Коллектив авторов - Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей
Дом в Измалкове был национализирован в 1923 году и отдан детскому санаторию, в ведении которого он существует и по сей день. Первые дети санатория появились здесь еще в 1922 году, и владельцы Измалкова занимали тогда только первый этаж дома, а второй – санаторные дети. Но в 1923 году Осоргиным пришлось уже искать новое постоянное место жительства, и оно, по счастью, нашлось в виде просторной зимней дачи, принадлежавшей семье одной из учениц Осоргиных – Наташи Сарафановой. По ближайшей к Лукину станции пригородной железной дороги оно называлось еще «17-я верста».
О пребывании Осоргиных-Самариных в Измалкове и Лукине мы бы не знали почти ничего, если бы двое из прежних детей не рассказали об этом в своих воспоминаниях: Сергей Михайлович Голицын – в «Записках уцелевшего» (1990), а Антонина Владимировна Комаровская – в воспоминаниях о своем отце Владимире Алексеевиче и в небольшой статье «Графика М. М. Осоргиной», приложенной к каталогу выставки в Сергиево-Посадском музее (2002). Но главным летописцем Измалкова и Лукина и портретистом их обитателей была Мария Михайловна Осоргина. Желание рисовать проявилось у нее еще в детстве, и с годами она усовершенствовала свое мастерство до такой степени, что ее рисунками восхищались даже профессиональные живописцы и рисовальщики: Василий Дмитриевич Поленов, Станислав Юльевич Жуковский, Константин Федорович Юон, Владимир Алексеевич Комаровский, Владимир Михайлович Голицын. В течение тринадцати лет она регулярно рисовала карандашом, тушью и акварелью интерьеры и пейзажи Измалкова, а также портреты владельцев и многочисленных гостей, охотно посещавших Измалкова В 1920 году М. М. Осоргина даже выставляла свои работы на выставке картин, рисунков и скульптуры во Дворце искусств на Поварской улице в Москве.
Самые ранние ее рисунки датированы 1917 годом и выполнены еще в имении Сергиевское, а самые поздние – последними годами ее жизни во Франции (она умерла в 1977 году). Начав с силуэтов черной тушью, она со временем перешла на карандаш, что давало ей гораздо большую свободу для характеристики модели. За четырнадцать лет жизни в Измалкове и Лукине, с 1918 по 1931 год, она исполнила не менее трехсот рисунков. Какая-то их часть тогда же разошлась по частным собраниям ее друзей, но значительнейшее число она удержала у себя. Альбома как такового в 1920-х годах, конечно, не было, но компактное хранение, вероятно, существовало. Иначе трудно было бы объяснить на обороте одного из рисунков незаконченную композицию «Поезда в Малоярославце». Этот подмосковный город на стоверстном расстоянии от столицы возник на рисунке в связи с недолгим заключением Марии Михайловны в Бутырской тюрьме в 1930 году, откуда она была выслана в Малоярославец.
Шел 1931 год, родственники в Париже хлопотали о переезде Осоргиных во Францию. Их усилия увенчались успехом, и весной 1931 года они уехали в эмиграцию, причем Мария Михайловна уезжала непосредственно из Малоярославца. За несколько лет до их отъезда брат Елизаветы Николаевны, Григорий Николаевич, купил в предместье Парижа Кламаре небольшой дом, где сначала и поселились новоприбывшие Осоргины, Самарины и Голицыны: Михаил Михайлович, Елизавета Николаевна и их дочери Ульяна Михайловна, Мария Михайловна и Антонина Михайловна, вдова Георгия Александра Михайловна и, наконец, дети: Марина, Миша, Сергей, Петр, Николай, Ульяна и еще один Михаил.
Но после первых дней воссоединения Осоргиных с оказавшимися в эмиграции другими детьми (дочерью Софьей и сыновьями Михаилом и Сергеем) стало очевидно, что нужен просторный дом для размещения всех трех поколений семьи. По словам У. С. Самариной, Михаил Михайлович нашел, наконец, подходящую виллу в том же Кламаре, куда и состоялся последний (третий!) переезд Осоргиных. Вскоре после прибытия во Францию Михаил Михайлович осуществил свою давнюю мечту: митрополит Евлогий рукоположил его в священники.
В 1935 году скончалась Елизавета Николаевна, а в 1939-м – Михаил Михайлович. Судьба сестер сложилась по-разному: Антонина Михайловна преподавала в русских школах язык и литературу и даже написала учебник русской литературы. В 1970 году она стала монахиней Покровского православного монастыря во Франции и умерла в 1986-м. Мария Михайловна самоотверженно опекала соотечественников-эмигрантов, не умевших приспособиться к жизни на чужбине, ухаживала за больными туберкулезом, в годы войны работала в госпитале, а в послевоенные годы получила место переводчика в Русском отделе Организации Объединенных Наций и работала в Женеве и Нью-Йорке. Она умерла в 1977 году в Париже и завещала альбом со старыми рисунками семье Комаровских, с которыми они сообща жили в 1917–1923 годах в Измалкове: детям Владимира Алексеевича и Варвары Федоровны Комаровских Алексею и Антонине. Так, спустя сорок шесть лет, альбом М. М. Осоргиной вернулся в Россию.
В эмиграции Мария Михайловна рисовала значительно меньше, чем в России: молодость уходила, родственная среда полнилась новым поколением, терявшим язык и понимание глубоких социальных перемен, в атмосфере которых появились осоргинские рисунки 1920-х годов. Альбом приобретал историческое значение, что, несомненно, сознавала и сама Мария Михайловна. Этими соображениями она руководствовалась в решении завещать альбом Комаровским, оставшимся жить в СССР.
Альбом М. М. Осоргиной прибыл в крайне поврежденном состоянии: десятки листов были помяты, запачканы, разорваны и даже разрезаны, двусторонние рисунки нередко были наклеены одной стороной на плотные листы старого французского альбома. Более того, почти все листы были перепутаны и хронологическая канва их исполнения никак не выражена. Лишь малая часть листов имела подпись художницы и дату рисунка, имена изображенных почти везде отсутствовали. К счастью, Антонина Владимировна Комаровская при ее отличной памяти сумела восстановить имена тех, кого рисовала М. М. Осоргина. В свою очередь Г. И. Вздорнов и А. К. Митюкова по разнообразным признакам бумаги и манеры исполнения установили более или менее точно даты недатированных рисунков. Но еще более сложную работу выполнили сотрудники Всероссийского научно-художественного реставрационного центра имени академика И. Э. Грабаря, где была проведена комплексная реставрация осоргинского альбома. В течение 1989–1991 годов альбом был не только реставрирован, но все его листы смонтированы в новые паспарту. В таком виде альбом насчитывает ныне около 300 рисунков на 199 листах. На рисунках портретировано 86 известных и 37 неизвестных лиц. Помимо рисунков, исполненных в Измалкове и Лукине, отдельные рисунки сделаны в доме Трубецких на Новинском бульваре в Москве, а также в парке Боде-Колычевых. Два рисунка исполнены на Кавказе. Преобладают одиночные и групповые портреты, но отдельные рисунки изображают пейзажи Измалкова, окрестности Измалкова и Лукина, а также интерьеры в Измалкове, Лукине и на Новинском бульваре.
Характернейшей чертой дворянского быта в XVIII и XIX веках была совсем особая культура альбомного рисунка и альбомного стихотворения. Чаще всего и тем и другим занимались не взрослые, а подростки и барышни, воплощавшие в этом незатейливом занятии свои стремления жить более широкими интересами, чем домашние уроки, игры и выезды в соседние помещичьи усадьбы (чаще всего не далее границ одного уезда). Поскольку состоятельные дворянские семьи проводили летнее время в родовых вотчинах по губерниям, а зиму – в столицах либо губернских городах, мир альбомного рисунка и стихотворения естественно впитывал в себя и культуру города. И чем шире были связи взрослой части семьи с другими дворянскими родами, с литературной и художественной средой, тем больше существовало возможностей получить в альбом рисунок известного художника, автограф поэта, нотную запись композитора. Иными словами, альбом путешествовал вместе со своей владелицей и был неотъемлемой частью ее быта.
Альбом Марии Михайловны Осоргиной отчасти отвечает такой характеристике дворянского альбома. Но только отчасти. Он заполнялся не посторонними людьми, а самой владелицей. Рано обнаружив художественное дарование, она старалась запечатлеть в рисунках родных и знакомых, с которыми общалась ее семья. Революция круто изменила жизнь Осоргиных, и получилось так, что круг их общения неожиданно стал более емким и более содержательным. Мария Михайловна чутко уловила изменившуюся обстановку и осознала свое искусство как уникальную возможность запечатлеть черты уходящей эпохи. Силуэты, которыми она увлекалась до 1918 года, стали уступать первенствующее место полноценным карандашным рисункам. Недаром ее портреты все чаще и чаще воспроизводятся в мемуарных изданиях. Именно они и являются предметом нашего интереса.
Если давать оценку альбома М. М. Осоргиной, то мы должны держать в уме два существенных обстоятельства: при невозможности фотографирования Мария Михайловна старалась как можно более точно передать облик и характер портретируемого лица, а в тех случаях, когда она рисовала человека неоднократно, она умела раскрыть его внутренний мир в жизненных обстоятельствах и разных бытовых ситуациях. Таковы, например, многочисленные портреты Михаила Михайловича и Елизаветы Николаевны Осоргиных.
