Сергей Беляков - Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя
Латынь изучали и в некоторых православных школах, что стали появляться во времена борьбы православия против унии и католичества. И все-таки многие православные смотрели на латинистов как на потенциальных изменников. В измене, в соглашательстве с униатами не раз подозревали и самого Петра Могилу, который произвел в образовании на Западной Руси настоящую «латинскую» революцию.
С 1615 года в Киеве при Богоявленском православном братстве действовала своя школа. В 1631-м Петр Могила, тогда еще только архимандрит Киево-Печерской лавры, открыл в лавре особую «гимназию», где изучали все те же «семь свободных искусств». Год спустя школа и гимназия объединились. Новое учебное заведение в источниках называют Киево-братской (потом – Киево-Могилянской, Киевской) «школой», «коллегией», «коллегиумом». Петр Могила мечтал создать академию, но этому противились униаты и католики, а потому король Владислав, вообще-то благоволивший Петру Могиле, статуса академии новому заведению не дал. В 1658-м, по условиям Гадячского договора, заключенного гетманом Выговским с поляками, Киевская коллегия получала статус академии, но Гадячский договор в силу не вступил. В 1660-м московские власти коллегию даже собирались закрыть[349]. Академией Киевская коллегия станет только в 1701 году, при гетмане Мазепе и царе Петре.
Но слова значат мало. Киевская коллегия еще в свою «доакадемическую» эпоху стала лучшим православным учебным заведением всей Западной Руси. Там преподавали несколько языков: греческий, древнееврейский, польский, позднее – немецкий и французский. В XVIII веке, в эпоху постепенного упадка академии, лекции читали на русском (великорусском) и даже на «сельском наречии» (то есть на украинском), но в XVII веке языком преподавания была латынь. Ее в той или иной степени учили все двенадцать лет учебы. На латыни не только вели занятия, читали лекции – в стенах коллегии студенты должны были и говорить на латыни. Если студент произносил хоть слово на «сельской мове» или на польском, следовало наказание. Эту систему впервые ввели в иезуитских коллегиях, а профессора Киевской коллегии использовали передовой для того времени опыт. Студенты старших классов уже штудировали Аристотеля, читали Цицерона, готовили доклады и защищали диссертации на латыни и даже писали латинские стихи, подражая Вергилию или Горацию. Выпускники были квалифицированными богословами, могли вести полемику с хитроумными и многоучеными иезуитами и свободомыслящими протестантами, хорошо ориентировались в Священном Писании, постановлениях соборов, сочинениях отцов церкви, классической истории и литературе.
В Киевской коллегии учились Симеон Полоцкий и Михаил Ломоносов, преподавали Иннокентий Гизель, Стефан Яворский, Феофан Прокопович. Украинские гетманы, начиная от Ивана Выговского и Юрия Хмельницкого и заканчивая Павлом Полуботком и Даниилом Апостолом, тоже были или выпускниками Киевской коллегии, или учились там хотя бы некоторое время. Михаил Грушевский, просматривая реестр учеников Академии за 1727 год, нашел «представителей почти всех выдающихся старшинных семейств»[350].
Более того, на учебу в коллегию отправляли своих детей русские бояре, воевавшие на Украине: Григорий Ромодановский и Петр Шереметев (сын последнего, Борис Петрович, будет героем Северной войны и соратником Петра Великого). Но это, так сказать, «сливки общества», а Киевская коллегия выпускала каждый год по нескольку сотен священников для православных приходов. Не все могли осилить курс обучения, но хотя бы основы латинской учености усваивали и «несли в народ». То же самое вольно или невольно делали гетманы, полковники и сотники, получившие схоластическое образование, вообще-то не слишком нужное козаку, но считавшееся престижным. Не зря гетман Даниил Апостол назвал Академию «школой всему обществу благопотребной, где сыны малороссийские в науках свободных имеют наставления»[351].
А ведь кроме Киевской коллегии Петр Могила открыл коллегию в Виннице (позднее она переехала в местечко Гойсчы под Луцком). Продолжали работать православные «братские» (основанные при православных братствах) школы и католические (иезуитские, доминиканские) коллегии, куда православные тоже нередко поступали учиться. Именно в иезуитской коллегии учился Богдан Хмельницкий. В 1644 году французский посол в Речи Посполитой граф де Брежи так писал о своей встрече с будущим вождем «Козацкой революции»: «На днях в Варшаве был один из старшин казацкой нации, полковник Хмельницкий <…> я дважды с ним разговаривал. Это образованный, умный человек, который силен в латинском языке»[352].
Другой знаменитый гетман, Иван Мазепа, учился в Киевской коллегии, а в годы своего гетманства стал ее покровителем и щедрым меценатом. Он любил приехать в коллегию/академию, чтобы поговорить со студентами на латыни. Французский дипломат Жан Болюз писал, будто Мазепа «блестящим знанием этого языка мог соперничать с лучшими нашими отцами-иезуитами». Гетман читал Овидия и Горация и цитировал их по памяти[353]. Когда Мазепа, предав царя Петра и Российское государство, перешел в лагерь Карла XII, тот сначала холодно отнесся к изменнику. Но умный и лукавый гетман подготовил и произнес перед королем по-латыни такую замечательную речь, что понравился шведскому правителю. Карл оценил и остроумие, и ученость своего нового союзника. Хорошо знал латынь и соратник Мазепы Пилип (Филипп) Орлик, генеральный писарь Войска Запорожского. Помимо латинского, Орлик владел еще девятью иностранными языками. Учиться начал в достославном городе Вильно, в иезуитской коллегии, а совершенствовался опять же в Киево-Могилянской академии.
В императорской России латинское образование сначала развивалось успешно, причем не только в Гетманщине, но даже на землях Слободской Украины. С 1721 по 1817 год действовал Харьковский коллегиум, где готовили священников. Программа коллегиума напоминала программу Киево-Могилянской академии. Именно латынь студентов Харьковского коллегиума и ласкала слух князя Долгорукого. Еще раньше Харьковского коллегиума, при гетмане Мазепе в 1701 году коллегиум открыли в Чернигове. «Ученых» латинистов также готовили семинарии Переяслава и Полтавы.
Люди, занимавшие сколько-нибудь значительные должности в гетманской канцелярии или даже в канцеляриях полков и сотен, владели латинским. Афанасий Гоголь, служивший в канцелярии Миргородского полка, знал латынь, а кроме нее еще греческий, польский, немецкий. Не зря учился он в Киево-Могилянской академии[354]. Александр Безбородко, правитель канцелярии малороссийского генерал-губернатора, конечно, не мог обойтись без латинского. Антон Головатый, фактический организатор Черноморского казачьего войска и последний войсковой атаман, избранный козацкой радой (а не назначенный начальством), тоже знал латынь. Он учился в Киево-Могилянской академии, хотя курса не окончил, потому что уехал на Запорожскую Сечь.
Иные просвещенные малороссияне знали латинский лучше, чем великорусский. Известный впоследствии общественный деятель и публицист Григорий Полетика окончил Киево-Могилянскую академию. Он приехал в Петербург и поступил переводчиком в Академию наук. Полетике устроили экзамен на знание иностранных языков, причем экзаменатором был сам Василий Кириллович Тредиаковский. По мнению Тредиаковского, Полетика знал латынь великолепно, чего нельзя было сказать о русском языке: Полетика в то время говорил на «малороссийском диалекте»[355]. Разумеется, замечательным латинистом был Григорий Саввич Сковорода. На латыни он писал письма, складывал вирши, что, впрочем, было совершенно естественным для ученого человека тех времен.
В Малороссии была и особая категория населения: «мандрованые»[356] (бродячие) дьяки. Как правило, ими становились недоучившиеся студенты Киевской академии, Харьковского коллегиума или семинарий. Их мечтой было занять место дьяка в одном из приходов, а пока что они зарабатывали, чем могли: «…они знали разные канты и вирши, умели рисовать, умели поставить для общественного развлечения вертепную драму»[357]. Эти люди хоть немного, да знали латынь и, скорее всего, способствовали ее распространению среди простого народа, посполитых и козаков. Латынь так или иначе проникала и в народную среду, где, конечно, Горация не читали, но некоторые латинские слова для повседневной речи адаптировали. Даже водку в Малороссии еще в гоголевские времена называли «оковитой», что было искаженным «aqua vitae» («живительная вода, или вода жизни»).
Князь Цертелев, первый собиратель украинского фольклора, записал слова народной песни, где упоминается «оковитая»:
Благослови мене, батьку, оковитой напиться.Я зарекаюсь с бусурманами ще лучче побиться.– Не велю я тобе, сыну, оковитой напиватиДа идти с бусурманами на долину гуляти…[358]
Так что Тарас Бульба, будто бы не знавший, «как будет по-латыни горелка», лукавил или дурачился.
