Энди Уорхол - Философия Энди Уорхола
На всех вещах в чулане должна быть дата окончания срока годности, как на молоке, хлебе, журналах и газетах, и когда срок годности пройдет, их надо выбросить.
Вот что надо сделать: достать коробку и в течение месяца бросать все в нее, а в конце месяца запереть ее. Поставить на ней дату и отослать в Нью-Джерси. Попытаться проследить за ней, но если это не удастся и вы ее потеряете, это нормально, потому что вам не придется о ней думать, еще один камень упадет с вашей души. Теннесси Уильямс все складывает в чемодан, а потом отсылает его на склад. Я сам начал с чемоданов и ненужных предметов мебели, но потом походил по магазинам, ища что-нибудь получше, и теперь я просто бросаю все в одинаковые коричневые картонные коробки с цветной наклейкой, где написан месяц и год. Я терпеть не могу воспоминаний, поэтому в глубине души надеюсь, что все коробки потеряются, и мне больше никогда не доведется их увидеть. Это еще один конфликт. Я хочу выбрасывать вещи из окна, как только мне их подарят, но вместо этого я говорю спасибо и роняю их в ежемесячную коробку. Но с другой стороны, я думаю, что на самом деле я хочу сохранять вещи, чтобы их можно было когда-нибудь использовать еще раз. Должны быть супермаркеты, в которых вещи продаются, и супермаркеты, в которых вещи принимаются обратно, и пока их число не сравняется, будет больше мусора, чем следует. У каждого всегда бы нашлось, что перепродать, так что у всех были бы деньги, вырученные от продажи. У всех нас что-то есть, но большинство наших вещей не годится для продажи, ведь сегодня предпочтение отдается новым вещам. У людей должна быть возможность продавать свои старые консервные банки, куриные кости, бутылки из-под шампуня, старые журналы. Нам надо становиться более организованными. Люди, которые говорят, что у нас что-то кончается, просто хотят взвинтить цены. Как у нас может что-то закончиться, если во Вселенной, если не ошибаюсь, всегда одинаковое количество материи за исключением того, что уходит в черные дыры? Я думаю о том, что люди постоянно едят и ходят в туалет, и непонятно, почему у людей нет трубки вдоль спины, которая забирает все, что они съели и снова направляет ко рту, регенерируя это. Тогда уж никогда не приходилось бы думать о том, какие надо купить продукты. И людям даже не придется видеть все это, это даже не будет грязно. При желании можно было бы искусственно выкрасить переработанную пищу. В розовый цвет. (Эта мысль пришла мне, потому что я думал, что пчелы гадят медом, но потом узнал, что мед – это не пчелиное дерьмо, а пчелиная отрыжка, и значит, соты – это не пчелиные туалеты, как я думал раньше. Поэтому пчелам приходится делать свои дела где-нибудь в другом месте.) Свободные страны – это здорово, потому что ты можешь просто посидеть на чьем-нибудь пространстве какое-то время и делать вид, что ты – его часть. Ты можешь сидеть в отеле «Плаза», и тебе даже необязательно там жить. Ты можешь просто сидеть и смотреть на людей, проходящих мимо.
Разные люди по-разному занимают пространство – распоряжаются пространством. Очень робкие люди не хотят даже занимать пространство, которое физически занимает их тело, а очень экспансивные – наоборот, хотят занять столько пространства, сколько возможно. До появления средств массовой информации существовал физический лимит на то, сколько пространства человек может занять сам по себе. Люди, по-моему, – единственные создания, которые умеют занимать больше пространства, чем то, где они на самом деле находятся; ведь благодаря средствам массовой информации ты можешь отдыхать и в то же время наполнять пространство собой с помощью пластинок, кинофильмов, в меньшей степени – по телефону, и в наибольшей степени – по телевизору.
Некоторые, наверное, с ума сходят, когда понимают, сколько пространства им удалось занять.
Если бы вы были звездой самого крупного телешоу и прогулялись по средней американской улице как-нибудь вечером, когда вы в эфире, посмотрели в окна и увидели себя на телеэкране в каждой гостиной, где вы занимаете некоторое пространство, представляете, как вы бы себя почувствовали?
Не думаю, что кто-либо, как бы знаменит он ни был в других областях, может чувствовать себя так необычно, как телезвезда. Даже крупнейшая рок-звезда, чьи записи слышатся из всех звуковоспроизводящих устройств, повсюду куда ни пойдешь, не чувствует себя так странно, как человек, который знает, что все его регулярно смотрят по телевидению. Как бы мал он ни был, ему принадлежит все пространство, которое можно только пожелать.
Поддерживать контакт с самыми близкими друзьями надо посредством самого интимного и эксклюзивного средства связи – телефона.
У меня всегда был внутренний конфликт, потому что я робкий и в то же время люблю занимать много личного пространства. Мама всегда говорила: «Не будь настырным, но пусть все знают, что ты здесь». Мне хотелось занимать больше пространства, чем я занимал, но потом я понял, что слишком робок и поэтому не знаю, что делать с тем вниманием, которое мне удается получить.
Вот почему я так люблю телевидение. Вот почему я чувствую, что телевидение – тот вид СМИ, в котором мне больше всего нравится блистать. Я на самом деле завидую всем, у кого есть собственное телевизионное шоу.
Как я уже сказал, я хочу собственное шоу под названием «Ничего особенного».
Большое впечатление на меня производят люди, умеющие создавать новые пространства с помощью слов. Я знаю только один язык, и иногда в середине фразы я вдруг чувствую себя как иностранец, который пытается на нем говорить, потому что у меня случаются спазмы, когда мне вдруг кажется, что какие-то части слов звучат странно, и в середине слова я думаю: «Нет, это, наверное, неправильно – это звучит очень странно, не знаю, стоит ли мне попытаться закончить это слово или переделать его во что-нибудь еще, потому что если оно прозвучит нормально, это будет хорошо, а если плохо, меня сочтут умственно отсталым», и в середине слов, которые превышают один слог, меня иногда охватывает растерянность, и я стараюсь привить к ним другие слова. Иногда получается складно, и когда меня цитируют, слово хорошо выглядит в печати, а иногда – нет. Нельзя предугадать, что получится, когда слова, которые говоришь, начинают казаться странными, и ты начинаешь вставлять другие.
Я очень люблю английский язык – так же, как я люблю все американское, – просто я не настолько хорошо умею с ним обращаться. Мой парикмахер всегда говорит мне, что изучать иностранные языки хорошо для бизнеса (он знает пять иностранных языков, но европейские дети хихикают, когда он говорит, поэтому не знаю, насколько хорошо он их знает на самом деле), и он говорит мне, что я должен выучить хотя бы один, но я просто не могу. Я едва могу разговаривать на языке, на котором уже говорю, так что не хочу разбрасываться.
Но я восхищаюсь людьми, которые умеют обращаться со словами, и я подумал, что Трумэн Капоте так хорошо наполняет пространство словами, что, когда я впервые приехал в Нью-Йорк, я начал писать ему короткие восхищенные письма и звонить по телефону каждый день, пока его мама не сказала мне, чтобы я это прекратил.
Я много думаю о «плодовитых писателях» – тех писателях, которым платят в зависимости от того, сколько они напишут. Я всегда думаю, что количество – лучшее мерило всего (потому что ты всегда делаешь одно и то же, даже если кажется, что ты делаешь что-нибудь другое), поэтому я вознамерился стать «плодовитым художником». Когда Пикассо умер, я прочитал в журнале, что он сделал четыре тысячи шедевров за свою жизнь, и подумал: «Смотри-ка, я могу сделать столько за один день». И я начал. А потом я обнаружил: «Смотри-ка, чтобы сделать четыре тысячи картин, одного дня не хватит». Понимаете, учитывая то, как я их делаю в своей технике, я действительно подумал, что могу сделать четыре тысячи картин за день. И все они будут шедеврами, потому что это будет одна и та же картина. А потом я начал, дошел до пятисот и остановился. Но это заняло больше одного дня, я думаю, это заняло месяц. Значит, со скоростью пятьсот картин в месяц, мне бы понадобилось примерно восемь месяцев, чтобы сделать четыре тысячи шедевров – чтобы быть «плодовитым художником» и заполнять пространства, которые, по моему же убеждению, вообще не стоит заполнять. Это было разочарованием для меня – понять, что это займет у меня столько времени.
Мне нравится писать на квадратной плоскости, потому что не нужно решать, какой стороной ее повернуть – это просто квадрат. Мне всегда хотелось делать картины только одного размера, но кто-то обязательно подходит и говорит: «Вы должны сделать ее немного больше» или «немного меньше». Понимаете, я думаю, все картины должны быть одного размера и одного цвета, чтобы они были взаимозаменяемы, и никто не думал, что у него картина лучше или хуже. И если одна «основная картина» хорошая, то все они хорошие. Кроме того, даже если сюжеты разные, все всегда рисуют одну и ту же картину.
