Борис Иванов - Введение в японскую анимацию

В связи с особенностями климата пастбищ в Японии почти не было (поля моментально зарастали бамбуком), поэтому домашний скот был большой редкостью. Исключение было сделано для волов и, впоследствии, лошадей, которые пищевой ценности не имели и использовались, в основном, как средство передвижения знати. Основная часть крупных диких животных была истреблена уже к XII веку, и они сохранились только в мифах и легендах.

Поэтому японскому фольклору оставалось только небольшие животные вроде енотовидных собак (тануки) и лис (кицунэ), а также драконов (рю) и некоторых других животных, известных только по преданиям. Обычно в японских сказках разумные животные-оборотни вступают в конфликт (или в контакт) с людьми, но не друг с другом, как, например, в европейских сказках о животных.

Японию омывают океан и моря, богатые рыбой. Японцам известно более 10 тысяч видов морских животных, основная часть которых съедобна. Однако, размер большинства этих существ невелик (по сравнению с кабанами или коровами). Поэтому японская кухня не знает понятия «основное блюдо».

Торжественная трапеза аристократов X века (и состоятельных людей всех последующих веков) состояла из нескольких десятков разнообразных блюд, каждое из которых подавалось в небольшом количестве, отдельно каждому едоку и сервировалось с большим вкусом и фантазией. Понятие «добавка» японской кулинарной культуре также неизвестно.

Не менее важную роль в японской кухне играет японская флора, употребляемая и в составе соусов и приправ, и отдельно. В связи с таким разнообразием блюд, в каждом краю существует несколько особых кушаний, которые нельзя попробовать больше нигде и которыми этот край славится. В позднейшие времена каждый путешествующий по Японии обязательно привозил домой образцы таких кушаний как сувениры из дальних краев.

Также существенную роль в кулинарии играл способ потребления пищи. В отличие от Европы, где еда резалась ножом и поедалась руками, разделка пищи в Японии происходила во время готовки, а готовые кусочки брались палочками. За счет этого насыщение приходило от меньшего количества еды, так как она делилась на большее количество порций, а потому – лучше усваивалась.

В основе древнейшей японской религии, синтоизма, лежит культ множества божеств и духов (ками). Главные из них – духи местности и духи семьи («священные предки»), однако, считается, что ками есть практически во всем и повсюду.

Насколько сейчас можно судить, древним японцам не было известно разделение на «злых» и «добрых» духов. Они считали, что духи могут рассердиться, если их не ублажать, но если правильно исполнять все обряды, то духи будут благосклонны. И до сих пор понятия «Абсолютное Добро» и «Абсолютное Зло» для японской культуры не характерны.

Важнейшим понятием синтоизма является «чистота», как духовная, так и физическая. С древнейших времен в Японии царит культ чистоты и людей, и их домов, и улиц. Так, одно из самых сильных японских оскорблений в переводе означает: «У тебя грязное лицо». Во многом поддержанию чистоты способствовало уже упоминавшееся отсутствие крупных домашних животных. В этом кроется одна из причин того, что Японии, несмотря на большую скученность населения, неизвестны такие масштабные эпидемии, как Великая Чума начала Нового Времени, уничтожившая половину населения Европы.

Из числа прочих ками правители Японии выделили культ богини Солнца Аматэрасу и объявили первого императора Дзимму ее прямым потомком. Так император стал служителем культа верховного божества. Поэтому за всю историю Японии династия императоров никогда не прерывалась (это бы, по мнению японцев, навлекло на страну огромные беды), а политическая жизнь состояла в состязании за право руководить страной от имени императора.

В VII веке началась «перестройка» Японии по образцу Китайской империи – реформы Тайка. Кончился период Ямато (IV-VII века), и наступили периоды Нара (VII век) и Хэйан(VIII-XII века). Важнейшим следствием реформ Тайка был приход в Японию китайской письменности – иероглифов (кандзи), изменивших не только всю японскую культуру, но и сам японский язык.

Японский язык сравнительно беден в звуковом отношении. Минимальной значимой единицей устной речи является не звук, а слог, состоящий либо из гласного, либо из сочетания «согласный-гласный», либо из слогообразующего «н». Всего в современном японском языке различают 46 слогов (для примера – в основном диалекте китайского языка путунхуа таких слогов 422).

Введение китайской письменности и привнесение в японский язык огромного пласта китайской лексики породило множество омонимов. Записывающиеся разными иероглифами и совершенно разные по смыслу китайские одно– или двухсложные слова никак не различались в японском произношении. С одной стороны, это стало основой для всей японской поэзии, много игравшей с многосмысленностью, с другой стороны, это создавало и создает до сих пор существенные проблемы в устном общении.

Другой проблемой с кандзи был различный грамматический строй в китайском и японском языках. Основная масса слов китайского языка неизменяемы, и поэтому их можно записывать иероглифами, каждый из которых обозначает отдельное понятие. В японском же языке существуют, например, падежные окончания, для которых иероглифов не было, но записывать которые было необходимо.

Для этого японцы создали две слоговые азбуки (каждый символ в них обозначает слог): хирагану и катакану. Их функции менялись на протяжении всей истории Японии.

В настоящее время хирагана используется для записи падежных окончаний, служебных слов, междометий, многих слов и имен (особенно женских), иероглифы для которых были исключены из японского языка в ходе реформ письменности. Также хирагана используется в книжках для детей, еще не освоивших иероглифы, и для обозначения чтения сложных иероглифов в книжках для детей постарше.

Более графически простая катаканаиспользуется для записи иностранных слов и названий, а также как своеобразный курсив для выделения отдельных слов в предложениях.

Кандзи используются для записи корней слов, а также японских фамилий, названий и имен (в основном – мужских). Естественно, что в больших текстах кандзи, хирагана и катакана (а в последнее время – и латиница) используются вместе, вперемешку.

В Средние века хирагана обычно использовалась для записи «развлекательной» литературы (романов, повестей и стихов), кандзи – для ученых трактатов по образцу китайских, а катакана – для религиозных нужд.

Понятно, что столь запутанная и неоднозначная система письменности не способствовала желанию делать текст единственным носителем информации. Так, в первых же поэтических сборниках к каждому стихотворению приписывался комментарий, когда, кем и почему оно было сочинено, чтобы можно было отличить основной смысл от вторичных.

Хорошие знания кандзи были редкостью даже среди знати. По той же причине уже древнейшие японские художественные тексты богато иллюстрировались, не только по эстетическим соображениям, но и для упрощения их понимания. За счет этого развивалась традиция экономного символического рисунка, каждый штрих которого нес смысловую нагрузку.

Не менее важным в ходе реформ VI века было то, что в Японии распространился буддизм. К этому моменту философское учение, сформулированное Буддой, успело обрасти развитой мифологией и сложным богослужением. Привнесение их в мировоззрение японцев, с одной стороны, дало простор для развития тонкой и высокой культуры, а, с другой стороны, создало почву для появления множества религиозных сект, «упрощающих» сложное и неоднозначное учение до простых, если не примитивных тезисов вроде «Постоянное произнесение слов „Славься, будда Амида“ („Наму, Амида-буцу“) дарует после смерти райское блаженство».

Дело в том, что простой народ и многие представители военной знати отнюдь не получали утонченного образования и не могли, да и не хотели разбираться во всех тонкостях буддийской теологии. Они рассматривали буддизм с точки зрения синтоизма – как систему «Ты мне – я тебе» и искали простейших путей достижения желанного посмертного счастья.

Неудивительно, что привезенное из Китая учение чань-буддизма, получившее в Японии новое название – «дзен», быстро завоевывало умы и простых, и знатных японцев. Ведь дзен-буддизм не был ни «примитивной» сектой, ни собранием сложнейших правил богослужения. Наоборот, точнее всего было бы определить его как реакцию протеста и против первого, и против второго.

Дзен ставил превыше всего Просветление, мгновенное событие, происходящее в сознании человека, который смог выйти за пределы установившихся иллюзий окружающего мира. Достигалось это не приношением божеству, а личным подвигом – медитацией, а также помощью Учителя, который неожиданной фразой, историей, вопросом или поступком показывал ученику абсурдность его иллюзий. Такие дзенские вопросы или истории назывались коаны.