Сергей Емельянов - Феноменология русской идеи и американской мечты. Россия между Дао и Логосом
Бедность, богатство и деньги сами по себе понятия духовно нейтральные. Бедность или богатство человека еще не говорят о его нравственности или аморальности. Формула «бедность = добро, богатство = зло» не является абсолютно верной и универсальной. Владелец миллионов может жить честно и благоразумно. А бедный человек, наоборот, оказаться эгоистом и средоточием низких духовных стандартов. Бедность не есть ореол святости. Но нельзя забывать, что именно материальное богатство чаще всего провоцирует бездеятельность, леность и алчность.
СССР и Россия с точки зрения проблем бедности в общенаучном плане представляют особый интерес. Бедность существовала и в Советском Союзе, не устают напоминать нам «реформаторы на американской тяге». Но никогда еще в новейшее время, – утверждает С. Коэн, – это явление не носило такой масштабный, такой глубокий, такой отчаянный характер» [94] .
Соединенные Штаты безусловно стремятся к мировому доминированию [95] . Но социальная дифференциация и бедность в России при полит-технологически внушаемом патриотизме является результатом внутренней российской политики. Имущественное неравенство создает в России «разность потенциалов» – неравновесное состояние, которое может поддерживаться только с помощью политической власти.
Российская общественная жизнь демонстрирует свойства искривленного пространства, в котором естественные и привычные человеческие ожидания неизменно оказываются обманутыми. В условиях углеводородной экономики и управляемой деградации народ («электорат») уже давно ведет практически почти нелегальное экономическое существование. Быть может, уже следует осознать, что стоическое терпение в нищете не является признаком ни доблести, ни геройства.
Олигархический олимп, сосредоточивший в своих руках все богатства и определенную власть над Россией, надежно защищен от окружающего мира бедности информационным щитом и силовым аппаратом. Уделом людей, живущих «производительным» трудом, становится неразрешимое (в рамках данной системы) противоречие между сущностью и существованием. Происходит снижение социальных запросов населения в результате постепенного свыкания с бедностью и утраты надежд на восстановление прежнего уровня жизни. Угроза голодом и обеднение населения является старым и испытанным инструментом власти. Эту идею развил еще Мальтус на заре капитализма.
Для «дорогих россиян» сегодня определили место интенсивно работающей массы, которой надлежит за невысокую оплату много трудиться, периодически «подтягивая пояса» после очередного дефолта («большого успеха» политической элиты). Источником так называемой «социальной стабильности» современной России является политическая депрессия, психологическая усталость и «расфокусировка» общественного сознания налогоплательщиков.
Группа населения, «неадаптированная к рыночным отношениям», практически выпадает из современности, не имея возможности выработать собственную стратегию инновационного поведения в силу отсутствия у них желания, сил и средств.
При наличии в современной России достаточно большой социальной дифференциации настойчиво проводится тезис о том, что неравенство между богатыми и бедными является абсолютно необходимым условием эффективности национальной экономики. За отказ от него народу придется, якобы, заплатить неизбежным погружением в пучину всеобщей бедности, как это и происходит во всех странах, отказывающихся от рыночных методов управления.
Американские неофиты «философии успеха» бедность этого мира оценивают не как следствие эксплуатации и социальной несправедливости, а как результат греховной лени и нерадивости человека. Демонтаж социального государства и реализация концепции «открытого общества» [96] могут быть оценены как лишение ленивых, нерадивых и неприспособленных мира сего алиби и самозащиты. Считается, что неистребимая природная лень и надежда на авось особенно присущи русскому человеку – ведь все мы воспитаны на сказках, герои которых – гениальные лодыри и бездельники (дурень Емеля, дурачок Иванушка и т.д.).
В русском языке слова «труд» и «трудно» являются однокоренными. То же самое можно сказать о словах «работа» и «раб» (подневольный работник). Но славяне (вернее – «словяне» от «слово») никогда не торговали людьми. В России не было рабства – пленных с добром отпускали домой, так как одним из высших проявлений образа Божьего являются созидательные способности человека, не обменивающиеся на деньги и рабский труд. В России «раб» – означает «раб божий».
Споры об отношении россиян к труду велись испокон веков. «Копья ломаются» и по сей день. Вероятно, упрощенчеством было бы прямолинейно опровергать злонамеренные суждения. Русский народ шел сложной и трудной дорогой поиска собственной траектории развития. На его изначальные свойства и качества всегда оказывало влияние множество как положительных, так и отвлекающих от созидательной работы отрицательных факторов.
Географические просторы и богатство воображаемых вариантов («захочу – в Сибирь уйду новую жизнь начинать») обернулись для России некоторой мягкотелостью и непривычкой сражаться за каждый свой день как за последний шанс. Это был своего рода наркотик, расслабляющий волю. Не все русские народные пословицы и поговорки были сильно проникнуты идеей «пассионарности» и мегатрудолюбия: «Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда», «Работа не волк, в лес не убежит», «От работы не будешь богат, а будешь горбат», «Трудом праведным не наживешь палат каменных», «Только тех, кто любит труд, негры в Африку берут».
В России с ее мессианством и духовностью существовал культ бедных и гонимых, а богатство всегда считалось чем-то не очень положительным. Притча про богача и верблюда перед игольным ушком была принята у нас со всей серьезностью. Не тот угоден, кто богат: Христос – Бог униженных. А тот угоден, кто беден, несчастен и страдает. Трудись не трудись – это для русского Бога в конечном итоге не имеет большого значения. Страдай, кайся, люби и жалей всех – тогда ты Ему угоден. Страдающий на каторге вор ближе русскому Богу, чем богач [97] .
Но лодыри и пьяницы не могут создать великое и могучее государство. В советский («советский» от слова «вече») период вековые социальные идеалы асимптотически сближались с наличным бытием и тканью самой жизни, становились практически достижимыми и выступали как реальные повседневности. Нейтральная обыденная жизнь «homo soveticus» почти целиком перетекала в ритуальное действо, до предела насыщенное образами, призванными подчеркивать величие рожденного ленинским самосознанием и всегда хронически правого «мира-духа» под названием «партия» как организации, монопольно владеющей всепобеждающим учением.
Претворение социального идеала в действительность означало как бы вступление неисчерпаемой сущности в мир явлений и переход от потенциального бытия к реальному. Определенные грани и ингредиенты сущности разливались в существовании и обнаруживались в зримых феноменах действительной социальной жизни. Россия оказалась в эпицентре исторической дефлорации. Мы первыми высадились в метаистории, как американцы на Луне. Российское развитие – это не преобразование самотождественного социума, а смерть и новое рождение. Каждый новорожденный социум может стать вариантом развития человечества.
Утопические социальные идеалы в реальной повседневности превращались в «планы партии и правительства». Плановая модернизация предусматривала быстрейшее сокращение уровня экономического развития между СССР и западными странами. Для этого закладывались почти невозможные («форсированные») темпы социальных преобразований.
В советской империи существовало сложное сочетание нематериальных, материальных стимулов и методов внеэкономического принуждения (социального насилия) к труду. Подобно гомеровскому, советский Ксанф был красного цвета [98] .
Одними только материальными стимулами нельзя получить социального сверхусилия, необходимого для актуализации социального идеала. Русскому человеку чужда протестантская этика. Для него смысл – это базис, а не надстройка. Если его труд – не подвиг, он будет лучше спать на печи. Страх также не может быть основой серьезной творческой мотивации, подавляя творческую инициативу и духовную мотивацию.
Трудно поэтому согласиться с мнением живущего в США философа А.Л. Янова, который в контексте западных интеллектуальных дебатов о России высказывает следующую точку зрения: «Это правда, что только коммунистическому диктатору (Сталину – СЕ.) удалось реализовать (по крайней мере, частично) экспансионистскую программу выродившейся (! – С.Е.) «русской идеи». Это правда, что ему удалось – в процессе жесточайшей контрреформы – восстановить в России крепостное право и даже на время сделать рабский труд основой советских производственных отношений» [99] .
