Мишель Шово - Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры

Однако другой персонаж приобретал все больше и больше значимости — царский писарь.{105} Это звание, в отличие от эконома и его помощников, восходило к древнеегипетской традиции. Его греческий титул, звучащий как базиликограммат, дословно переводился на местный язык (сэш-несу — на египетском классическом или сех-ан-пераа — на демотическом). Эта должность была уделом египтян. В администрации нома царский писарь в конце концов вытеснил эконома в течение II века, став, таким образом, вторым человеком в округе после стратега. Такому повышению статуса писаря без сомнения способствовало знание одновременно двух языков, которым отличались все египтяне, состоявшие на службе у Птолемеев, тогда как греки редко и с трудом овладевали местным египетским наречием. Также к положительным сторонам этой работы относилось прекрасное знание сельской местности и местного менталитета, что было несомненным козырем в решении проблем, касающихся сельского хозяйства. В нижней ступени иерархической лестницы роль царского писаря выполняли топограммат (писарь кантона) и комограммат (деревенский писарь). Естественно, все они были египтянами.{106} Их роль в управлении сельскими территориями была первостепенной, как показывают сохранившиеся архивы комограммата из Керкеозириса в Фаюме, некоего Менхеса.{107}

Этот Менхес, являясь представителем общественных интересов своей деревни, следил за всеми действиями административной власти, что повышало его престиж, которому завидовали другие знатные жители деревни, местный эпистат, глава местных правоохранительных органов, или комарх. Неизвестно, каким образом Менхес достиг желанного поста, но точно известно, при каких обстоятельствах он смог вернуться на этот пост в 119 году.{108} С одной стороны, чтобы добиться восстановления в должности от диойкета, к которому обращались финансовые чиновники, он должен был приобрести за собственные деньги неплодородную царскую землю в 10 арур (2,75 гектара), выплачивая при этом налог на плодородную землю по 50 артабов пшеницы. Это был удобный способ для администрации извлекать доход из неплодородных земель. Но такой подход приводил к тому, что кандидаты в чиновники уже имели способы противостоять налогам, установленным на возделанные земли, то есть тем из них, которые царские крестьяне не могли полностью взять на себя. Более того, Менхес должен был дать взятку деревенской общине. Эта взятка включала в себя 50 артабов пшеницы и 50 артабов чечевицы и других бобовых. Такая постановка проблемы означала, что к другим представителям деревни — имеются в виду комарх и старейшины — обращались за советом при назначении местного писца, и желательно было их подмаслить.

Чем более влиятельным оказывался пост писаря, тем более он был подвержен интригам местной власти, как это доказывают злоключения, происходившие с тем же самым комограмматом (декабрь 118 г.): «Семнадцатое хатира 53 года, я узнал о прибытии в деревню Асклепиада помощника Аминиаса, главы, следящего за правопорядком в номе. По традиции я вышел им навстречу в сопровождении комарха, нескольких старейшин деревни и Деметрия, главы охраны деревни. Когда мы их поприветствовали, они задержали меня, Деметрия и одного из крестьян по имени Маррес, сына Петоса, под тем предлогом, что на нас поступила жалоба от некоего Гариота, сына Харсиесиса, жителя Крокодиополя. В жалобе этого крестьянина было написано, что его пытались отравить, когда он вместе с остальными ужинал в деревенской таверне. Асклепиадос повелел нам предстать в суде перед Аминиасом 19 числа того же месяца, который снял с нас обвинения из-за неявки обвиняющей стороны…<…>».{109}

Менхес в своей петиции, адресованной путешествующей в то время по провинции царской семье, исходя из того, что на него нет обвинений, просит царя повелеть стратегу, чтобы никто не мог «повторить ту же самую процедуру, используя клевету или шантаж». План, имеющий своей целью дискредитировать Менхеса и подчиненных ему людей, провалился, однако у писаря были все основания опасаться новых попыток лишить его занимаемой должности.

Налоги являются ключевым словом в административной системе управления Лагидов. Птолемеи вели себя прежде всего как владельцы плодородной земли, из которой они мечтали извлечь максимум прибыли. Навязанные Египту аспекты экономического контроля, большинство из которых цари позаимствовали в системе внутреннего правления фараонов, поначалу даже способствовали росту экономики, названной некоторыми историками «управленческой», или «государственной». Однако итог подобного контроля выразился не столько в рациональном и централизованном экономическом управлении страной, направленном на повышение уровня ее производительности, сколько в гарантированных поступлениях излишних доходов в казну государства.

Налоги, как и вся структура товарообмена, базировались на двух основных единицах стоимости: деньги (в монетах) и пшеница. Несмотря на то что деньги были введены в Египте еще в V веке во время персидского правления, монеты как средство повседневного обмена прижились только в правление династии Лагидов, тогда как пшеница все это время оставалась основой традиционной системы экономики.

Государственные доходы базировались на двух параллельных системах, основанных на различных принципах. Взимание налогов с земель, засеянных пшеницей, осуществлялось прямо на месте, на молотильных токах. Взиманием налогов занимались царские чиновники, называемые «ситологами» (специалистами по ландшафту), затем пшеницу перевозили в царские амбары, прежде чем распределить ее по назначению: на содержание царских подданных (чиновников, военных), на снабжение пшеницей Александрии и на вывоз хлеба за пределы страны. Налоги, взимаемые с большинства прочих продуктов и других работ, исчислялись по различным системам. Но цель была одна — заставить поступать именно деньги в царскую казну, а не продовольственные товары. Чтобы достичь этой цели, Лагиды ввели в Египте систему отдачи на откуп налогов, задуманную греками как сбор пошлины с быстро портящихся продуктов, на которые невозможно было установить точную цену. Эта система предполагала существование банков и инвестиционных капиталов. Капиталы к тому времени вышли уже далеко за пределы Египта; потенциальные инвесторы видели в отдаче на откуп налогов средства для собственного обогащения.

На самом деле, внедрение частной выгоды в систему налогообложения было далеко от идеи «либерализации» экономики. Напротив, дотошный, тщательный контроль должен был осуществляться государством, чтобы помешать хищениям, наносящим ущерб уже выработанной экономической системе. Продукция, на которую государство определяло налог, подвергалась предварительной оценке чиновников-профессионалов, затем оцененный урожай становился предметом всеобщего торга, касающегося итоговой суммы налога, который богатое сословие обязалось выплачивать государству. Эти богачи объединялись в организации, подобные современным фирмам, дабы гарантировать выплату налога. Эти «фирмы» полностью скупали продукцию и выставляли ее на рынок по своей собственной цене. Затем урожай поступал на утвержденные пункты переработки, принадлежащие частным владельцам либо храмам, которые в свою очередь выплачивали налог по сходной системе. В конце концов, владельцы этих организаций продавали товар широкого потребления либо оптовикам, либо продавцам розничной торговли, которые устанавливали свою собственную надбавку к цене по государственной лицензии.

Можно догадаться, что законы свободного рынка никогда не рассматривались в качестве альтернативы во времена правления Лагидов. На всех уровнях, от производителя до розничного продавца, цены устанавливались государством. Только общая сумма налогов могла варьироваться в зависимости от той или иной прибавки к цене. В интересах государства было предоставить богатому сословию гарантию высокого качества и достаточного количества урожая, чтобы то могло установить максимально завышенную надбавку к общей сумме пошлин и тем самым пополнить государственную казну в надежде получить определенную выгоду и для себя. Чтобы сократить риск, контроль осуществлялся максимально строго. Чиновники, оценивающие урожай на корню, отвечали за возможный дефицит товара, что, впрочем, не мешало им перекладывать ответственность, в случае необходимости, на крестьян. Ремесленники и служащие переработочных пунктов обязаны были присутствовать на рабочих местах и в качестве гарантии принимали присягу. Их рабочие инструменты, например, давильни для масла, опечатывались по истечении рабочего дня, чтобы избежать тайного производства продукции, а также ее контрабанды. Что касается владельцев «фирм» и посредников на торгах, то они должны были выдавать долговые обязательства под заложенное имущество, а также предоставлять залоги. Все полученные суммы они клали на счет «фирмы» в царский банк. На этот счет накладывался секвестр до конца бюджетного отчетного года. Ежемесячные собрания объединяли эконома нома, его антиграфа, представителей «фирм» и банкиров для проверки счетных документов и установления промежуточного баланса. Эти документы в опечатанном виде отправлялись в Александрию, чтобы там их могли заново просмотреть диойкет и его эклогист, главный счетовод царства.