Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русская сказка - Владимир Яковлевич Пропп

отношении европейской наукой – у Больте – Поливки – Bolte, Polivca, IV, 95-127). В русской науке вопрос о значении сказки для изучения Античности получил особое развитие после революции, но и раньше он затрагивался в работах, например, киевского ученого В. П. Клингера и петербургского профессора Ф. Ф. Зелинского. Работа Клингера «Сказочные мотивы в „Истории“ Геродота»[891] не уступает лучшим европейским трудам на ту же тему. В двух других его работах античные материалы связываются с современным состоянием фольклора («Животные в античном и современном суеверии», «Две античные сказки об орле и их позднейшие отражения»)[892]. Античность здесь рассматривается как источник, рассадник позднейших явлений культуры. На такой же точке зрения стоит Зелинский в своей работе «Античная Ленора»[893]. Мысль о значении Античности для позднейших культур и для современности – одна из основных идей Зелинского. Эта идея, однако, представляет собой нечто иное, нежели принцип стадиальности в изучении фольклора, хотя они и не исключают друг друга. Народные фольклорные основы античной комедии рассмотрены Зелинским в работе о сказочной комедии в Афинах (Märchenkomödie in Athen [894]). Одна из крупнейших его заслуг, еще недостаточно оцененная фольклористами, состоит в открытии особого внутреннего закона фольклорных эпических произведений, названного им «законом хронологической несовместимости». Закон этот, вкратце, состоит в том, что в народной эпической поэзии невозможны параллельные одновременные события на двух театрах действия [895]. Закон этот прослежен Зелинским на «Илиаде», где, в сущности, он уже нарушен. На сказке он может быть прослежен в его чистом, первоначальном виде. При изучении поэтики сказки этот закон не может быть обойден: он представляет собой одну из основных закономерностей сказочной композиции.

Отношением к фольклору римской комедии позднее занимался академик М. М. Покровский [896].

‹…› Только в советской науке этот принцип получил полное развитие. Русская классическая филология наших дней не представляет собой «филологии» в узком смысле этого слова. Народное творчество изучается как одна из основ древней литературы. Фольклор приобретает в наши дни огромное значение в науке об античной культуре. Современный фольклор может во многом открыть глаза на природу и источники памятников этой культуры. В этом направлении идут работы И. И. Толстого, образцовые по обилию материала и по строгости метода. Здесь может быть дан только краткий обзор их. В первой из этой серии работ – «Заколдованные звери Кирки в поэме Аполлония Родосского» (1929)[897] – фольклорный материал привлекается лишь попутно. Работа «Неудачное врачевание. Античная параллель к русской сказке» (1932)[898] уже целиком посвящена одному сказочному сюжету. Анализируются одиннадцать русских и две античных версии, учитывается западноевропейский материал. Исключительная сохранность именно русского материала дает право на ряд выводов относительно формы античных версий. Русские материалы позволяют отвергнуть теорию жреческого происхождения этого сюжета, позволяют судить об относительной древности двух античных версий и т. д. Совершенно новый подход по сравнению с работами Созоновича и Сумцова на ту же тему мы встречаем в одной из наиболее значительных работ советской фольклористики – статье Толстого «Возвращение мужа в „Одиссее“ и в русской сказке» (1934)[899]. Русский материал позволяет расшифровать целый ряд деталей и подкрепляет теорию сказочных основ «Одиссеи». Статья «Обряд и легенда афинских буфоний» (1937)[900] важна тем, что дает редкий обрядовый материал к кумулятивным сказкам. В статье «Трагедия Еврипида „Елена“ и начало греческого романа» (1939)[901] исследуется взаимоотношение уже трех жанров: трагедии, романа и сказки – на один сюжет. И здесь первичной оказывается сказка, что позволяет судить об источниках трагедий Еврипида и сделать целый ряд весьма существенных и важных наблюдений. К тому же типу работ принадлежит статья «Связанный и освобожденный силен» (1938)[902]. В этой работе утверждается крестьянское происхождение сюжета о поимке силена, лесного существа, обладающего волшебными силами и исполняющего желания своего победителя, после чего его отпускают. Детальный анализ сюжета позволил Толстому, кроме других наблюдений и выводов, расшифровать изображение на элевсинской вазе VI века до н. э. – приведение к царю пойманного силена. Можно поставить вопрос о связи этого сюжета с циклом сказаний о Соломоне и Китоврасе.

В небольшой работе «„Гекала“ Каллимаха и русская сказка о Бабе-яге» (1941)[903] Толстой при помощи русской сказки дает более полное, чем это позволяет античный текст, истолкование образа старушки Гекалы, у которой ночует Тезей накануне совершения одного из своих подвигов – поимки марафонского быка. Здесь собран и сопоставлен богатый материал, относящийся к мотиву ночевки героя до совершения им подвига и к образу, аналогичному Бабе-яге, в Античности. Большое значение имеет также работа «Язык сказки в греческой литературе» (1929)[904]. Хотя темой ее служит античная сказка, наблюдения Толстого проливают свет на язык (синтаксис) русской сказки.

Большое внимание уделяет сказке также И. М. Тройский. В работе «Миф о Дафнисе»[905] сказочный материал привлекается попутно и еще не имеет решающего значения. Зато в более поздней работе «Античный миф и современная сказка» дается весьма обстоятельное и теоретически обоснованное сопоставление античных сюжетов в мифе с таковыми же в сказке. Положение, что «сказка воспроизводит старинные контуры сюжета с большей точностью, чем греческий эпос», принимается не безоговорочно, а осложняется рассмотрением исторических судеб и социальной природы сказки и мифа. В работе применяется указанный прием к сюжету о Полифеме. Современная сказка позволяет понять и объяснить «запутанное ведение рассказа у Гомера». Эти же положения применяются к мифу о Пелее и Фетиде (насильственный брак человека с женщиной божественного происхождения, впоследствии нарушаемый). «Критская сказка, записанная в XIX веке, позволяет собрать воедино разрозненные детали старинного сказания о Пелее и Фетиде». Тот же метод используется для анализа и некоторых других мотивов. Изучение социальной природы сказки и мифа позволило Тройскому дать новое понимание отношения мифа к сказке. «Миф, потерявший социальную значимость, становится сказкой».

Названные работы способствуют развитию социально-исторического изучения сказки, они имеют первостепенное значение для фольклориста, хотя сказка служит здесь не основным предметом исследования. Вопрос о том, что представляет собой сказка на той стадии общественного развития, к которой относится Античность, в них не ставится и не решается, хотя и дается богатый материал для его разрешения. Привлечение сказочного материала помогает выяснить происхождение и характер античного материала, но этим еще не решается вопрос о происхождении сюжета или о методе как таковом. Сказочный сюжет сам восходит к более древней стадии, чем Античность. К этой более древней стадии представители классической филологии, как правило, не обращаются.

В этом отношении среди ученых, занимающихся Античностью, несколько особое место принадлежит О. М. Фрейденберг, также положившей много