Животные в религиях - Зоя Петровна Соколова
Извинительные обряды на охоте — также деталь промыслового культа. У многих народов Сибири и Северной Америки существовал обычай обращения к убитому медведю. Так, орочи, убив медведя, обнимали его и говорили: «Пришел, здравствуй, спасибо». Это приветствие, как и ряд других обрядов, совершаемых над только что убитым медведем, имело целью умилостивить его, отвести от себя вину за его убиение. Кеты, подняв медведя из берлоги, говорили ему: «Ты не сердись, дедушка! Пойдем к нам в гости!» — и убивали его. Долганы будили медведя в берлоге криками и говорили: «Удержи свой гнев». Убив медведя, они водили вокруг него хоровод и говорили: «Не мы тебя убили, сам умер. Плохо не думай и впоследствии наших детей не трогай». При подходе к берлоге эвенки говорили: «Дедушка, тебя убивает ворон». Эвенки киндигирской группы обращались к медведю в берлоге: «Не тунгус пришел к тебе, а якут заблудящий! Помаленьку вылезай, отец». Норвежский охотник, убив медведя, говорил ему: «Не я тебя убил, а ружье тебя убило». У других народов смерть медведя приписывалась разным животным либо считалась наградой за его «праведную» жизнь.
Такое же значение имели другие обычаи на охоте. Кеты, например, убив медведя, тушу оттаскивали к костру, чтобы «глаза медведя не видели своей берлоги». Рассказывали, что однажды охотник убил медведя и, не оттащив туши, пошел за людьми. В дороге он вспомнил, что забыл огниво, вернулся, а медведь ожил и растерзал его. Охотник дополз до людей и, умирая, сказал: «Жить дальше будете, убив медведя, оттаскивайте его от берлоги дальше, чтобы ее не увидел, а то оживать сердитый будет». Якуты не нападали на медведя врасплох, а сначала будили его, толкая в бок шестом. Тут же в лесу охотники, соблюдая определенные обычаи, свежевали медведя. Медведь, по представлениям многих народов, являлся одновременно и зверем, и существом высшего порядка, и в то же время подобным человеку. У кетов медведь — «как человек, шкура — только одежка, как у нас». В связи с этим обряд снятия шкуры медведя у многих народов одинаков. Шкура считается шубой медведя, и снимается она так, как снималась бы одежда с человека.
…Нам повезло: киномеханик отправился в верховья маленькой речушки показывать рыбакам-хантам новые фильмы. Мы упросили его взять нас с собой. Стоял август. Лишь небольшая клубная мотолодка могла пройти по теперешнему мелководью. Только взошло солнце, мы отправились в путь. Нам предстояло пройти не меньше 300 км. Таежные речки очень живописны. Их заросшие кустарником и деревьями берега плыли мимо нас сплошной зеленой стеной. На много десятков километров — ни одного дома, ни души — одна тайга…
И вот мы у места. Здесь река делает большой изгиб, и мы оставляем лодку у основания этой петли, а сами пешком направляемся по прямой: на той стороне должна быть стоянка рыбаков. Уже вечереет, последние лучи солнца золотят листву обступивших нас кустов. По узкой, еле заметной тропинке пробираемся вперед и вдруг из-за поворота открывается совершенно первозданный пейзаж: спокойно струится серебристая река, безмолвная тишина вокруг — и три чума сверкают желтизной бересты в лучах заходящего солнца. Пожалуй, никогда так остро я не чувствовала себя во власти одного ощущения: вот так жили наши предки и пять, и десять тысяч лет назад… Очарование первого мгновения длилось недолго: послышалась знакомая мелодия «Катюши». Оказывается, один из обитателей чума завел патефон…
Рыбаки вместе с семьями жили здесь уже целый месяц и перегораживали речку запором, чтобы осенью и зимой ловить рыбу в ловушки. Мы не зря стремились в эту глушь и приехали как нельзя более кстати: только что один из хантов, любитель поохотиться, пытаясь добыть что-либо на ужин, убил медведя. Для меня это была большая удача: впервые за много лет работы среди хантов мне предстояло побывать на медвежьем празднике. Здесь, как сказал мне киномеханик, по отношению к медведю сохранилось немало традиционных обрядов. Мне давно хотелось посмотреть, как снимают шкуру с медведя. Но пришлось довольно долго уговаривать стариков, чтобы мне разрешили присутствовать на этой церемонии. Пожалуй, еще лет десять назад мне, как женщине, ни за что не позволили бы это. Но теперь уж и старики утрачивают свои суеверия одно за другим. «Ладно уж, — говорит старик Ефим, — раз ты в брюках, тогда и за мужика сойдешь».
Туша матерого медведя лежит на лапнике. Ефим сосредоточенно выстругивает тонкие палочки. Боясь обидеть его неуместным вопросом, я все же спрашиваю: «Это зачем палочки?..» — «Как не понимаешь, — сердится Ефим. — Это даже малый ребенок знает. Ведь то застежки от шубы. Ведь „старику“ (это он о медведе) сейчас шубу снимать будем. А для этого надо застежки развязать, как на женском сахе. Пять застежек у него. Если б „старуха“ была, то четыре застежки у нее». Он кладет палочки поперек груди и живота медведя и ножом как бы разрезает их. «Разрезал их ножом — значит и шубу развязал, зверя уважил. Дух его следит, наблюдает, что с ним, убитым, делать будут. Без палочек нельзя»…
После разрезания палочек шкуру сдирали с туловища, оставляя ее на лапах и голове; у некоторых народов голову и лапы отрезали от шкуры сразу, у других — в конце праздника.
Мясо медведя привозили в селение и варили во время или после праздника, а шкуру с головой укладывали в почетном месте и «угощали» медведя-«гостя». Саамы клали убитому белому медведю кусок соленой рыбы и говорили: «На, не говори дома, что ты был в гостях и тебя не накормили. Пусть придут и другие, мы их тоже накормим». Североамериканские индейцы, убив медведя, подносили дары его отрезанной голове.
Само празднество было направлено на то, чтобы хорошо встретить «гостя», угостить его и отвести от себя вину за причинение вреда. Поэтому содержанием праздника были пляски зверей, на которых отводилась вина, песни и пляски, рассказывающие о жизни и смерти медведя, угощение медведя, извинительные обряды и наконец ритуальное вкушение медвежьего мяса. Например, индеец кроу (степи Северной Америки) на медвежьем празднике исполнял медвежью пляску и угощал гостей мясом. К столбу привязывалась шкура медведя, а вокруг нее кружились все участники празднества. На медвежьей пляске у камчадалов хозяин обносил всех присутствующих куском мяса, срезая его
