Борис Захава - Мастерство Актера и Режиссера
Итак, первый импульс в деле создания школы был дан Евгением Багратионовичем. Но подробная разработка всей системы воспитания была потом полностью создана Б. Е. Захавой.
Великий рационалист, Борис Евгеньевич достиг абсолютной логичности в мотивировании и в формулировках, избежав при этом навязчивой дидактичности.
Когда перечитываешь главы его книги, посвященные мастерству актера, невольно поражаешься простоте языка Автора, его мудрой требовательности и абсолютной убежденности в том, что излагается.
И еще: тон разговора о профессии, который предлагает Борис Евгеньевич, сознательно лишен излишней эмоциональности. Автор книги "Мастерство актера и режиссера", разумеется, понимает, что в искусстве можно достичь истины разными путями, что скрупулезная подробность изложения вовсе не означает одновариантности; а потому он с максимальной подробностью и великим терпением формулирует свою точку зрения.
Терпение Захавы...
Оно иногда представляется даже чрезмерным. А порой — играет роль прочнейшего фундамента, "Антеевой земли"...
...Когда я слышу от недоброжелателей Щукинского вуза упреки в том, что, дескать, "ваша школа — внешняя", я всегда вспоминаю Захаву, и он помогает хранить спокойствие, защищает от любых наскоков.
Весь первый год учебы в школе — в позиции "от себя", в законе: "я в предлагаемых обстоятельствах". Половина второго года обучения целиком посвящена подходу к сценическому образу — вначале в наблюдениях, а затем в этюдном освоении. Можно это назвать школой "внешней"? Кстати, уникальный раздел "Этюды к образу на литературном материале" был введен в программу школы в 50-е годы Б. Е. Захавой.
Недопустимость попыток создания спектакля раньше, чем на третьем году занятий, — "школа внешняя"?!
Нет... Подобный упрек может высказать только тот, кто ничего не знает о вахтанговской методике воспитания и обучения.
По своим эстетическим взглядам Борис Евгеньевич Захава был последовательным и правоверным реалистом. Этим определяются и его актерские черты, и его педагогические приемы, и особенности его режиссуры.
На вахтанговской сцене он поставил множество спектаклей, среди которых было немало серьезных, добротных постановок и... один выдающийся спектакль, вошедший в золотой фонд Российского театра XX века!
Горьковский "Егор Булычов" с Борисом Васильевичем Щукиным в главной роли стал звездным часом в режиссерской биографии Б. Е. Захавы, его поразительным взлетом, настоящей победой... В этой работе театра из великолепно организованного, подробнейшего быта вырос мир яростных страстей, подлинной нежности, глубоких социальных прозрений.
...В разделе книги, посвященном мастерству режиссера, Борис Евгеньевич предстает теоретиком убежденным, но деликатным. Предлагая читателям примеры из собственной постановочной практики, конечно, принадлежащие определенной эпохе и соответствующим этой эпохе оценкам, он многократно затрагивает тему бесконечного разнообразия режиссерских трактовок, пишет о том, что в каждом конкретном случае не настаивает на своей точке зрения...
Формулируя метод, Захава прежде всего касается взаимодействия режиссера с пьесой, говорит о доскональном знании жизни, которое должно вести любого театрального постановщика, о разборе событийного ряда каждого драматургического сочинения... Наконец, о работе с актерами!
Борис Евгеньевич и здесь неотразимо логичен и тверд в своих профессиональных позициях. На мой взгляд, современному театру все это — абсолютно необходимо. В нынешние, довольно сумбурные времена настоящим профессионалам очень нужна книга Захавы с ее мудрыми формулировками простых истин, с ее обязательным "чистописанием" и спокойным знанием прямого пути. От простого к сложному.
И снова жизненные примеры...
Был ли Борис Евгеньевич способен принять, выпустить спектакль, подлинно новаторский, — но не близкий ему эстетически? Бесспорно.
Вот, к примеру, момент, о котором рассказывал мне А. Г. Буров. В 1974 году он ставил на курсе Л.В.Ставской "Ромео и Джульетту" и оформить спектакль пригласил молодого Сергея Михайловича Бархина, нарисовавшего для шекспировского спектакля совершенно фантастический эскиз! Чего там только не было... И опилки, толстым слоем покрывавшие сцену, и капители гигантских колонн (красно-зеленого цвета), выраставшие из-под "вековых наслоений вражды", и разбитые яйца, растекавшиеся алыми (?!) "пауками"... Словом, нечто, весьма рискованное.
Режиссер-педагог и художник понесли картину в кабинет Ректора, совершенно не представляя себе реакции Бориса Евгеньевича. А тот — покряхтел, попыхтел... озорно улыбнулся и крупно написал внизу: "Утверждаю. Б. Захава". Так и остался этот эскиз с автографом Бориса Евгеньевича, так он и на международные выставки ездил, так и премии всяческие получал...
Почему же одобрил Захава весь этот "модернизм"? Да потому, что уже видел заявку с поразительной Леной Кореневой — Джульеттой, потому что уже убедился в яркости и точности режиссерского рисунка, потому что твердо знал: в основе своей спектакль будет правдивым! Именно поэтому и была так легко разрешена условная декорация. Уж Захаве ли, ученику Вахтангова и Мейерхольда, было бояться острой театральной формы?!
И наконец, еще одно педагогическое открытие Бориса Захавы. Удивительно простое и при этом — великое; иначе не скажешь...
Кафедральный принцип преподавания: "Все работают со всеми".
Этот принцип действует только в Вахтанговской школе, — восемьдесят с лишним лет.
Кафедральность идеально защищает учебный процесс от досадных случайностей, объективных и субъективных провалов.
Этот принцип позволяет педагогам школы не без основания утверждать: в нашем вузе плохих курсов не бывает...
Конечно, в душе Б. Е. Захавы до старости жил студиец. Впрочем, это было свойственно многим вахтанговцам. Коллективизм, воспитанный Евгением Багратионовичем, породил уникальную ситуацию: руководство молодого театра было коллегиальным вплоть до 1939 года! В течении семнадцати лет Совет Театра им. Евг. Вахтангова вел все творческие и организационные дела; даже выпуски многих спектаклей были делом коллективным, разумеется, при доминирующей роли одного из режиссеров. Эта "роевая" ситуация (по хрестоматийному выражению Льва Толстого) в театре вполне закономерно сменилась единоначалием (первым главным режиссером стал Рубен Симонов), а в училище — осталась! Думаю, навсегда.
Никогда в школе не действовала система "мастерских"; на каждом курсе, начиная с середины второго года обучения, со студенческим коллективом работала вся кафедра актерского мастерства, все педагоги по профилирующему предмету.
Так дело обстоит и сегодня, и надо сказать, что опыт прошедших десятилетий не раз подтверждал идеальность этого принципа.
А придумал такую систему воспитания Борис Евгеньевич Захава, причем придумал, что называется, — "в рабочем порядке", почти "между прочим"... Его письмо, написанное в 1925 году О. Ф. Глазунову, бывшему в то время директором Вахтанговской студии, положило начало "учебной эпохе Захавы". После письма Борис Евгеньевич был назначен руководителем школы.
Я с удовольствием привожу (с некоторыми сокращениями) текст этого документа , говорящий сам за себя.
Ленинград. 2/IX 1925 г.
То, что я намерен написать, в сущности, не есть разрешение тех или иных вопросов студийной жизни, а пока только постановка этих вопросов. Правильную постановку вопросов я считаю делом в высшей степени важным: без этого нет и не может быть правильного решения и правильного действия — не так ли?
1. О школе.
Во-первых, нехорошо, что у нас воспитанники слишком долго подвергаются воздействию одних и тех же преподавателей. Нужно создать в этом отношении maximum разнообразия. Нужно, чтоб каждый ученик мог взять ценное от каждого из наших студийцев. Нужно каждого воспитанника поставить, так сказать, под перекрестный огонь различных педагогических воздействий разных преподавательских индивидуальностей.
Дальше: нехорошо, что у нас нет никакого контроля над преподавателями со стороны качества преподавания. Лучший способ такого контроля — это ведение учениками дневников, где вкратце излагается содержание каждого урока. Эти дневники не реже, чем еженедельно, должны кем-то проверяться. Это создает у преподавателей необходимое чувство ответственности, которое сейчас совершенно отсутствует.
Вообще больше внимания школе! Больше внимания тем, кого мы осмеливаемся учить, — нужно осознать громадную ответственность ни больше, ни меньше, как за человеческие жизни. Нельзя такую ответственность сбросить на плечи какой-нибудь Веры Львовой и... успокоиться. А мы поступаем именно таким образом. Нужна такая организация учебно-воспитательной части, при которой все знания и умения, которыми обладает Студия в целом, — то есть сумма всех знаний и умений составляющих Студию художников, — неизбежно становилась бы достоянием каждого ученика. Это значит, что Журавлев должен узнать то, что по преимуществу знает Глазунов, плюс то, что по преимуще-
