Вазари Джорджо - 12 Жизнеописаний

Консулы попросили Филиппо, чтобы он взялся за работу вместе с Лоренцо; однако он этого не захотел, предпочитая быть первым в одном только искусстве, чем равным или вторым в этом деле. Поэтому он подарил Козимо Медичи, сделанную им из бронзы сцену, которую тот впоследствии поместил в старую сакристию Сан Лоренцо на лицевой стороне алтаря, где и находится поныне; сцена же, исполненная Донато, была помещена в здании цеха менял23. После того как Лоренцо Гиберти получил заказ, Филиппо и Донато сговорились и порешили вместе покинуть Флоренцию и провести несколько лет в Риме, Филиппо – чтобы изучать архитектуру, а Донато – скульптуру24. Филиппо это сделал, желая превзойти и Лоренцо и Донато в ту меру, в какую архитектура более необходима для человеческих нужд, чем скульптура и живопись. И вот после того, как Филиппо продал маленькое имение, которым он владел в Сеттиньяно, покинув Флоренцию, отправились в Рим. Там, увидав величие зданий и совершенство строения храмов Филиппо обомлел так, что казалось, будто он был себя. И так, предавшись измерению карнизов а то планов этих сооружений, он и Донато, работали без устали, не щадили ни времени, ни издержек. Не оставили они ни одного места ни в Риме, ни в его окрестностях, не обследовав и не измерив всего того, что они могли найти хорошего. А так как Филиппо был свободен от домашних забот, он, отдавши себя на достижение своим изысканиям, не заботился ни о еде, ни о сне единственной целью его была архитектура, которая в то время уже погибла, – я имею в виду хорошие античные ордера, а не немецкую и варварскую архитектуру, которая была очень в ходу в его время. А носил он в себе два величайших замысла: один из них – восстановление хорошей архитектуры, так как он думал, что, вновь обретя ее, он оставит по себе не меньшую память, чем Чимабуэ и Джотто; другой – найти, если это было только возможно, способ возвести купол Санта Мария дель Фьоре во Флоренции. Задача эта была настолько трудна, что после смерти Арнольфо Лапи25 не нашлось никого, кто бы решился возвести его без величайших затрат деревянных лесов. Однако он об этом своем намерении ни разу не поделился ни с Донато, ни с кем бы то ни было, но не проходило дня, чтобы он в Риме не обдумывал все трудности, заключенные в Ротонде, с точки зрения способа возведения купола26. Он заметил себе и зарисовал все античные своды и постоянно их изучал. А когда они случайно обнаруживали зарытые куски капителей, колонн, карнизов и подножий какого-нибудь здания, они принимались за работу и копали, чтобы добраться до самого, основания. Вследствие чего об этом стали распространяться слухи по Риму, и когда они, одетые кое-как, проходили по улице, им кричали: «кладокопатели», так как народ думал, что это люди, занимающиеся колдовством для нахождения кладов. А поводом к этому было то, что они однажды нашли древний черепок, полный медалей. У Филиппо не хватило денег, и он перебивался, оправляя драгоценные камни дня своих друзей – ювелиров. Между тем как Донато вернулся во Флоренцию, он остался в Риме один и с еще большим прилежанием и рвением, чем прежде, неустанно подвизался в поисках развалин этих строений, пока не зарисовал все виды строений, храмов круглых, четырех- и восьмиугольных, базилик, акведуков27, бань, арок, цирков, амфитеатров, все виды храмов из кирпича, в которых он изучил перевязи и сцепления, а также кладку сводов; он обследовал все способы связи камней, замковых и консольных, и, наблюдая во всех больших камнях дыру, выдолбленную на середине постели, он установил, что это для железного прибора, который у нас называется «уливелла» и при помощи которого поднимаются камни. Он обновил его так, что им с того времени снова стали пользоваться. Итак, им было установлено различие между ордерами: дорийским, ионийским и коринфским, и эти изыскания его были таковы, что дух его приобрел в иной степени способность видеть в своем воображении Рим таким, каким он был, когда еще не был разрушен.

В 1407 году от климата этого города расстроилось здоровье Филиппо. Поэтому он последовал совету друзей изменить воздух и вернуться во Флоренцию, где во время его отсутствия многое пострадало в городских постройках, для которых он по возвращении дал много рисунков и много советов. В том же году28 попечители Санта Мария дель Фьоре и консулы шерстяного цеха созвали совещание местных архитекторов и инженеров по вопросу о возведении купола; в числе выступил Филиппо и посоветовал приподнять здание под крышей и не следовать рисунку Арнольфо, но сделать фриз вышиной в 15 локтей и проделать большое слуховое окно в середине каждой грани, так как это не только разгрузило бы плечи трибун, но и облегчило бы постройку пола29. И так были сделаны модели и приступили к их изготовлению30. Когда спустя несколько месяцев Филиппо уже совсем поправился и однажды утром находился на площади Санта Мария дель Фьоре вместе с Донато и другими художниками, беседа шла о древних произведениях в области скульптуры, и Донато рассказывал, что, возвращаясь из Рима, он выбрал путь через Орвието, чтобы посмотреть на столь прославленный мраморный фасад собора, исполненный разными мастерами и почитавшийся в те времена примечательным творением, и что, проезжая затем через Кортону, он зашел в собор и увидел прекраснейший древний саркофаг, на котором были мраморные изображения31, – вещь в то время редкая, так как не было еще раскопано их такое множество, как в наши дни; и Донато продолжал в том же духе рассказывать приемы, какие мастер тот применил для исполнения этой вещи, и тонкость, которая в ней заключена, наряду с совершенством и добротностью мастерства. Филиппо же загорелся столь пламенным желанием ее увидеть, что прямо, в чем был, в плаще, капюшоне и деревянной обуви, не сказавши, куда идет, ушел от них, увлекаемый в Кортону желанием и любовью, которые он питал к искусству. А когда он увидел саркофаг и он ему понравился, он изобразил его в рисунке пером и вернулся с ним во Флоренцию, так что ни Донато, ни кто другой не заметили его отсутствия, думая, что он что-нибудь рисует или изобретает. И, вернувшись во Флоренцию, он показал рисунок гробницы, тщательно им воспроизведенной, чему Донато безмерно дивился, видя, какую любовь Филиппо питает к искусству. После чего он много месяцев оставался во Флоренции, где он втайне изготовлял модели и машины, все – для постройки купола, вместе с тем, однако водился и балагурил с художниками; как раз в это время разыграл он шутку с толстяком и Маттео32, и для развлечения очень часто ходил к Лоренцо Гиберти, чтобы помочь ему отделать то, или другое в его работе над дверьми баптистерия. Однако, услыхав, что идет речь о подборе строителей для возведения купола, он однажды утром надумал вернуться в Рим, ибо полагал, что с ним будут больше считаться, если станут вызывать его из отлучки, чем, если бы он оставался во Флоренции.

Действительно, пока он был в Риме, вспомнили о его работах и его проницательнейшем уме, обнаруживавшем в его рассуждениях ту твердость и ту смелость, которых были лишены другие мастера, упавшие духом вместе с каменщиками, обессилевшие и уж больше не надеявшиеся найти способ возведения купола и сруба, достаточно крепкого, чтобы выдержать остов и вес столь огромной постройки, – и вот было решено довести это дело до конца и написать Филиппо в Рим с просьбой вернуться во Флоренцию. Филиппо, который только этого и хотел, любезно согласился вернуться33. Когда же по приезде его собрались попечители Санта Мария дель Фьоре и консулы шерстяного цеха, они сообщили Филиппо все затруднения, – от малого до великого, – которые чинили мастера, присутствовавшие тут же, вместе с ним, на этом собрании. На что Филиппо произнес следующие слова: «Господа попечители, не подлежит сомнению, что великие дела встречают на своем пути препятствия; в каком другом, но в вашем их больше, чем вы это, быть может, предполагаете, ибо я не знаю, чтобы даже древние когда-либо возводили купол столь дерзновенный, каким будет этот; я же, не раз размышлявший о внутренних и наружных лесах и о том, как можно безопасно на них работать, так ни на, что и не мог решиться, и меняпугаетвысота постройки не менее, чем ее поперечник; действительно, если бы ее можно было возвести на круге, тогда достаточно было бы применить способ, который употребляли римляне при постройке купола Пантеона в Риме, так называемой Ротонды, но здесь приходится считаться с восемью гранями и вводить каменные связи и зубья, что будет делом весьма трудным34, Однако, памятуя, что храм этот посвящен Господу и Пречистой Деве, я уповаю на то, что, доколе он строится во славу ей, она не преминет ниспослать премудрость тому, кто ее лишен, и приумножить силу, мудрость и таланты того, кто будет руководителем такого дела. Но что же в таком случае могу я посоветовать вам, не будучи причастным к его исполнению? Сознаюсь, что будь оно поручено мне, у меня хватило бы смелости найти, не колеблясь, способ возвести купол без стольких затруднений. Но я для этого еще ничего не обдумал, а вы хотите, чтобы я вам указал этот способ. Но как только вам, господа, заблагорассудится решить, что купол должен быть возведен, вы будете принуждены не только испробовать меня, ибо одних советов моих, полагаю, недостаточно для такого великого дела, Но придется вам заплатить и распорядиться, чтобы в течение года в определенный срок собрались во Флоренции зодчие, не только тосканские и итальянские, но и немецкие, и французские, и всех других народ и предложить им эту работу35 с тем, чтобы, после суждения и решения в кругу стольких мастеров, те принялись и передали ее тому, кто вернее всех попадет в цель и будет обладать лучшим способом и рассуждением для выполнения этого дела. Дать вам другой совет или указать вам лучшее решение я не умею. Понравились консулам и попечителям решение совет Филиппо; но они бы предпочли, если бы он это время приготовил модель и ее обдумал. Однако притворился, что ему до этого нет дела, и даже распростился с ними, говоря, что он получил письма, требовавшие его возвращения в Рим. Наконец консулы, убедившись, что ни их просьбы, ни просьбы попечителей недостаточны, чтобы его удержать, стали просить его через посредство многих его друзей, а так как он же не склонялся, то попечители, однажды, утром, именно 26 мая 1417 года, выписали ему в подарок сумму денег, которая значится на его имя в расходной книге попечительства. И все это, чтобы его ублажить36, Однако он, непреклонный в своем намерении, все-таки уехал из Флоренции и вернулся в Рим, где непрерывно работал над этой задачей, подходя и готовясь к завершению этого дела и полагая, – в чем он, впрочем был уверен, – что никто кроме него не сможет довести его до конца. Совет же – выписать новых архитекторов – был выдвинут им не для чего иного, как для того чтобы они оказались свидетелями его гения или его величия, а отнюдь не потому, что он предполагал, что они получат заказ на постройку купола и возьмут на себя задачу, слишком для них трудную. И так протекло много времени, прежде чем прибыли, каждый из своей страны, те зодчие, которых вызвали издалека через флорентийских купцов, проживавших во Франции, Германии, Англии и Испании и имевших поручение не жалеть денег, чтобы добиться от правителей этих стран посылки самых опытных и хороших мастеров, какие только были в тех краях. Когда же наступил 1420 год, во Флоренции наконец собрались все эти зарубежные мастера, а также тосканские и все искусные флорентийские рисовальщики37. Вернулся из Рима и Филиппо. И так, все собрались в попечительстве Санта Марии дель Фьоре в присутствии консулов и попечителей вместе с выборными представителями из наиболее рассудительных граждан с тем, чтобы, выслушав мнение каждого по этому делу, вынести решение о том, каким способом возвести этот свод. И вот, когда их позвали на собрание, было выслушано мнение всех и проект каждого зодчего, обдуманный им на этот случай. И удивительно было слышать странные и различные заключения по такому делу, ибо кто говорил, что от уровня земли заложить столбы, на которые опись бы арки и которые поддерживали бы тяжесть; другие – что хорошо было бы сделать купол из туфа, чтобы облегчить его вес. Многие же сходились на том, чтобы поставить столб посередине и возвести шатровый свод, как во флорентийском баптистерии Джованни39. Немало было и таких, которые говорили, что хорошо было бы наполнить его изнутри землей и замешать в нее мелкие монеты, так, чтобы, когда будет закончен, было разрешено каждому, кто хочет, брать этой земли и таким образом народ в один момент растаскал бы ее без всяких расходов. Один Филиппо говорил, что свод может быть возведен без громоздких лесов и без столбов или земли, со значительно меньшей затратой на такое количество арок и, по всей вероятности, даже без всякого сруба, Консулам, попечителям и всем присутствующим гражданам, которые ожидали услышать какой-нибудь стройный проект, показалось, что Филиппо сказал глупость и они подняли его на смех, издеваясь над ним, отвернулись от него и сказали ему, чтобы он говорил о чем нибудь другом и что слова его достойны такого сумасшедшего, как он. На что, чувствуя себя обиженным, Филиппо возразил: «Господа, будьте уверены, что нет возможности возвести этот свод иначе, чем говорю я; и сколько бы вы надо мной ни смеялись, вы убедитесь (если только не пожелаете упорствовать), что другим путем поступать не должно и нельзя. Если же возводить его так, как я это задумал, необходимо, чтобы он круглился по дуге с радиусом, равным трем четвертям поперечника40, и был двойным, с внутренними и внешними сводами, так чтобы можно было проходить между теми и другими. А на углах всех восьми скатов здание должно быть сцеплено зубьями в поперечном направлении и точно так же в продольном направлении опоясано венцом из дубовых балок. К тому же необходимо подумать о свете, о лестницах и о стоках, по которым вода могла бы уходить во время дождя. И никто из вас не подумал, что придется считаться с необходимостью внутренних лесов для исполнения мозаик и множества других труднейших работ. Я же, который уже вижу его построенным, знаю, что нет иного пути и иного способа возвести его, как тот, который я изложил». Чем больше Филиппо, разгоряченный речью, пытался сделать свой замысел доступным, так чтобы они его поняли и ему поверили, тем больше вызывал он в них сомнений, тем меньше они ему верили и почитали его за невежду и болтуна. Поэтому после того, как его несколько раз отпускали, а он не хотел уходить, приказали, наконец, слугам вынести его на руках из собрания, считая его совсем сумасшедшим. Сей позорный случай был причиной того, что Филиппо впоследствии рассказывал, как он не решался ходить по городу, боясь, как- бы не сказали: «Смотрите, вот этот сумасшедший».