Генри Франкфорт - В преддверии философии. Духовные искания древнего человека
Далее наш текст подробно анализирует результаты деятельности мыслящего сердца и созидающего языка, не добавляя; при этом ничего существенно нового. Он поясняет механическую связь различных чувств с сердцем и языком, говоря, что-назначение зрения, слуха и обоняния передавать информацию сердцу. На основе этой чувственной информации сердце испускает «все, что завершено», т. е. каждую образовавшуюся мысль, а затем «это язык — то, что возвещает то, что измысливает сердце».
Затем текст очерчивает пределы действия силы Птаха, т. е. языка и сердца. Так были рождены боги, так возник божественный порядок, так были созданы принципы существования, от которых зависело снабжение человечества пищей и запасами, так было создано различие между добром и злом, так были созданы искусства, ремесла и все виды человеческой деятельности, так Птах создал провинции и города и определил всем местным божествам подобающие им места. И наконец: «Так было установлено и понято, что его (Птаха) мощь более мощи (других) богов. И вот Птах отдохнул после того, как создал все, и божественный порядок (слово божие) равным образом». По общему признанию, слово «отдохнул» вводит параллель к рассказу Книги Бытия о том, как на седьмой день Бог отдыхал. Перевод «отдыхал» оправдан, но, может быть, будет безопаснее передать это место так: «И вот Птах был удовлетворен после того, как он все сделал».
Ясно, что в тексте заключена некая особая претензия, попытка новомодной теологии утвердиться в качестве национальной и универсальной в противовес старым, традиционным взглядам. Это явствует из только что приведенной цитаты, которую можно перефразировать так: по этим причинам все разумно мыслящие люди пришли к заключению, что Птах — могущественнейший из богов. Несомненно, в тексте заключен именно этот специфический смысл, однако сам по себе этот факт не должен нас особенно занимать. Как мы уже сказали, «Мемфисский богословский трактат» ставит перед собой задачу не победить и уничтожить гелиопольскую теологию, а победить и ассимилировать ее. И в конце концов нас больше интересует возможность существования развитой спекулятивной мысли в том виде, как она дана в тексте, нежели любая полемика между двумя крупными храмами.
Быть может, будет лучше назвать наш перевод выражения «слово бога» как «божественный порядок» свободной перифразой. Но все же мы попробуем отстоять свое толкование. «Слово бога» может означать и означает «заботу богов» или то, что мы могли бы назвать «божественными интересами». Но выражение «божественный порядок» предполагает, что у богов имеется система, в которой все сотворенные элементы находят подобающее им место сразу, как только они сотворены. Контекст перечисляет сотворенные элементы: боги, богатства, пища, запасы, города, области и т. д. Все это объединено термином «все», после чего идет: «а также слово бога». Что это может означать, как не управляющий порядок?
Можно привести доводы в пользу того, что именно этот смысл присутствует и в других египетских текстах. Например, утверждение, что праведник не уничтожен смертью, но обладает бессмертием, так как оставляет по себе добрую память, подкрепляется словами: «Таково слово бога» или, в более широком смысле: «Таков принцип божественного порядка»24. Поскольку египтяне мыслили мир в вещественных, конкретных терминах и поскольку интерпретаторами того, что относилось к божественному, были жрецы, термин «слово бога» стал означать основную часть литературы, священные тексты, но при этом оставался указующей речью богов. Усопшему вельможе были обещаны «вещи всякие прекрасные, чистые, согласно писанию этому божественных слов (= священной книги), сделанному самим Тотом»25. В другом отрывке один писец выговаривает другому за нечестивую похвальбу: «Я поражаюсь, когда ты говоришь: я более глубок, как ученый (букв.: писец), чем небо, земля и преисподняя (т. е. более чем кто-либо на свете)!.. Дом книг (= библиотека) — сокрыт, невидим; Девятка (богов) его скрыта, далека от… то я отвечу тебе: берегись, чтобы пальцы твои не приближались к Словесам Божьим (= священным книгам)!»26. То, что сказали боги, имеет само по себе директивный и руководящий смысл; оно устанавливает порядок, в пределах которого действуют человек и другие элементы вселенной.
Итак, выражение «слово бога» в этих текстах означает не просто «священное писание» или иероглифику. Это — слово, или забота, или дело богов, оно применяется к сотворенным богами элементам. Сотворены были не только материальные элементы; для них было создано «слово», которое, будучи применено к ним, помещало каждый из них на отведенное ему место в божественной системе вещей. Творение не было безответственным созданием причудливо сочетающихся элементов, которые могли быть смешаны в огромном безликом лотерейном колесе. Творение сопровождалось и направлялось словом, выражавшим некое подобие божественного порядка с тем, чтобы осмыслить созданные элементы.
Подводя итоги, можно сказать, что древний египтянин осознавал себя и свою вселенную. Он построил космос, исходя из своих наблюдений и своего опыта. Подобно долине Нила, этот космос был ограничен в пространстве, но обладал утешительной периодичностью. Его структура и механика действия обеспечивали воспроизведение жизни посредством возрождения элементов, дающих жизнь. Сказания о творении также выражались через элементы собственного опыта древнего египтянина, хотя они имели лишь очень приблизительное сходство с другими сказаниями о творении. Наиболее интересный шаг вперед заключается в очень ранней попытке связать акт творения с мыслительным процессом и речью, а не с простой физической активностью. Даже эта «более высокая» философия излагается в живописных терминах, взятых из личного опыта египтянина.
Глава 3
Египет: функция государства
Вселенная и государство
В первых двух главах была сделана попытка установить, каково было отношение древнего человека к окружающему его миру. Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению государства и его роли в картине египетской жизни, рассмотрим два вопроса, которые помогут нам создать фон для нашего разбора. Видел ли древний египтянин какое-либо различие по существу между людьми, обществом, богами, растениями, животными и физической вселенной? Какой представлялась ему вселенная: благосклонной, враждебной или равнодушной к нему? Эти вопросы имеют отношение к связи государства с вселенной и к деятельности государства на благо человека.
Прежде всего рассмотрим вопрос о существенном различии между людьми, богами и другими элементами вселенной. Эта проблема не давала покоя христианским богословам в течение многих веков. Мы можем дать на нее лишь наш личный ответ применительно к древнему Египту. Конечно, ясно, что человек — это одно, а небо или дерево — совсем другое. Но для древнего египтянина такие представления носили изменчивый и комплементарный характер. Небо могло мыслиться как свод, покрывающий землю, или как корова, или как женщина. Дерево могло быть деревом или женщиной — богиней деревьев. Истину можно было мыслить как абстрактную идею, или как богиню, или как божественного героя, некогда жившего на земле. Бог изображался в виде человека, или сокола, или же человека с головой сокола. В одном контексте царь описывается как солнце, звезда, бык, крокодил, лев, сокол, шакал и как пара богов — покровителей Египта, — и это не столько сравнение, сколько выражение его внутренней сущности1. Это означает, что все явления природы — органические, неорганические или абстрактные — имели одну и ту же сущность. Дело обстоит таким образом, что черное не противопоставляется белому, но вся вселенная есть некий спектр, в котором один цвет переходит в другой без четкой границы между ними; в котором, по сути дела, один цвет может превратиться в другой под влиянием определенных условий.
Этот момент нам хотелось бы развить. Мы постараемся доказать, что для древнего египтянина все элементы вселенной были единосущны друг другу. Если это так, то мерки человеческого поведения — то, что лучше всего было египтянину известно, — становились системой отсчета для понимания внечеловеческих явлений. Тогда вопрос о том, была ли вселенная или боги вселенной благосклонны, враждебны или индифферентны, становится бессмысленным. Они будут вести себя так же, как люди: когда они благосклонны, то они благосклонны, когда враждебны — враждебны, когда равнодушны — равнодушны. Если говорить о действиях, то можно сказать, что они были благосклонны, когда решали быть благосклонными, враждебны, когда решали быть враждебными. Этот вывод имеет отношение и к обязанностям государства, и к силам, ответственным за государство.
