Леонид Гомберг - Дорога на Ханаан
«И устроил Ноах жертвенник Господу; взял из всякого скота чистого и из всех птиц чистых, и принес в жертву всесожжения на жертвеннике» (Б. 8; 20).
Институт жертвоприношения, как мы знаем, существовал задолго до Ноаха: принесение жертвы богам – едва ли не центральная составляющая ритуала политеистических культов. В свое время Каин и Эвель тоже приносили жертвы Господу, и мы помним, сколь трагически это закончилось. Почему же основатель послепотопного человечества начинает новую жизнь именно этим актом «допотопного» религиозного сознания? Дело в том, что старый институт жертвоприношения Ноах наполняет качественно новым содержанием. Ведь что такое жертвоприношение в политеистических религиях? Это, прежде всего, попытка умилостивить богов с помощью подношения им даров, если угодно, своеобразный «ченч» по простой схеме: «ты мне, я тебе». Теперь жертвоприношение приобретает возвышенный смысл, оно становится выражением покорности и благодарности Богу, но также, конечно, средством искупления грехов и очищения от скверны. В метафизическом плане жертвоприношение стало служить своеобразным выражением представлений о неразрывности жизни и смерти.
В Пятикнижии различается насколько видов жертвоприношений, каждый из которых имеет свою специфику и выражает определенный смысл. Ноах принес жертву «ола», «олот», что обычно переводится как «всесожжение», но по смыслу, прежде всего, выражает понятие «восхождение». «Ола», в отличие от других жертв, целиком предназначалась Богу и полностью сжигалась на жертвеннике.
Ноах начинает с того, что строит жертвенник. Жертвенник – модель горы, его никогда не делают из одного, цельного камня. Ноах сооружает его, кладя камень на камень, как бы поднимая землю и устремляясь навстречу Богу. Жертвователь возлагает на жертву руки и отождествляет себя с ней. Огонь разделяет духовную и плотскую сути бытия. Душа при этом отделяется и возносится к Господу.
«Принося жертву, – пишет Борис Берман, – человек переживает такой опыт, который он иначе пережить не может и который поднимает его к Господу. Чистое животное на жертвеннике представляет человека, несущим Богу свою жертвенность. Через жертву восхождения человек направляет свое сердце к Господу, все в себе отдает Ему, не оставляя себе ничего. И Господь Сам присоединяет действия жертвоприношения к сознанию, воле, к намерениям души человека. Ноах приносит Господу жертву от всего – „от всякого скота чистого и от всякой чистой птицы“ – от всего земного и за всех, за все человечество, на все поколения вперед. От его жертвы восхождения зависит будущее всего человечества».
Таково непреходящее значение последнего акта трагедии Всемирного потопа и первого акта драмы возрожденного в результате Перетворения человеческого сознания.
Вселенский смысл крайне скупых строк, посвященных жертвоприношению Ноаха, подчеркивается весьма обширным текстовым фрагментом, выражающим реакцию Господа на новые реалии бытия. И особенно значителен первый стих этого фрагмента, содержащий загадочный смысл послепотопного Божественного установления: «…и сказал Господь в сердце своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помысел сердца человека зол от юности его…» (Б. 8;21).
Выдающийся еврейский философ Мартин Бубер указывает, что рассказ о Всемирном потопе обрамлен двумя фразами, близкими по форме, но различными по содержанию и противоположными по смыслу. В первом эпизоде (Б. 6;5) Господь увидел, что «зло человека велико на земле» и «все образы, порожденные сердцем только злы во все дни» (интерпретация Бубера). Во втором эпизоде (Б. 8;21) Он говорит, что не хочет больше проклинать землю за человека, «потому что образ человеческого сердца зол от юности его». Как видим, Бубер вводит в конструкцию понятие «образ», определяемое как «наброски» возможного, которое может стать действительным.
Берман говорит не об «образе», а о «формировании» (йецер) сердца, то есть о том, что сердцем формируется.
По Буберу же, человек устраненный Богом из безусловного «добра» Творения, оказывается в иной действительности, обладающей категорией «возможного», которую он немедленно наполняет своими фиктивными образами – «злом», т. е. уже в изгнании (из Эдена) по собственной вине он повторяет свой уход из Божественной действительности. Человек, отданный во власть познания добра и зла, не возобладал способностью господствовать над их противоположностью. Это обстоятельство заставило Бога принять ужасное решение: стереть человека и все, что его окружает, с лица земли; но потом вновь изменить Свои намерения, сказав при этом загадочную фразу: «…помысел сердца человека зол от юности его». Это может означать только одно: «зло» не врожденное свойство человека, а лишь привнесенное в течение жизни. Стало быть, у человека появился некий «третий шанс», «третья попытка», неожиданно и щедро предоставленная ему Богом.
В новой реальности не «все образы» и не «только злы»; воображение человека не доверху переполнено злом, в нем теперь не только зло, но и добро, значит, в нем и из него может возникнуть стремление «покорить вихрь возможностей и осуществить задуманный в творении образ человека». Оказывается, «блуждание и произвол» не врожденные свойства человека, он не изначально грешен. «Не взирая на бремя прошлых поколений, он все время начинает как личность с нуля, и шквал юношеского воображения обрушивает на него бесконечность возможного – наибольшую опасность и наивысший шанс».[25]
Морально-этическое учение Бубера не только обретает прочную основу, но получает законченную форму. Раньше казалось, что при Творении Бог дал человеку два разнозначных, разнонаправленных влечения, противопоставленных друг другу, но, вместе с тем, являющиеся двумя сторонами одной и той же медали. Но так называемое злое влечение, оказывается, не есть злое изначально. Оно становится злым лишь в той мере, в какой его делает таковым человек. Напрасно Каин ссылается на то, что Бог Сам вложил в него злое влечение. Только отделив от сопутствующего безусловно доброго влечения, человек превращает его в безусловно злое. Таким образом, по Буберу, следует не отделять их одно от другого, а, наоборот, соединить вместе. «Соединить оба влечения, – пишет Бубер, – значит придать потенции страсти, лишенной направленности, такую направленность, которая дает ей способность великой любви и великого служения».[26]
Далее следует пространное (особенно, в контексте первых глав Торы) речение Господа, обращенное к Ноаху и его сыновьям. Оно начинается с благословения («И благословил Бог Ноаха и сынов его…»), а также с «формулы» однажды уже произнесенной Господом в адрес Адама: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» (Б. 9;1). Теперь и формально, с помощью текстовой структуры, нам, кажется, дали понять, что речь идет об «очередной попытке».
В первой части «обращения» сформулированы несколько конкретных наказов.
«И боязнь и страх перед вами будет на всяком звере земли и на всякой птице небесной, на всем, что движется на земле, и на всех рыбах морских; в ваши руки отданы они» (Б. 9;2). До сих пор эта идея с такой определенностью не формулировалась: человек объявляется «хозяином» всей живой природы.
«Все движущееся, что живет, будет вам в пищу; как зелень травяную даю вам все» (Б. 9;3). Значит, не только растительные, но и животные продукты объявляются пригодными в пищу.
«Только плоти при жизни ее, крови ее не ешьте» (Б. 9;4). То есть – как? Не есть плоти и крови при их жизни? Или – проигнорируем запятую, которой, понятно, в подлиннике нет: не есть плоти при жизни ее крови?
Как всегда в трудных случаях, обратимся к дословному переводу Б. Бермана: «Но (ах) плоть (басар), когда в душе кровь (бе нафшо домо) – не ешьте (ле тохэлу)». Речь, оказывается, идет о душе. По смыслу фразы получается, что не в крови сокрыта душа, как полагают некоторые мистики, а наоборот, кровь есть лишь часть души. Иными словами, следует полагать животное живым, пока кровь находится в его душе. На основании этого речения комментаторы выводят правило: человеку запрещены в пищу «члены от живого».
Как это понимать? Еще из учебников истории и популярных романов мы слышали, что так называемые монголо-татарские войны пользовались своим конем как кладовой мяса. Но мере надобности они отрезали от живой скотины куски и ели, а при необходимости, страдая от жажды, и пили ее кровь. Весьма вероятно, что такая традиция существовала у некоторых народов Древнего Востока, теперь она объявлена неприемлемой. Очевидно, что это категорическое установление легло в основу правил кашрута, сформулированных, впрочем, много позже «эпохи Ноаха», и действующих до сих пор.
Понятие кошерности затрагивает очень широкий круг вопросов, но чаще всего его связывают с питанием. Как видим, уже со времен Ноаха употребление крови в пищу считалось огромным грехом. Позже была создана целая система мер, позволявшая удалить кровь из тела предназначенного в пищу животного. Для максимального стока крови туша подвешивают вниз головой на несколько часов. Потом мясо погружают на полчаса в чистую холодную воду в специальной посуде, затем кладут на наклонную доску, снабженную продольными желобами или большим количеством отверстий, и посыпают равномерно со всех сторон солью, спустя час промывают несколько раз холодной водой. Такая подготовка считается недостаточной для некоторых частей, например, для печени: ее необходимо не только просолить, но и, разрезав, прокалить на открытом пламени. Однако, как утверждают комментаторы, речь пока не идет о соблюдении кашрута в полном объеме: перед нами лишь запрет на употребление мяса, отрезанного или отсеченного от живого животного.
