Москва. Загадки музеев - Жебрак Михаил

– Да-да. Я так вам благодарен, Петр, – моментально отозвался итальянец. Он расслабленно развалился на сиденье, словно автомобиль не выруливал на Симферопольское шоссе, а огибал причальные столбы Венецианской лагуны.

– Как вы добавляли детали на картины?

– Гуашью! Простой гуашью и сверху адажио масла. О, этот итальянец варвар, кричат ваши глаза, – Джорджио захохотал и даже навалился на переднее кресло. – Стереть гуашь очень просто. Берете простую питьевую воду из бутылки и два тампоне, куска тряпки – мокрый и сухой. Протираете влажной тряпкой и сразу сушите. Или детским мылом слегка протереть, немедленно влажной ватой и высушить… Гуашь снимете, лак останется.

– И на Рембрандте?

– На каком Рембрандте? – переспросил Джорджио.

– «Неверие апостола Фомы» вы никак не пометили? – тонкие построения Петра безжалостно осыпались.

– Нет. Рембрандт не итальянец, но я о нем слышал, – смеялся Джорджио. – Никаких рембрандтов, рубенсов, халков, снейдерсов!

А ведь казалось, тайна разгадана, сколько чая ушло…

– Но авокадо нарисовали на известной работе! – въедливо заметил озадаченный Петр.

– Петр, не хочу вас обижать, но авокадо уместно в салате. Я рисую не картошки, а животных и людей! – Джорджио шлепнул по переднему сидению, страж дернулся и укоризненно оглянулся.

Через минуту песчаные замки музейного детектива смыло волнами итальянского хохота. Как, и окурки на полу, что за волгарита! Профиль Нобиля? Вы, русские, удивительные фантазеры. Молния на детском платьице XVII века? Только если оно пошито в Милане. Вы же знаете, что замок-молнию изобрел Леонардо. Он был левша и мучился с пуговицами.

– Тогда что вы дорисовали на картинах голландцев? – Петр совсем запутался.

– Я на всех работах Метсю вишенки под птичками в клетках нарисовал.

Петр удивленно смотрел на художника. Тот не менее удивленно на русского. Затем сунул руку в карман и достал визитку:

– Птица на ветке с двумя вишнями – это мой символо, стемма, эмблема…

Обретение дома

В открытые окна заглядывали бугристые апельсины в восковых листьях. Синь за ними могла быть и морем, и небом, и крашеной стеной соседнего дома. Пахло не морем, а недавней сваркой и каленым стеклом. Да и шлепки волн были не слышны за ударами молотка.

От остановки вапоретто до мастерской Джорджо Димарко неспешным шагом по набережной Петр добрался минут за десять. Постоял на кирпичном мостике, оценил вид через зачехленные катера на красную церковь с готическим острием и нырнул под пляшущие стеклянные буквы «Sala mosaico».

В глубине мастерской пара ребят выхватывали из темноты пунцовые громадные капли и в безостановочном танце крутили их, обмакивали, подрезали и оттягивали щипцами. Середину зала занимал витраж на железных козлах. Нервная рябь колотых кусков перетекала в многоцветные гладкие плоскости. Фигуру святого под таким, не предусмотренным, углом рассмотреть было сложно, а вот слетевшиеся птицы различались четко – горлица, попугай, чайка. Нет, это за окнами галдят чайки, а по смальте скользит скорее лебедь. Франциск? По хрустальной тонзуре не опознать. Здесь недалеко, прямо через пролив, стоит церковь Франциска в винограднике с фасадом самого Палладио. И со столь любимым Петром палладиевским приемом: треугольник в треугольнике. Центральный портал фронтоном-ледоколом разрывает скаты над боковыми нефами.

На табуретке перед витражом сидел Илья и скрипел напильником. Из-под рубашки с широкими белыми и черными полосами выбивался золотой платок с черной строчкой. Петру показалось, что его щеки стали еще круглее.

– Сейчас, шов зачищу, – буднично, словно они расстались сегодня утром, сказал Илья. – Парня этого надо было сдать еще неделю назад.

– Я тебе чаю хорошего привез. Фунта три, – Петр знал, что в Италии за хорошей заваркой надо побегать. Здесь в траттории после сложных блюд и отличного вина подавали сосудик с жалким пакетиком.

– Петюня, у нас все есть, – кузнец проверял ладонью края рамы. – Вот вчера плов Юсуф-стеклодув варил, с курдючным жиром. Рис узбекский, даже морковь белая. Белая? Ну, такую, как надо, купили. Знаешь, кто здесь работает? Молдаване и украинцы. Сварной вообще – поляк, я все за него делаю.

– Птицы слетаются с вишенками? – Петр навалился на толстые стекла и стал рассматривать витраж.

– Чего? – переспросил Илья. – Нет, вишня здесь своя хорошая. А вот пару арбузов соленых мне земляки подогнали.

Спиной, придерживая мягким бедром высоченную полированного дерева дверь, появилась в дверях негритянка с подносом. Крутанулась, выставила на столик стеклянный кофейник, чашки, печеные кирпичики в каплях шоколада. Стряхнула стружки с полосатого рукава рубашки и, запустив разноцветные коготки в жесткую гриву Ильи, притянула его к груди.

– Вечно ты бурчишь, – проворковала на чистейшем русском.

– Дружба народов! – хихикнул Илья. – Ну, в Университете дружбы народов училась.

Вакханалия

Геракл и киренейская лань из Помпей

Вакх

Дорифор (копьеносец)

Моисей

Милон Кротонский

Виртуальная экскурсия по Музею

Воспользуйтесь вашим смартфоном или планшетом, имеющим доступ в интернет. При сканировании qr-кодов вы сможете перейти на сайты музеев, чтобы вспомнить экспонаты, упоминаемых в книге.

Спящая Ариадна

Пастух и пастушка

Суд Париса

Неверие апостола Фомы

Патриарх Никон с клиром

Лот с дочерьми

Христос и грешница (Кто без греха?)