Александр Донцов - Феномен зависти. Homo invidens?

Подводя итоги блицобзора трактовок человека, испытываю два взаимоисключающих чувства: глубокого удовлетворения от принадлежности к виду, обладающему столь значительными достоинствами (разум, свобода, созидание, творчество…), и глубокого сомнения, любой ли представитель данного вида – homo naturalis – в полной мере владеет этим богатством. Разумеется, слегка поднатужившись, каждый назовет несколько разумных, деятельных, творчески одаренных, социально адаптированных и по-своему свободных современников, хотя эти дары чаще встречаются не оптом, а в розницу. Увы, люди, лишенные подобных способностей, всплывают в памяти без запинки. Складывается впечатление, перечисленные отличительные свойства человека не столько задают границу между ним и иными живыми существами, сколько выделяют «отличников» рода человеческого. Получается нечто схожее с застывшими физиономиями передовиков производства на доске почета советского времени.

Авторы статьи «Человек» в 4-томной «Новой философской энциклопедии», посетовав на отсутствие развитой и общепринятой концепции человека, отмечают: «Вся история философской мысли и есть в значительной мере поиск такого определения природы человека и смысла его существования в мире, которое, с одной стороны, полностью согласовывалось бы с эмпирическими данными о свойствах человека, а с другой – высвечивало бы в будущем перспективы его развития»[3]. Стало быть, стратегия философских поисков человеческого естества состоит в попытке совместить его нынешнюю жизненную реальность с тем обликом, который оно сможет и должно приобрести в неблизком благоприятном будущем. Реализуя названную стратегию, философы и философствующие представители конкретных человековедческих дисциплин сосредоточили усилия главным образом на проектировании идеального Человека, царство которого наступит в светлом завтра. Почему конструирование эталона стало центральным предметом раздумий о судьбе человека? Причин много. Во-первых, мечты о прекрасном будущем, как и прошлом, – лучшее лекарство от тягот настоящего. Во-вторых, нет мыслителя, который втайне не мечтал бы прослыть пророком. В-третьих, кроме славы пророка, проектирование человека позволяет надеяться на статус и гонорары творца: идеал ведь не просто манит, но и продается заказчику в упаковке всяческих «развивающих» тренингов, консультирования и т. п. Итог? Конструкт человека, напоминающий монументального слащавого Франкенштейна, небрежно сшитого из плохо подогнанных достоинств и озабоченного идеей непрестанного самосовершенствования.

Не будем чрезмерно иронизировать. У А.А. Гусейнова, отвечающего на вопрос «что же мы такое?», нашлись весомые аргументы для вывода, что «человека в природном, физическом мире отличает его нежелание примириться со своим положением. Он не отождествляет себя со своим эмпирическим бытием, телесностью, пассивно – страдательным статусом в мире, со своей тварностью. Человек – существо, и, видимо, единственное существо, которое взбунтовалось против своего существования»[4]. Автор называет человека «животным, устыдившимся своей животности», настаивая: «Внутреннее недовольство, отрицательное отношение человека к своему наличному бытию – не одно из психологических свойств человека, а самая основа его психологии»[5]. Сказано возвышенно, и не хочется спорить, тем более в «Античной этике»[6] тот же автор убедительно показал: моральные каноны, осмысленные и сформулированные древними мудрецами, – не просто игра досужего ума философов. В их утверждении восторженные последователи обретали столь полное счастье, что готовы были заплатить за него самой жизнью. Впрочем, и без экзальтированной веры в строгую добродетель как дорогу к бессмертию, «этика, – подчеркивает другой философ, – является чудесным средством, благодаря которому человек может сохранить себя посреди тягот и соблазнов, может свободно говорить о самом себе как о самом важном на свете, задаваться вопросами о сверхнеобходимом»[7].

Здесь, уважаемый читатель, предлагаю задуматься: обоснован ли тезис о «недовольстве как сущностном состоянии человека»[8]? Если не вдаваться в дискуссию о природе сущности и «сущностным состоянием» считать нечто важное, думаю, это весьма верное определение. Многое из того, что современная психология знает о человеческих эмоциях и мотивации поведения, вполне ему соответствует. Достаточно вспомнить неоднократно зафиксированную ненасыщаемость человеческих потребностей. Еще Аристотель отмечал: вожделение не имеет предела и люди желают бесконечно. Обратившись к повседневному опыту и здравому смыслу, мы моментально вспомним массу вечно брюзжащих сограждан и анекдоты типа «если вам больше 30 и, проснувшись утром, вы не почувствовали никаких недомоганий, скорее всего, вы в раю». Состояние здоровья, размер зарплаты и квартиры, воспитанность детей, верность супругов, действия начальников, погода, наконец, – как правило, оставляют желать лучшего. Реже, но встречались на жизненном пути люди, болезненно недовольные собой. Один из классиков психоанализа Альфред Адлер (1870–1937) ставил им диагноз «комплекс неполноценности». Впрочем, не обязательно тревожить покой психоаналитиков. Поговорив «по душам» с близкими, вы и сами убедитесь, недовольство жизнью и даже собой – не исключение, а правило нашего менталитета.

Не будем слишком строги в оценке оснований этого тотального недовольства: фантомные боли в ампутированной конечности – медицинский факт. И все же, уважаемый читатель, не возникало ли у вас ощущение: чужие неприятности не столь фатальны, как собственные? Не случайно же мы с легкостью рекомендуем опечаленным друзьям не расстраиваться по пустякам, хотя самим подобный совет никогда не приносил утешения. То есть не везет, конечно, всем, но по-разному. И тут – эврика! – «эпохальное» открытие: все люди похожи по потребностям, но весьма не равны по возможностям преодолеть барьеры, возникшие на пути стремлений. Кому-то, как мы непременно обнаруживаем, дается легче выбраться из трясины всеобщего невезения. Почему счастье улыбнулось кому-то, а не мне? Господь помог? Случай подвернулся? Связи сработали? Или он и вправду умнее и работоспособнее? Возможно, читатель, ваше личное знакомство с чьим-либо превосходством в чем-то относительно значимом произошло по иному сценарию. Но в том, что оно состоялось, – увы – сомневаться не приходится. Достоверно известно лишь об одном персонаже, абсолютно уверенном в своем полном совершенстве. Догадались? Это сын речного бога Кефиса и нимфы Лариопы прекрасный юноша Нарцисс. Согласно древнегреческим мифам, увидев свое отражение в зеркальной глади источника, он влюбился в него, долго не мог оторваться от лицезрения самого себя и в конце концов умер от неразделенной любви, превратившись в одноименный цветок. Только ли мифическому Нарциссу присуще самолюбование? Поскольку термин «нарциссизм» более столетия активно используется психоаналитиками, идеализировать собственную личность научились и простые смертные. Понятно, самоуважение – необходимое условие выживания любого человека. Но поклонение себе любимому, радостная улыбка своему зеркальному отражению – удел особых – нарциссических – личностей, отличающихся хвастливой самонадеянностью, завышенной потребностью в восхищении окружающих. Помните, одна из пушкинских героинь постоянно требовала у зеркальца подтвердить свою исключительную красоту? И если даже ее посещали сомнения, что говорить о нас с вами, читатель. Не обладая столь раздутым Я-образом, мы-то знаем, есть некто и милее, и краше. Можно продолжить: и здоровее, и богаче, и удачливее… Как мы относимся к людям, обладающим тем желанным, чего лишены сами? Искренне восхищаемся? Уважаем и преклоняемся? Берем за образец и пытаемся добиться того же? Опускаем руки и впадаем в уныние? Возмущаемся и ненавидим? Стремимся присвоить или уничтожить чужой дар? Остаемся невозмутимо спокойными? «По-разному», – возможно, ответите вы, и будете правы. Но от чего зависит это «по-разному»? От того, кто и каковы мы сами? От того, кто и каковы обладающие нам недостающим? От того, каковы объекты нашего вожделения, волею судьбы доставшиеся не нам, а «им»? От ситуации и обстоятельств, в которых мы оказались?

Реакция на чужой успех, о котором трубят средства массовой информации, регулярно сообщают наши собственные ощущения, – настолько важная особенность жизни современного человека, что вполне достойна стать предметом специального расследования. Слово «рейтинг», еще недавно известное лишь специалистам, сегодня общепонятно. Дело не только в выборных технологиях, ставших достоянием гласности. Вся наша публичная жизнь насквозь пропитана атмосферой конкурса (кастинга, рекрутинга, лотереи и т. п.). А в них, известно, подавляющее большинство проигрывает. Божество миллионов, успех всегда торжество единиц. А ведь так хотелось угадать букву, слово, мелодию, получить грант, премию, быть номинированным, сорвать джек-пот, купить машину получше. Но искомую должность получил коллега, шавка соседа отхватила приз на собачьей выставке, близкий родственник отправился на отдых не в дальнее Подмосковье, а на Красное море, детей из квартиры напротив ставят нашим в пример. Мы-то чем хуже? Не так давно услышал в свойской компании очередной анекдот о золотой рыбке. Пообещав, как обычно, исполнить любое желание, в этот раз она предупредила просителя, что его соседу то же самое достанется вдвойне. В ответ без запинки прозвучало: «Лиши меня, золотая, одного глаза». Рассказчик умолк, ожидающе улыбнулся, но реакции не последовало, перешли на другую тему. По-видимому, этот дикий запрос не прозвучал вызывающей смех неожиданностью. Один из моих любимых острословов Франсуа де Ларошфуко (1613–1680) съязвил: «У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего» («Максимы», 19). А счастье? Способны ли мы сорадоваться? Или «наша зависть всегда долговечнее чужого счастья, которому мы завидуем» («Максимы», 476)?