Сергей Максимов - Куль хлеба и его похождения
Подхватила одна охапку колосьев, сколько ухватила левая рука и могла спрятать под мышку, правой рукой отрезала на себя зубастым серпом этот ворошок. Бережно положила его подле себя к ногам, и опять одной рукой захватила и подобрала другой ворох колосьев, и опять их перерезала серпом. Приметнула глазами: показалось на глаз таких пучков четвертей на восемь в охапку — стал, значит, полный сноп. Надо его связать, потрудиться над ним, поворочаться. Надо его подпоясать округом или перевяслом, то есть пучками того же хлеба, свитого жгутом, поставить его вверх колосьями на обрезанные концы соломы да и опять собирать новый сноп. Сутул-горбат (кривой зубреный нож) скачет по полю, валит хлебушко. И в спину наклонившимся жнецам постукивает, и голову поламывать начинает — ничего этого замечать не хочется: не торчали бы только на глазах стоячие стебли. Жнут обыкновенно по ветру, начиная подбирать на себя наклоненные ветром колосья; против ветра жать — значит перепутать всю рожь так, что потом не доберешься толку и со всеми переругаешься. Пошел опять серп подбирать, подчищать поле: этот маленький, горбатенький все поле обрыщет, домой прибежит, целый год пролежит, отдохнет. А теперь пока никому не до отдыха. И серпы на этот конец покупают хорошие, чтобы не ломались, не тупились, и очень часто привозные из чужих земель, между которыми прославилась в изделии серпов Австрия. Ходили туда наши мужички-офени и покупали их из первых рук.
Вот и последний сноп, пожинальный и заветный, прозванный перед сотнями товарищей своих в поле почетным именем: на севере России обжинком, на юге — дожинком. Его отставляют в сторонку и не трогают до урочного часа. Когда поле примет жалкий вид, — вместо колосистого моря станет поле, уставленное снопами в линию, строем, как на городской площади солдаты, тогда снопы вяжут в суслоны или в большие копны: в одних местах по пяти, в других по шести и по девяти снопов в кучу, стоймя, нахлобучив сверху их последний головой вниз, гузном вверх. Сталась над снопами крыша и со скатами для воды. Пусть беспокойно шевелятся все животные: кроты старательно роют норы, мыши громко свистят, лесные птицы спешат в гнезда, водяные купаются и ныряют, мухи льнут и больно кусают; пусть все это наверное предвещает дожди, и сильные, если собаки едят траву и кошки долго умываются: хлебный суслон дождя и сырости не боится, пока прикрыт соломенной покрышкой.
Однако работа кончена: это и видно, а в особенности очень слышно. Повесивши серпы на плечи, идут жницы ужинать с поля в деревню, каши есть со всяким придатком и вкусной приправой, с покупным вином и домашней брагой. Впереди самая красивая девушка; вся голова ее в голубых васильках, васильками украшен и последний сноп с поля — дожинок. Девушку эту так и зовут Толокой. Идут жнецы и поют самые веселые песни: пожилые бабы басами, молодые девушки самыми визгливыми голосами, бойкие и веселые прискакивают и приплясывают. Мало таких веселых песен, какие поются на этот раз.
Когда оставалось в поле небольшое количество ржи, рабочие рвали руками сорную траву из этой ржи, рвали бороду. Самую рожь, то есть колосья, имела право рвать только избранная девушка. Вырывая, она делила колосья на две части и клала их крестом на землю, а посередине, по бокам и на концах клала хлеб. Остальные жнецы вязали огромный сноп, называемый бабой, и сажали на него избранную девушку. На глазах у ней плели из колосьев и из васильков венки и, когда они были готовы, снимали Толоку с бабы, наряжали венками и шли позади ее. Толока несла в руках связанный ею крест из колосьев.
На чарке водки пока и все желания жнецов, когда подвигаются они к дому того хозяина, который сбирал толоку и запросил их всех к себе на помощь. Середь дня было уже им угощение — палудзень и с водкой. Теперь захотели того же во второй раз по укоренившемуся и не отмененному еще обычаю.
Идут деревней, веселее и голосистее поют, выше скачут, хитрее приплясывают. С большим торжеством вносят в избу хозяина поля сноп-дожинок и крест из колосьев, положив его на хлеб. С хлебом и солью встречает и хозяин гостей своих. Девушка Толока садится на почетное место, в передний угол. Туда же ставится и последний сноп с поля. Толоке хозяин делает какой-нибудь подарок (помещики целовали ее и дарили красные башмаки). С Толоки и угощение начинают: она как бы и в самом деле языческая славянская живая богиня, на место той, которой теперь не веруют, но в древности называли также Толокой и почитали покровительницей жатвы.
Так в угрюмой Белоруссии и в поэтической Малороссии. В нашей суровой Великороссии обычай этот забыли и, помня и уважая последний сноп под именем обжинка, в одних местах оставляют его в поле, называя именинником. Веруют, что, оставаясь там на всю зиму, сноп этот спасает землю от бесплодия. В других местах Великороссии вместо снопа забывают в поле несжатым, клок хлеба, называемый бородой, в третьих обжинок приносят домой, чтобы на Покров закормить им скотину, заколдовать от болезней на всю зиму. Со дня Покрова домашний скот: коров, овец и лошадей, уже не пускают в поля, а держат дома, в хлевах, на дворе под навесами, в возможном тепле. В иных местах великороссийских губерний последний сноп с поля одевают бабой, в поневу и кичку, перевязывают поясом, надевают платки. Одна баба возьмет его на руки, идет впереди и пляшет: выходит смешно, а не так красиво, как в степных малороссийских губерниях.
Жниво кончено, хлеб убран; на поле ногайском, на рубеже татарском стояли столбы точеные, головки золоченые, — теперь лежат люди побиты, у них головы обриты.
Сжатые колосья связываются в снопы, снопы складываются в суслоны. Суслоны спешат свезти с поля и поставить около овинов на гуменниках, где молотят хлеб, чтобы были снопы на глазах и под руками. Здесь снопы укладываются в кладь, которая бывает двух сортов: либо круглая, называемая одоньем, либо длинная, называемая собственно кладью. Кладь называют чаще скирдой, да и вообще, смотря по разным местностям, снопы складываются различно. Где кладут их лежмя, там такая кладка называется свинкой; поставленные стоймя делают кладь крестцом, или стоймя нижние, а верхние лежмя: это бабка. Количество снопов также по местностям различно: по Волге в суслон кладут по 20 ржаных снопов, по 15 яровых вместе и на один овин полагается там по 30 суслонов ржаного хлеба, по 40 суслонов ярового. Псковская кладь (по тамошнему кладок) — 12 снопов ярового; господский крестец — 13 снопов, крестьянский -17 и 20, и вообще по четыре крестца на копну. Копны делают после кладки в крестцы, когда хлеб прочахнет и его не так много, чтобы складывать прямо в клади. У копен опять счет разный: в одних местах считают в них от 52 до 60 снопов, в других по 80 снопов озимого хлеба, по 100 ярового, а в лесных губерниях копной хлеба называют скирду в 4500 снопов. Впрочем, за способами учета и кладки хлеба можно прогоняться до утомления; пословица говорит святую истину: что город — то норов, что деревня — то обычай, что подворье — то поверье.
Стало хлебное поле голое, некрасивое на вид; стоят по нем кучки, одна на другую похожие, как две капли воды — нет никакого разнообразия, что всегда так приятно глазу. У такого поля переменилось теперь и самое имя: стали его звать пожниво, пожнище, а по тому какой сорт хлеба рос на нем — ржище, овсище, гречище (пожней зовут окошенный луг, травное место). По сжатому полю вырастет трава и между нею любимые деревенскими ребятами песты — дикая спаржа. На них потом набредут свиньи и начнут поедать всласть.
У жнецов от работ спины болят, один другому жалуется то на боль в пояснице, то на лом в плечах. Кто на печь прилег отлежаться, а пожалуй, и в баню сходил веником потрепать больные места, чтобы отошло, то есть прекратились приливы крови. Отдыхать после жатвы поспешают: на носу опять работа еще тяжелее жатвы.
На выручку, в защиту и для облегчения человеческой силы придуманы жатвенные машины. За жатвенной машиной в улучшенных ученых хозяйствах пускают вместо ручных для уборки хлеба деревянные и железные конные грабли.
Надо теперь отделять зерно от колосьев, то есть молотить хлеб. Подходит время молотьбы. Греча и просо, например, обыкновенно не любят ждать — сейчас начнут осыпаться и отдохнуть хозяевам не дают, в особенности греча: государыня гречиха стоит боярыней, а хватит морозом — веди на калечий двор. Иногда тут же на пашне расчищают место, то есть проходят косулей или сохой; дерн свозят в другое место. Оставшиеся коренья вырезают старой ломаной косой, которую не жаль тупить. Поднятое место ногами не протопчешь, не напляшешь до того, чтобы стало очень гладко, как требуется. Убивают огромной тяжелой колотушкой, а кое-где проезжают на лошади с большим тяжелым каменным цилиндром, окованным железным листом. Обровняют края топором, и готово: станет ток, как говорят на юге России, или ладонь, как называют на севере. Иногда для молотьбы расчищают место на реках по льду, как природном гладком месте, которое требует очень легкой работы — расчистки снега. Впрочем, на пашнях расчищают ток очень редко. Обыкновенно эти ладони заготовлены раньше на гуменниках, подле самых деревень, где стоят овины. Перед молотьбой их только подправляют и сюда свозят снопы с поля на телегах, у которых имеется особое название — андрецов. Чтобы больше стащить снопов, спереди и сзади укрепляют решетчатые, в виде лестниц, стойки, к которым снопы и подвязываются. Бока андрецов также выше, чем у телег.
