Сборник статей - Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия
Рассмотрим далее в общих чертах сущность и составляющие данной методологии, подразумевая дальнейшую возможность использования её когнитивного и экзегетического потенциала для школообразующих экономических концепций. Как известно, на формирование систематической русской философской мысли оказали влияние три главных интеллектуальных источника – античная (главным образом платоновская) философия, восточная патристика (особенно труды великих каппадокийцев) и немецкая идеалистическая классическая философия[65]. Представляя собой, таким образом, подлинно синтетическое учение, русская философия смогла сгенерировать универсальную научную методологию, отличающуюся целостностью, разветвленностью и многообразием, при этом в ней обнаруживаются некие общие принципы и типические черты, которые в разных терминах и с разной степенью детализации отмечаются практически всеми исследователями. Так, например, многократно цитировавшийся выше очень добросовестный исследователь российской экономической мысли Й. Цвайнерт настойчиво указывает на холизм, антропологизм и акцентирование духовных начал (в противовес материальным) в традиции русской мысли[66]. Академик Л. И. Абалкин, не отрицая указанных характеристик, выделяет в качестве основных методологических принципов РЭШ телеологичность, стратегичность, этическую и социальную направленность[67].
Интересна классификация типических черт русского мировоззрения, а соответственно, методологии познания у признанных классиков истории русской философии. Так, В. В. Зеньковский отмечает, что ещё с раннего Средневековья для русской мысли были характерны целостность (единство веры и мышления, индивида и общества, государства и церкви), антропоцентрическая (сотериологическая) интенция, мистический реализм[68]. С. Л. Франк в статье с характерным названием «Русское мировоззрение», идёт ещё дальше, обосновывая утверждение, что русская философия создала самобытную национально-русскую теорию познания, совершенно неизвестную Западу[69]. Он отмечает такие черты данной гносеологической системы, как антирационализм (интуитивизм), «жизненность»[70] (концепция укорененности познания в жизни, познания как формы и свойства самой жизни, жизненного опыта как основы познания истины и в этом смысле – практицизм[71]), тяга к реализму, или, лучше сказать, к онтологизму – т. н. гносеологический онтологизм (невозможность довольствоваться какой-либо формой идеализма или субъективизма), характерное предубеждение против индивидуализма и приверженность к определённого рода духовному коллективизму («мы-мировоз-зрение», теория соборности), социологичность и антропологичность (в центре научного интереса всегда стоит человек, судьба человека, смысл человеческой жизни, «общественный идеал» и эсхатологические мотивы).
И современные исследователи русской философской мысли единодушно отмечают такие её черты, как духовность, национально-историческая интенция (историософия), антропология, связь с литературой, этицизм, эсхатологичность, целостность и пр.[72]
Таким образом, обобщая типические черты русской философской мысли в её гносеологической части, можно сформулировать основные присущие ей эпистемологические принципы, дающие возможность генерировать методологические основы обществоведческих исследований, а следовательно, правомочие судить о наличии русской школы мысли.
1. Целостность объекта исследования(возможные дефиниции или предикаты объекта – всеединство, системность, комплексность, полнота, синтез, связность с абсолютом[73]) – восприятие объекта познания как целостности, а дифференцированного объекта – только в единстве взаимосвязанных общим замыслом частей, что относится как к материальному природному миру, так и к социуму или отдельному человеку. Истинное познание, согласно русскому гносеологическому подходу, состоит не просто и не столько в обнаружении явления, наталкивании на него и даже не столько в объяснении (экзегезе) его в причинно-следственных соотношениях, но именно в понимании упомянутого общего смысла, точнее даже, замысла о предназначении целого и о месте и роли частей в целом[74]. Такая методология вовсе не обозначает абстрактный синкретически-механистический холизм и не представляет собой простой вариант известной гештальт-философии, но подразумевает именно некое особое живое духовное телеологическое единство объектов и субъектов природных и социальных систем, равно как и самого субъекта познания, который и получает санкцию на знание исключительно в качестве органической части упомянутого живого целого («единосущного» подобия ему), как результата интеллектуально-практического рационально-интуитивного «вживания» в него, «со-чувствия» ему. Концепцию и методологию целостности (философия всеединства, соборности, абсолюта) в разных её аспектах разрабатывали и использовали практически все крупные отечественные мыслители: А. С. Хомяков, И. В. Киреевский, Н. Н. Страхов, Вл. С. Соловьев (в особенности), Л. П. Карсавин, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, И. А. Ильин и многие другие.
2. Аксиологичность, телеологичность и этизм в методологии.
Русская мысль на протяжении многих веков истории всегда не просто задавалась вопросами о смыслах, ценностях и целях, не только считала их главным предметом гуманитарных и даже естественных наук, но рассматривала их в качестве когнитивного инструментария, квинтэссенция которого выражается мыслью «верою познаем». Последнюю идею следует кратко пояснить.
Наличие веры (в обобщенном случае – необязательно религиозной) в качестве инструмента любого процесса познания любого учёного методологически необходимо (это следует из целостного подхода к познавательному процессу) как способ получения априорного смыслосодержащего телеологического знания о рационально не познанном, трансцендентном целом, как способа смыслового ухвата целого. В историческом русском мировоззрении и в русской философии познания настоящая полноценная вера познающего субъекта может быть только религиозной, аналогично дело обстоит в античной греческой философии (пантеизм). В западноевропейской философии начиная с Нового времени гносеологическая «вера» – знание о трансцендентном, получаемое ученым при посредстве интеллектуальной интуиции – непосредственного вне опытного знания, облекается в разные смыслосодержащие формы – «научной картины мира», «феноменологической очевидности», «донаучного знания» и пр., которые могут базироваться как на религиозных, так и на метафизических (натурфилософских, позитивистских, сциентистских), мифологических или смешанных основаниях.
Как известно, для западноевропейского научного мышления со времен позднего Средневековья характерна гносеологическая традиция жёсткого разделения субъекта и объекта познавательного процесса, восходящая ещё к английскому эмпиризму и картезианскому радикальному рационализму. Из данной идеи логически вытекает в том числе потребность объективизации знания (истины), очищения его от эмоциональных субъективно-нормативных примесей и искажений. В противоположность данному представлению, другие известные философские системы, прежде всего античные и восточные, считали и считают такую методу неверной и недопустимой. Однако, подобно русской философии проповедуя принципиальную неразделимость, единство субъекта и объекта, укоренённость первого в последнем, пантеистические религиозно-философские системы часто усматривали в этом единстве сакральный характер и не допускали его разрушения ни в форме познавательного, ни тем более в форме активного практически-преобразующего процесса. Русская же философия, воспринимая идею взаимной зависимости и единства субъекта и объекта познания, во-первых, подобно европейской (изначально основанной на христианской традиции) не воспринимает неживой объект познания в качестве божества, десакрализует его, а также признаёт за субъектом главенствующую, активно-преобразующую роль, во-вторых, подчёркивает не просто существенное влияние особенностей познающего разума на ход и результаты процесса познания, но имманентный характер нормативно-регулятивной (аксиологической) составляющей для любой гносеологии. Не только вера, которая предоставляет учёному картину мира и формирует его научную интенцию, но и все ценности, цели, смыслы, принципы «долженствования», упомянутая интуиция и пр., словом, всё то, что обязательно, осознанно или подсознательно задействуется субъектом в познавательном процессе, составляет необходимый каркас – эпистемологию познавательного инструментария. (В этом умозаключении русская мысль в значительной степени предвосхитила выводы знаменитой неокантианской баденской школы.) Отсюда происходят различного рода регулятивные эпистемологии в русской философии – эпистемология веры (у Вл. С. Соловьева и др.), эпистемология ценностей[75], эпистемология смыслосодержащих объектов (излюбленный термин герменевтики), этическая эпистемология [76] и т. д. Данная тема – предмет особого исследования, здесь же лишь отметим, что, согласно данной концепции, регулятивно-ценностные гносеологические процедуры, такие как, например, упомянутая научная интенция, репрезентация, формализация, интерпретация, категоризация и классификация, конвенции и коммуникации, являются имманентными составляющими любого познавательного действия (это справедливо как для гуманитарных, так и для естественных наук).
