В пучине бренного мира. Японское искусство и его коллекционер Сергей Китаев - Евгений Семенович Штейнер
О транслитерации японских слов: долгие гласные ё, о, ю и изредка у обозначаются макроном (черточкой над буквой): ё̄, о̄, ю̄ или ӯ.
И напоследок несколько слов об истории этой книги. Первые фрагменты ее текста были написаны в 2006–2007 годах, когда по просьбе И. А. Антоновой я готовил к публикации каталог гравюр из коллекции Китаева. Каталог в течение многих лет составляла хранитель коллекции Беата Григорьевна Воронова. Она проделала огромную работу, но в силу разных причин ее складывавшийся долгие годы текст нуждался в дополнениях, уточнениях, обновлениях и т. п. Я взялся за это из доброй памяти к Пушкинскому музею и из уважительной симпатии к Беате Григорьевне, которую хорошо помнил со времен своей работы в ГМИИ в 1975–1979 годах. Помню, как для своей первой статьи про японского художника – это была заказная статья про Каванабэ Кёсая для поминального сборника “Сто памятных дат – 1981”[6] – я, студент третьего курса и старший лаборант Отдела репродукций, смущаясь, попросил Воронову показать мне гравюры Кёсая. Она была очень радушна, пригласила к себе в хранение и достала множество картинок, большую часть из коих я никогда не видел в книгах. Так, с самого начала моей извилистой профессиональной дороги благодаря Беате Григорьевне я стал стараться работать с оригиналами – даже для проходной популярной статейки. Для студента это была незабываемая школа. Разумеется, это были листы из собрания Китаева. И это имя я запомнил еще с тех лет.
Когда четверть века спустя я принял участие в подготовке большого каталога гравюрной части коллекции Китаева, я пользовался советами Роджера Киза, крупнейшего специалиста по искусству Хокусая и по суримоно[7]. Он умер в ноябре 2020 года. Памяти Беаты Григорьевны и Роджера я посвящаю эту книгу.
0–1
Беата Григорьевна Воронова в ГМИИ. 2 июня 2007. Фото автора.
Beata G. Voronova in her office in the Pushkin Museum. June 2, 2007. Photo by the author.
В заключение хочу выразить признательность коллегам, обсуждавшим со мной некоторые гравюры или помогавшим с доступом к базам данных или книгам, хранящимся в закрытых ныне, из-за пандемии ковида, библиотеках. Это (в алфавитном порядке):
Маргарита Аксененко и другие друзья и коллеги в ГМИИ;
Татьяна Вендельштейн (ГТГ, Москва) за помощь с иллюстрациями;
Джон Карпентер (John Carpenter, Metropolitan Museum of Art, New York);
Ирина Картвелишвили (Москва) за советы по иллюстрациям и помощь в их обработке;
Борис Кац (Санкт-Петербург) за предоставленные материалы из петербургских архивов и периодики;
Кэтрин Мартин (Katherine Martin) и Сара Турк (Sarah Turk, обе – Scholten Japanese Art Gallery, New York);
Рёко Мацуба (Ryoko Matsuba, University of East Anglia, Norwich);
Джулия Мич (Julia Meech, Impressions: The Journal of the Japanese Art Society of America, New York) – особенно за то, что с энтузиазмом отнеслась к перепечатке впервые опубликованных у нее в журнале материалов и поделилась лицензионными иллюстрациями;
Юлия Рамм (Julia Ramm, New York) – за помощь в раскрытии данных на старом CD;
Тиаки Сакаи (Chiaki Sakai, Columbia University Store Library, New York);
Гвидо Трепса (Gvido Trepsa, Nicholas Roerich Museum, New York);
Альфред Хафт (Alfred Haft) и Тим Кларк (Tim Clark) (оба – The British Museum, London);
Наталья Шпер (Москва) – за сверку каталожных сведений;
Изабелла Шухман (Isabella Shuhman, Maale Adumim) – за вдумчивое чтение и советы по редактуре;
Команда НЛО: Галина Ельшевская, Дмитрий Черногаев и другие коллеги, сделавшие такую замечательную в художественном отношении книгу, но в первую очередь Ирина Прохорова, которая прочла рукопись и решила, что ее нужно издать.
0–2
Роджер Киз делает доклад о Хокусае в Берлине. 2011. Фото: Немецко-японский Центр, Берлин.
Roger Keyes giving a lecture on Hokusai. Berlin. September 2011. Photo: Japanisch-Deutsches Zentrum, Berlin.
1
О чем, зачем и для кого делались эти картинки
Если спросят, можно ли назвать такую страну, чьи искусство и культура оказали наибольшее влияние на формирование нового западного искусства в конце XIX и начале XX века, то ответом будет: Япония! Не Франция с ее провозвестниками обновления художественного языка Европы – импрессионистами и последующими радикалами, фовистами-кубистами, не Россия с ее зачинателями абстракционизма и корифеями конструктивизма, а Япония, ибо без адаптации основных формальных принципов ее искусства новое искусство Запада было бы иным. Это остро и лаконично выразил еще в конце XIX века один из первых знатоков и пропагандистов японского искусства Луи Гонз: “Капля их крови смешалась с нашей кровью, и никакая сила на свете уже не вытравит ее”[8].
Японские принципы построения композиции, такие как асимметрия, неуравновешенность, локальные цвета, отсутствие светотеневой моделировки, линеарность, плоскостность, серийность и др., и их воздействие на западное искусство достаточно хорошо описаны и исследованы[9]. Но при этом очень часто внутреннее содержание произведения японского искусства остается нераскрытым и непонятным даже сейчас, после более чем вековой истории восхищения и изучения. В едва ли не наибольшей степени это относится к гравюре укиё-э, расцвет которой пришелся на XVIII–XIX века. Американский искусствовед Дональд Дженкинс писал в предисловии к каталогу одной из ключевых выставок японской гравюры 1990-х
