Появляется и еще одно весьма любопытное, прежде всего с точки зрения рассмотрения живописи как исторического источника, направление в портрете второй половины XVIII в.
Удобнее всего рассмотреть это направление в живописи на примере знаменитого портрета смольнянок кисти Левицкого. По замыслу такие портреты, безусловно, парадные – они были предназначены для украшения Большого зала, велики, весьма колоритны, нарядны, величественны. В сущности, это весьма реалистические произведения, несущие сквозь века массу исторических, психологических, этнографических подробностей, примет века.
Девочки изображены в танце, за арфой, за книгой, в парадной мизансцене, но даже когда они изображают «пастуха и пастушку», то все равно это девочки, точно взятые из обстановки середины 70-х гг. XVIII в.
И парадно-интимные, по сути своей реалистические, точные по психологическому рисунку, костюму, деталям портреты кисти Рокотова (портрет «Неизвестная в розовом», портрет B. Е. Новосильцевой, портрет старухи Квашниной-Самариной) необычайно интересны как источники для изучения весьма своеобразной группы российской аристократии – московских вельмож, дворян из старых фамилий… Федор Степанович Рокотов после избрания его в 1765 г. академиком живописи жил и работал в Москве и за четверть века создал своеобразную галерею московских бар, отличавшихся манерами, психологическими характеристиками, одеждой, пластикой от более чопорного и строгого санкт-петербургского, столичного по тому времени дворянства.
К концу века портреты становятся все более личными, формально нередко парадные, по сути же – интимные. Такие портреты в равной степени рассказывают нам и об эпохе, и о самом художнике. Это как бы штрихи к биографиям и страны, и мастера.
Таков один из интереснейших портретов кисти Дмитрия Григорьевича Левицкого (ко времени написания – 1779 г. – академика живописи, преподавателя в портретном классе). Официально портрет священника. Но большинство исследователей эпохи полагают, что это портрет отца мастера, Григория Левицкого, бывшего в свое время известным гравером и, кстати, первым учителем талантливого сына. Предположение весьма вероятное, – у портретируемого красные от усталости и напряжения веки гравера и мудрые, чуть печальные глаза пастыря, на нем вишневого цвета ряса, но лицо – светского человека, который занятием искусством расширил свой кругозор до планетарного…
О духовной жизни интеллектуалов (слова интеллигент еще не было в русском языке XVIII в.) нам многое могут рассказать и лучшие портреты конца столетия, созданные Владимиром Боровиковским, тоже, подобно Левицкому, вначале учившимся у своего отца, а позднее у самого Левицкого: в его портретах И. П. Дунина, супругов Долгоруких, Д. А. Державиной – масса точных психологических черт, позволяющих историку по крайней мере фантазировать о духовной жизни российской аристократии на рубеже двух столетий – XVIII и XIX…
