Японцы «на рубежах» - Владислав Иванович Дунаев
В семь-восемь утра в Токио начинают оживать узкие переулочки. Владельцы небольших лавок и лавчонок стряхивают щетками пыль с товаров, вдоль тротуаров догорают костры: сжигается бумага и мелкий мусор. Участки тротуаров напротив каждой лавки подметаются и поливаются водой из шлангов.
Вот на улицах показался спешащий к остановкам автобусов, к станциям метро и электричек рабочий люд. В Токио более 90 тысяч различных промышленных предприятий. Есть крупные предприятия с большим числом рабочих и служащих. Имеются и совсем крошечные. Все это лишний раз служит закреплению традиционного понятия японца о «престижности»: работать в крупном городе «престижнее», чем в небольшом, но работать даже в самом маленьком поселке городского типа —• «престижнее», чем в деревне. Соответственно «престижно» быть служащим крупного предприятия, это даже «престижнее», чем иметь собственное, но небольшое дело.
Как только схлынул первый поток пассажиров, в во-сем-девять утра все . виды городского транспорта начинают заполняться токийскими служащими. Ежедневно в деловые районы Токио на работу прибывает от полутора до двух миллионов человек. Один Токийский центральный вокзал каждый день пропускает свыше 800 тысяч человек, за ним следуют вокзалы Синдзюку и Икэбукуро. Многим приходится ездить издалека, тратя на дорогу около трех часов. )
К десяти часам утра улицы Токио заметно пустеют и поступают в распоряжение домохозяек. Трудовой день японской столицы начался.
Токио называют городом нелепых крайностей. Пятидесятиэтажные небоскребы, в Синдзюку стоят в один ряд с деревянными домишками. Город имеет самый большой бюджет и самый .высокий дефицит в Японии. В результате отсутствия единого общегосударственного плана использования территории страны в наши дни одиннадцать миллионов жителей японской столицы проживают на той же территории, на которой в послевоенные годы размещалось три миллиона человек.
Еще несколько лет назад жители японской столицы больше всего страдали от загрязнения воздуха и воды. Развернувшееся по всей стране широкое гражданское
движение помогло в значительной степени решить эти проблемы. Сейчас главная болезнь Токио — шум.
Как писала недавно одна французская газета, «в стране, где традиционное искусство всегда было пронизано ощущением покоя и уравновешенности, где поэты воспевали шепот ветра, бесшумное падение снежинок и созерцательную благодать тишины, где люди, как принято считать, наделены от рождения тонким слухом, чувствительным к малейшим трепетным звукам матери-природы, в этой стране царствует сейчас просто адский шум. Империя восходящего солнца и экономических достижений все больше превращается в империю децибелов».
В докладе, опубликованном недавно одной представительной научной комиссией, говорится, что если в Токио не будут приняты радикальные меры по снижению уровня городских шумов, то к концу 90-х годов жителям японской столицы перед выходом на улицу потребуется надевать специальные устройства, чтобы оградить себя от проникающего во все человеческие поры и уничтожающего человеческие нервы шума. Авторы доклада подсчитали, что если бы технически можно было преобразовать количество шумов, затопляющих Японские острова, в полезную для людей энергию, то она бы равнялась от 20 до 30 тысяч, киловатт часов в сутки. Чтобы нагляднее представить, что это такое, достаточно вообразить, что шум в жилой зоне Токио соответствует шуму, который производят 800 тысяч громко говорящих человек, расположившихся на площади в один квадратный километр. Авторы доклада приходят к выводу, что в Токио существует серьезная угроза для слухового аппарата жителей.
В гигантском городе со всеми его пригородами насчитывается около 30 миллионов человек, которые проживают в домах, построенных в основном из легких материалов и расположенных близко друг от друга. В среднем в каждой квартире имеются различные электроприборы и другая техника, включая неумолкающий телевизор, громкость которого приходится все увеличивать, поскольку шум из-за стены порою не позволяет его слышать. Жизнь в этих шумах в последние годы стала крайне невыносимой. Домашние электроприборы, однако, не самое страшное. Наибольший шум исходит от поездов и электричек, линии которых бесконечными нитями опоясали Токио. Особенно шумной является линия «Синкансэн» — сверхскоростных поездов. Дело дошло до того, что японская корпорация государственных железных дорог из-за многочисленных жалоб жителей планирует израсходовать до 1985 года 60 миллиардов иен, чтобы возместить ущерб нескольким тысячам людей, которые живут в домах вдоль железнодорожных путей и вынуждены терпеть шум, превышающий все допустимые нормы. Но деньги деньгами, на них не купить спокойствия, не восстановить пошатнувшуюся нервную систему.
Лишь к вечеру замедляется биение пульса кипучей и столь непростой жизни японской столицы. Токио позволяет себе забыть все треволнения дня и на несколько часов окунуться в отдых. Рано надвигающаяся темнота как бы обволакивает город волшебным покрывалом, скрывающим от глаз грязновато-серые тона дневного Токио. Опускаются жалюзи. Задвигаются двери. Огромная бетонно-стальная махина города погружается в свой короткий сон.
Что принесет с собой "очередное утро?
...И без того тусклый луч солнца, наполовину поглощенный бумажной створкой окна, осветил небольшую, в четыре-пять квадратных метров, комнатку недорогой квартиры. Безукоризненно чистые, с матовым блеском циновки выглядывают лишь по краям комнаты, всю середину которой занял спальный матрац-футон. Неслышный шорох раздвижной стенки, тихий голос на мгновение опустившейся на колени жены: «Пора, вставать».
Расставшись с теплом постели, стойко выдержав холодное прикосновение пластиковых шлепанцев, с- удовольствием пофыркивая, хозяин дома моется, затем завертывается в уютное домашнее кимоно, уже приготовленное за спиной заботливыми руками «канаи» (буквально: та, что всегда в доме). Так сам японец называет свою жену. Из комнаты кухни аппетитно пахнет рассыпчатым рисом и зеленым чаем. Прихлебывая обжигающую жидкость, с удовольствием похрустывая солеными печеньицами с водорослевой начинкой, глава семьи пробегает глазами свежепахнущие печатной краской страницы газет. Мысли его уже далеко от дома. в конторе или на производстве. Дела, дела.
И вот уже щелкает за ним замок на металлической двери, и через несколько минут он — лишь частица бесконечного потока, вливающегося в здание вокзала, что-бы затем растечься по нескольким перронам и постепенно исчезнуть в спешащей череде электричек. Пройдет восемь-десять часов, и тот же нескончаемый поток ринется в обратный путь. Наш знакомый все так же подтянут; только немного медленнее, невольно выдавая усталость, пересечет он Кэйхин и пойдет вверх по булыжнику переулка. Нужно поравняться вон с теми топко-зелеными, почти прозрачными ветвями ивы недалеко от его дома, чтобы из головы, из нервов ушло все, что связано с огромным серо-металлическим помещением конторы. Вот и его ива. Замедлив шаг, приподняв голову, он привычно любуется причудливыми просветами в плавно свисающей молодой зелени. Еще несколько шагов, лестничных ступеней, и вот уже металлическая дверь его маленького «дома», где можно вновь стать
