Роман Белоусов - О чём умолчали книги
*
Все толще становились тетради с выписками подлинных сцен и эпизодов, совершенно тождественных с теми, которые у нее описаны в «Хижине». И все больше Гарриет чувствовала себя свидетельницей на уголовном суде, словно ее призвали быть обличительницей своих соотечественников. Пусть ее обличение разнесется по всему миру. Пусть же всеобщий глас человечества пробудит американцев от тяжелого сна! И пусть ее книга, основанная на протоколах и свидетельствах живых лиц, подтвердит точность и правдивость всего того, о чем она рассказала в «Хижине дяди Тома».
Работа эта не из легких. Приходилось просматривать газеты за многие годы, перелистывать многие книжные страницы, записывать показания очевидцев! Это был поистине адский труд — фактов оказалось такое множество, что у нее просто не хватало физических сил выписывать их. «Я совсем выбилась из сил, — пишет она брату, — приготовляя «ключ», чтобы отпереть «Хижину». Но трудность состояла не только в этом. Гораздо тяжелее было переносить моральное напряжение. Она писала эту книгу, «страдая душой, плача, молясь, проводя бессонные ночи и переживая самые тяжелые дни». Писать правду всегда трудно. Тем более трудно писать о горькой правде, рассказывать о зверствах людей над другими людьми, которых за таковых не считали только потому, что у них была черная кожа. Легче сочинять из головы, записала Бичер–Стоу в предисловии к книге «Ключ к хижине дяди Тома», тяжелее создавать книгу на фактах, взятых в страшной действительности.
«Ключ к хижине дяди Тома» — публицистический комментарий к роману Бичер–Стоу — сделал свое дело. Если про художественное произведение можно было говорить, что оно — плод фантазии автора, что написанное в нем в жизни не встретишь, то книга, основанная на фактах, заставила навсегда замолчать всех противников писательницы. Она как бы обнажила фундамент из жизненных фактов. Трудно было что‑либо возражать, когда пришлось иметь дело по существу с самой жизнью. Невозможно было, даже при всем желании, опровергнуть такое обилие фактического материала и документов.
Гарриет Бичер–Стоу выиграла эту битву, битву за право художника на обличение несправедливости и зла, за право литературы быть школой нравов, школой воспитания.
С тех пор как имя Бичер–Стоу стало известно всему миру, прошло много лет. Позади — триумфальная поездка по Европе, признание соотечественников, запомнившаяся ей на всю жизнь встреча с Авраамом Линкольном — президентом. Это случилось через девять лет после выхода ее книги, когда по всей Америке гремели орудия гражданской войны между Севером и Югом за освобождение негров. Войны, к которой она, а вернее ее книга, имела самое непосредственное отношение. Во всяком случае, так сказал Линкольн, встретив ее однажды на приеме. «Так это вы — та маленькая женщина, — воскликнул президент, — которая вызвала эту большую войну». Гарриет по праву могла гордиться такой лестной характеристикой. Ведь это значило, что цель ее достигнута. Когда‑то она хотела пробудить американцев, спящих на «хлопковых подушках». Желание ее исполнилось. С помощью своей книги она достигла этого.
Пойти на фронт Бичер–Стоу, естественно, не могла. Зато она была первой матерью в штате Массачусетс, которая послала своего сына сражаться в армии северян. Сама же, как и прежде, не выпускала из рук пера. Писала статьи, выступала перед публикой, как когда‑то Чарлз Диккенс, с чтением своих произведений, прежде всего, конечно, с чтением «Хижины», продолжала бороться за права негров.
Немало создала она за это время и новых книг. Одну из них — «Дред, повесть о Проклятом Болоте» Гарриет посвятила восстанию негров в 1830 году под руководством Ната Тэрнера, которого писательница вывела под именем Дреда. Об этом она рассказала в своем послесловии к роману. Однако ни одна из ее последующих книг не получила той популярности, не достигла того общественного резонанса, который завоевала «Хижина дяди Тома».
Бичер–Стоу оставалась по существу автором одной книги. Но книга эта стоила многих иных томов. Она заставила снять оковы с рабов целого материка. Более того, ее роман из оружия борьбы за освобождение негров превратился в повесть об угнетенном человечестве вообще.
На старости лет Гарриет доживала дни в Хатфорде. Дом ее стоял рядом с домом другого великого американца — Марка Твена. Они были соседями. Часто виделись. Марк Твен вспоминал о том, как Бичер–Стоу играла на рояле в гостиной его дома или бродила в саду, где было много цветов — она их всегда любила. Иногда маленькая, сгорбленная старушка отдыхала среди клумб в плетеном кресле. И тогда можно было заметить, что взгляд ее становится каким‑то особенно мечтательным, взор добрых глаз устремлялся куда‑то вдаль. В эти минуты она казалась рассеянной. И только присмотревшись, можно было заметить в ее лице черты твердой воли и сильного характера. Такой и изобразил ее художник Ричмонд. Пожалуй, ему лучше других удалось на холсте передать эти ее качества — мечтателя и борца.
Портрет этот висел в гостиной хатфордского дома. Эта же комната служила и библиотекой. В осенние, холодные дни, когда дорожки сада покрывали опавшие листья и лишь на клумбах пламенели ее любимые настурции, в комнате приветливо горел камин, около него собирались обитатели дома, приходили друзья. Хозяйка сидела у огня, укутав ноги шотландским пледом. Ее ссутулившаяся фигурка отражалась на стекле книжного шкафа, где хранились издания «Хижины дяди Тома» в переводах на многие языки. Это была редкая коллекция, которой Бичер–Стоу справедливо гордилась. Второе такое собрание находилось только в Британском музее. Но еще больше гордилась Бичер–Стоу тем, что и спустя почти полвека ее книга не превратилась в исторический документ, не утратила своего звучания, своей действенной силы. Она продолжала быть книгой, которая помогала понять, что происходило в Америке в те дни. Так же, как помогает она нам в этом и сегодня.
Когда мы читаем о бесчинствах и преступлениях в Литл–Роке или в Ричмонде, Гринвилле или в Атланте, в Селеме или в Нашвилле — мы видим в толпе нынешних расистов и Саймона Легри, размахивающего своими тяжелыми кулаками. Когда же узнаем об убийстве негров и белых — борцов за гражданские права — Мартина Лютера Кинга, Виолы Луизо и Джеймса Риба, Эндрью Гудман и Майкла Шривера, Джеймса Чени и Медгер Эверса, Джимми Ли Джексона, Джонатана Даниэлса, — то вспоминаем героев «Хижины дяди Тома», мужественно боровшихся за то, чтобы стать свободными и равноправными.
«Рабство навеки искоренено в Соединенных Штатах», — думала Бичер–Стоу, дело только за тем, чтобы позаботиться о просвещении негров. С тех пор прошло более ста лет. Но как и во времена Бичер–Стоу негр фактически не имеет права голоса, несмотря на законы и поправки к конституции, запрещающей лишать права голоса «по признаку расы и цвета кожи». Лишены равноправия негры и в образовании. Сколько негритянских ребят не посещают школ из‑за того, что расовая сегрегация, которая, кстати, тоже противоречит конституции, цветет пышным цветом в стране «истинной демократии». Горькой иронией звучат сегодня слова писательницы, обращенные к молодежи. Она хотела, чтобы ее повесть научила состраданию и жалости ко всем бедным, угнетенным людям. «Старайтесь всеми силами, — призывала Бичер–Стоу, — чтобы двери школ не затворялись перед детьми негров». Сегодня же вместо негритянских детей во дворах школ часто можно видеть вооруженных до зубов полицейских, агентов и куклуксклановцев, выкрикивающих оскорбления по адресу детей негров, которые пытались переступить порог школы «для белых». Лишь единицам из негритянских детей удается сесть за парту. В Атланте в начальной школе учится всего пятеро, в Хейнсвилле — допущено только четверо, в Богалусе — семеро, немногим больше в Джексоне.
Бичер–Стоу надеялась, что со временем в Америке не останется и следа бесчеловечного предубеждения белых против племен другого цвета. Но сегодняшние расисты не намерены отказываться от своих вековых «привилегий». Они хотят и сегодня видеть в негре раба или по крайней мере покорного слугу. Такому негру — идеалу современных рабовладельцев — они воздвигли даже памятник. Он установлен в городе Нечиточесе штата Луизиана. Статуя негру! За что же удостоен этой чести потомок невольников? За безропотность и смирение, за то, что, склонившись в подобострастном поклоне, почтительно сняв шляпу, он приветствует своих хозяев. За это они соорудили памятник «Хорошему негру» (в городе его называют «Дядя Джек»). Такими расисты хотят видеть всех негров Америки — рабами, услужливо склонившимися перед белыми господами.
Смирение — дорога к рабству. Это хорошо знают негры Америки. И все больше становится тех, кто понимает, что дядя Том — образ, созданный воображением Бичер–Стоу, это герой без будущего, окончивший жизнь на страницах ее романа. Иное дело другие ее герои, те, что хотели бороться и победили. Они продолжают жить и ведут за собой сегодня других, тех, за кем будущее.
