Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы - Ирина Николаевна Гроздова
В провинции бой быков, как правило, заменялся более доступной народу корридой — петушиной. В Галисии «correr o galo» — значит, пытаться с завязанными глазами убить палкой петуха, подвешенного на веревке (игра, аналогичная той, которая происходит в «жирный четверг»). Чаще, однако, в воскресенье и понедельник разыгрывается другая петушиная коррида: петуха окружают несколько людей с повязками на глазах и наугад молотят палками, стараясь попасть по птице; неизбежные инциденты дают повод для шуток.
В эти же дни играют в «горшок» (ola) и в «сардинку» (tixola). Первая игра, видимо, происходит из петушиной корриды: к ветке дерева или между двумя шестами подвешивается большой горшок с водой; кому-нибудь из жителей завязывают глаза и подводят на десять шагов к горшку. Человек должен подойти и с трех ударов разбить горшок — тогда его ждет награда; но и сам он рискует промокнуть с ног до головы. Очистительная символика такого обливания уже не осознается, все только смеются над незадачливым победителем.
Другая игра с горшком состоит в перекидывании его из рук в руки вставшими в круг поселянами. Если кто-нибудь уронит и разобьет горшок, то должен в виде штрафа возместить его стоимость. В этой игре можно, как в играх кумовских праздников, видеть, с одной стороны, пережиток древнего средиземноморского агона, шуточного поединка между мужчинами и женщинами. С другой стороны, то, что в некоторых местностях в игре участвуют только женщины, позволяет отнести ее к пережиткам какой-либо разновидности женского союза, что подчеркивается самой символикой горшка.
Игра в «сардинку» заключается в том, что к подвешенной на веревке большой, обильно промасленной сардине снизу прилепляется монета, и человек со связанными за спиной руками должен подобраться на коленях к сардине и зубами схватить монету. Чаще всего единственное, что ему удается, — это перепачкаться маслом[173].
В карнавал позволяются такие развлечения, которые непростительны в другие дни. Например, ряженые могут приставать к встречным женщинам и девушкам, задирать им юбки, говорить в лицо непристойности. В Бланесе (Каталония) ряженые ходили еще в конце прошлого века из дома в дом, рассказывая скабрезные истории. Особенно приняты разоблачения неверности супругов. В Эспариж (Португалия) парни, забравшись на холмы вокруг поселка, выкрикивают ночью через самодельные рупоры оскорбления рогоносцам и обманутым женам[174].
Танцы, веселье, шутки, мистификация — непременные свойства карнавальных воскресенья и понедельника. Преступления против отдельных лиц и против властей, неоднократно совершавшиеся ряжеными, забота о «чистоте нравов», боязнь нарушения социальной иерархии — все это заставляло испанских королей не раз запрещать карнавальные гулянья. Но запретность делала праздник еще притягательнее, и маскарады собирались либо на окраинах, либо (в высшем мадридском обществе) в частных домах.
Но при всем воскресном и понедельничном весельи главный день карнавала — это вторник. Чучело гиганта еще раз проносят на плечах или провозят на разукрашенной повозке по всем улицам, в сопровождении возможно более богатого кортежа. Ему сопутствуют другие гигантские фигуры, изображающие животных, исторических деятелей, аллегории добродетелей и грехов, и т. д. В Мурсии еще в 1950-х годах на многочисленных повозках размещались огромные изображения сирен, рыб, лангуст и прочих обитателей моря в знак того, что приближается пост и мясоеду наступает конец[175].
Процессия великанов в Барселоне.
Когда подходит вечер, торжественно совершается «погребение Карнавала» (entierro del Carnaval, enterro do Entrudo). Чучело в последний раз проносят или провозят по улицам, у многих в свите лица вымазаны в саже. В последний путь Карнавал сопровождают «родственницы» (иногда только «вдовы»), роли которых исполняют переодетые в женские платья мужчины: они рыдают и читают заупокойные молитвы. Во многих местностях в процессии принимают участие также ряженые священниками или «кающимися». Во французской Басконии, по сообщению С. Арругета, в 30-е годы спутники Карнавала несли похоронные венцы, сделанные из связок чеснока, четки из ракушек, луковиц порея, сардин и других символов наступающего поста[176]. Когда кортеж доходил до центральной площади, начинался суд, пародирующий настоящее судопроизводство. «Судья» зачитывал список преступлений Карнавала, «адвокат» произносил проникновенную речь в защиту обвиняемого, «жандармы» стерегли его, «писец» вел протокол и т. д. Наконец, Карнавал приговаривался к смерти. «Адвокат», стеная, в последний раз обнимал его, «родственницы» плакали, всеобщее отчаяние достигало предела. Чучело бросали в костер, в некоторых поселках (Дурро, Ланс) предварительно расстреляв. Когда пламя охватывало гиганта, вся толпа начинала плясать вокруг костра; иногда внутри горящей куклы взрывались петарды. Золу и головни, как правило, торжественно сбрасывали в реку или погребали. Во многих местностях для костра, на котором сжигали чучело, сносили из всех домов сломанную за весь год утварь, особенно старые метлы.
Особую роль в обряде казни играют так называемые завещания Карнавала, входящие в широкий круг «шутовских завещаний», знаменитых в средневековье, но доживших и до наших дней, — сюда же входят «завещание осла», «завещание пса», «завещание старухи» и т. п.
В этих сатирических «завещаниях» дается полная свобода насмешки надо всем, что как-нибудь неугодно обществу: не только над плохими соседями, обманутыми мужьями и женами, но и над торговцами, администрацией и даже над правительством. Поэтому «завещания» запрещались властями даже чаще, чем карнавальные шествия. В современной Испании также пытаются бороться с «завещаниями Карнавала», но безуспешно.
С «погребением Карнавала» связан и другой знаменитый испанский обычай — вернее, тот же самый обряд, но в другой форме. Это — «погребение сардинки». Сардинка здесь выступает заменителем гиганта Антройдо, но подвергается тем же процедурам. В ночь с «жирного вторника» на первый день поста — «пепельную среду» — гроб с сардиной в сопровождении множества «плакальщиков», «священников», «кающихся», «факельщиков» несут на площадь. Некоторые держат в руках удочки с сардинкой, другие — штандарты с карнавальными изображениями, кресты, свернутые из бумаги, куда вместо навершия вставлена сардина. Похоронную процессию возглавлял «епископ» в бумажной митре и с метлой вместо посоха. Под погребальным звон колоколов участники процессии печально пели:
El Carnaval se ha muerto,
Lo llevan a enterrar;
Llorad, hermósas niñas.
Llorad, llorad, llorad.
Карнавал умер,
Его несут хоронить;
Плачьте, прекрасные девушки,
Плачьте, плачьте, плачьте[177].
Затем произносилось надгробное слово, полное сатирических намеков, и зачитывалось «завещание сардины», составленное так же, как «завещание Карнавала», Вся сцена представляет собой, по формулировке Н. Глендиннинга, «псевдорелигиозную церемонию», «религиозный бурлеск»[178].
Смысл замены «мясного» Карнавала сардиной непонятен. Возможно, это — последний «выворот мира наизнанку», который устраивает Карнавал
