Елена Айзенштейн - Из моей тридевятой страны

Не случайно название последней книги поэта «Перелетная птица», данное посмертно. Поэт похож на черного голубя и воспринимается пастырем, вожаком, тем, кто научит вере, летит впереди («Сердце Страстной»). Не случайно у этого голубя крылья «с графитной», то есть с карандашной канвой: эта карандашная, письменная, писательская тема соединяет голубя с образом самого поэта. Голубь размышляет по поводу библейской легенды о смоковнице, не захотевшей воскресать («Дни на страстной»). Е. Шварц воспринимает смоковницу Анти-Лазарем, чья вина – в отсутствии усилия в ответ на божественное присутствие («Силе не порождала усилья»). Поэт обратен смоковнице, в него человечество всматривается как в библейского Иосифа – его братья («Ты силе и вере / Научи нас, мы всмотримся в тьму»), Поэт исполняет задание Бога, на его крыльях Бог написал свои заповеди.

Е. Шварц умела быть истово верующей, и эту истовость веры она передала в стихах. Вот как изображается чувство церковной соборности: «О, сколько раз, возвращаясь вспять / Пяту хотела, бросаясь в землю, / Церкви в трещинах целовать» (2, 102) (Поэма «О том, кто рядом» (Из записок Единорога? 1980)). Образ пяты – вообще один из сквозных в ее поэтике, совмещающей разнорелигиозные образы, дохристианские, из эллинистического искусства («я занозила пятку»), и христианские («Россия крещена»). Здесь и Ахиллес, которого мать Фетида окунала за пятку, и «Мальчик, вынимающий занозу» (в Средневековье шип являлся символом первородного греха, так что мальчик аллегорически – грешник, пытающийся спастись). Пятка – образ отмеченности, уязвимости; Е. Шварц всю жизнь ощущала свою отмеченную Богом лирическую пяту. Поэты – «кубики, частицы», муравьи ангелов, радисты, по облачной рации передающие тайносведения об Атлантиде, Ахиллы, связанные не только с христианской Россией, но и со всей мировой пракультурой:

Не ведая, мы источаем описьСобытий, дат и прочих пустяков,Но выжмут спирт из муравьев.Цап – рацию из облака украдкойИ шифром передам, настроясь на волну:Россия крещена, я занозила пяткуИ Атлантида канула ко дну.

В стихах Елены Шварц много картин нескладной жизни, трудной судьбы, жизненной или метафизической, и редко живописность поэтического пера бывает такой яркой и радостной, как в стихотворении «Мне Бог приснился как гроза…»,66 где видение прекрасного, распустившего хвост павлина – рисунок заревых облаков:

Мне Бог приснился как гроза,Всю ночь гремевшая в пустыне,Луны катился вдаль алмазВ потертый бархат темно-синий,Хвостом павлиньим распустилисьЛилово-алым облака,В разломах молнии сквозилисьСеребряные города.Углился блеск по всей земле,И грозный рай сгорал во мгле.

Красота неба дана в соединении с грозным началом («грозный рай»). и Бог в этих стихах – «грозный», а живописность напоминает лермонтовскую (Луны алмаз, темно-синий бархат неба, серебряные города). А в стихотворении «Соната темноты» (1975) Елена Шварц рисует Бога состоящим из сияния и копоти: из небесного блеска и сажи земного, человеческого, бытового ада: «Сиянье крыло пол-лица, / А пол-лица – душ наших копоть». Бог – главный шахтер, который с шахтерской лампочкой во лбу управляет людьми, чтобы дать свет небесным городам. Человеческая участь уподоблена работе шахтеров в забое:

Весь этот мир – рудникДля добыванья боли.Спаситель наш – шахтёрИ все мы поневоле.На чёрную работу,На шёпот бедной твариСклонился он к забою —Во лбу горел фонарик.Он шёл средь блеска, мрака —Пот с кровью пополам,Чтоб было больше светаНебесным городам.

Елена Шварц пытается ответить на вопрос, зачем мучительное болевое существование, оправдание того света в иных мирах: зачем, становясь углем, согревающим других, «для топки погибаем рая». Многие петербургские поэты работали в котельных, а в стихах Елены Шварц эта работа превращается в символ духовного земного труда во славу небес: «И мы в слезах и муке, <…> / Кромешный уголь добывая, / Для топки погибаем рая» («В шахте»). «Он сделал нас бездонными – затем, / Чтобы тоска не ведала предела», – напишет Е. Шварц об обреченности на страдание в стихотворении «Я думала – меня оставил Бог…». Надо сказать, образ Бога-шахтера идет из стихов Эмили Дикинсон: «Шахтерской лампой рудника / Осветит жизнь любовь».)67, из поэзии Цветаевой («Заворожил от света Божья / Меня верховный рудокоп»68). Как и у Цветаевой, есть у Е. Шварц стихи, проникнутые жаждой развоплощения, мечтой оставить земное «нелепо-двуногое» тело, и, подобно шипучей таблетке, раствориться в мироздании, как в воде. Иногда стихи о смерти полны иронии, Елена Шварц видит себя кружащейся на огненной карусели «то закатом в затылок, то мордой в зарю» («Мне моя отдельность надоела…»). Среди стихов на потусторонюю тему выделяются «Элегии на стороны света» (1978), в которых поэт пытается нарисовать возможные направления пути к Богу в четырех стихотворениях. Подзаголовки элегий: северная, южная, восточная, западная – задают направления мысли, образных линий. Поэт пробует сказать о том, с каким рвением и пылкостью Бог создавал человека, какой изувеченной оказывается человеческая жизнь наяву и о поисках совершенного мира Бога. Элегии – разговор с ангелом, видящим человека – свою земную половину – «среди тела змеиных колец», в неэстетическом, уродливом облачении земной плоти. Поиски ангела подобны движению корабля в тумане во мгле запустенья. Смерть – «ангела светлого роды», рождение сквозь земные страдания нового, небесного «я», соединение души с небесным телом. Счастливые совпадения с природой и земной жизнью отмечены эпитетом «изумрудный»: «изумрудную утку в пруду целовала», «изумрудную травку с гусыней щипала, рвала». Во второй элегии замечательно изображение страстного божьего творчества, Бога как пламенного ювелира, вдохновенного садовода:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Стихи привожу по книгам: Ахмадулина Б. Избранное. М.: Советский писатель, 1988. Ахмадулина Б. Гряда камней. Стихотворения. 1957—1992. М.: ПАN, 1995.

2

Статья впервые опубликована: // Звезда, 1998. №2, с. 215—222.

3

(Новые стихи Беллы Ахмадулиной: //Знамя, 1999, №7)

4

По-видимому, отголосок стихотворения Пушкина «К моей чернильнице»

5

Возможно, здесь присутствует отголосок пушкинских «Бесов».

6

Перекличка с третьим стихотворением Цветаевой из цикла «Час души»: «Да, час Души, как час ножа, / Дитя, и нож сей – благ» (14 августа 1923).

7

Любопытно, что образ галеры встречается в черновиках Цветаевой, которые Ахмадулиной вряд ли известны: «На какой галере / Какие рабы / Когда-либо так гребли?» РГАЛИ, ф.1190, оп. 3, ед. хр. 22, л. 23 об. Перебравшись из Царского села в Петербург, в 1831 году молодожены Пушкины поселились на Галерной улице (улица, параллельная Английской набережной), в доме Брискорн (1831), поэтому Цветаева сто лет спустя обыгрывает образ парусного судна. Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками. М.: Правда, 1987. т. 2, с. 388. Кроме того, дядя Александра Сергеевича, В. Л. Пушкин был участником общества «Галера». Это петербургское общество «золотой молодежи», «несколько разгульное», по словам П. А. Вяземского (Вяземский П. А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки. М., 1988. С. 436).

8

Статья впервые опубликована: // Звезда, 1998. №2, с. 215—222.

9

// «Дружба народов», 2000, №10. Все ссылки на журнальные публикации даны: // http: magazines.russ.ru

10

См.: http://www.niworld.ru/poezia/ahmadylina/achmad2.htm.

11

См. одноименный сборник: Ахмадулина Белла. «Пуговица в китайской чашке». М.: Астрель, 2010, 2011.