Петр Радечко - Реабилитированный Есенин

Вот так – ни больше, ни меньше: Мариенгоф создавал славу Есенину! А для большей убедительности процитируем еще одну мысль заморского профессора: «Как же расценивали появление “Яви” сами имажинисты? Прежде всего, их цель была достигнута – пришла известность, хоть и скандальная, но быстрая и громкая» (с. 42).

Однако поставим все здесь с головы на ноги. Если читатель в отличие от Б. Большуна еще раз пробежит глазами по строчкам статьи, он убедится в том, что никакой другой фамилии, кроме мариенгофской, в ней нет, как напрочь отсутствует и слово «имажинист». Критик А. Меньшой причислил никому неведомого А. Мариенгофа к футуристам, чьи имена преобладали в сборнике. И потому, пользуясь выводами Б. Большуна, Мариенгоф создавал «славу» именно этому литературному течению, а не имажинистам, которые только что робко заявили о себе своей декларацией в газете «Советская страна». И, естественно, себе любимому.

Это издание тоже было новым, никому неизвестным. Оно вышло всего четыре раза и закрылось после 17 февраля 1919 года. Скорее всего, тому способствовал выпуск и мариенгофской «Яви». Ведь Анатолий за неделю до закрытия газеты при помощи своего пензенского знакомого Бориса Малкина не менее нахально «отметился» в ней.

В номере за 10 февраля в «Советской стране» была опубликована не только декларация имажинистов, под которой красовалась фамилия будущего «образоносца», но и его кощунственнейшая поэма «Магдалина». Та, после прочтения которой Ленин назвал ее автора «больным мальчиком», а Бунин – «сверхнегодяем».

Цитировать этот бред и даже критические упоминания о нем считаем делом непристойным. Достаточно назвать красноречивые заголовки двух статей – «Литературное одичание» и «Литературные спекулянты» В. Фриче и В. Блюма в «Вечерних “Известиях”» от 15 и 20 февраля, в которых авторы негодовали по случаю явления народу такого имажинизма.

Потому реакция на выход «Яви» была серьезной. Она выразилась не только в статье «Оглушительное тявканье», но и в оргвыводах. На заседании исполкома Моссовета, органом которого, кстати, была газета «Советская страна», резкой критике подверглись художники-футуристы за своеобразное оформление города к празднику 23 февраля. Заодно речь шла и о футуристической литературе и «некиих имажинистах, приютившихся под крылом Наркомпроса в советских периодических изданиях, в книгах и в организациях».

Снискавший своими публикациями и редактированием «Яви» скандальную славу Анатолий Мариенгоф, был изгнан из литературных секретарей издательства ВЦИК и даже из квартиры ранее «добровольно уплотнившейся» семьи инженера. А дядя Костя, он же Константин Еремеев, за то, что в условиях тяжелейшего бумажного кризиса санкционировал выход такой «неправильной» литературы, как писал американский автор двухтомной книги «Русский имажинизм. 1921–1924» Владимир Марков, получил выговор.

Если судить по фразе Мариенгофа из «Романа без вранья»: «Случилось, что весной девятнадцатого года я и Есенин остались без комнаты», можно утверждать, что за выход «Яви» в таком виде пострадал и Есенин, как руководитель группы имажинистов, в которую входил Мариенгоф. Тем более что они вместе «заглядывали» к Константину Еремееву. Есенина выселили из комнаты в «писательской коммуне». Издательство ВЦИК отказало ему в выпуске подготовленной ранее книги «Стихи и поэмы о земле русской, о чудесном госте и невидимом граде Инонии», не глядя на то, что аванс ему уже выдали.

Хотя напомним, что Сергею его новый, приближенный к власти друг, предоставил в сборнике «Явь» всего лишь четыре страницы, да и то в самом конце книжки (страницы 50–53 при общем их количестве 69). После его единственного «Преображения» были опубликованы только произведения Петра Орешина и Вадима Шершеневича.

Уподобившись крыловской Моське, лающей на Слона, Мариенгоф уже благодаря своей «Магдалине» «попал в большие забияки». Но новый поток отчаянного богохульства и кровавого месива, вываленный им на головы читателя в сборнике «Явь», ошарашил не только Ленина и Бунина.

Вот что писал о нем (именно о сборнике!) всуе упомянутый Б. Большуном известный критик того времени В. Львов-Рогачевский в вышедшей тогда же книге «Поэзия новой России: поэты полей и городских окраин» (М., 1919): «…Но “Воскреснувшие сны” и драма Ясинского – невинная забава по сравнению с тем, что представляет из себя сборник “Явь”, выпущенный в Москве и заполненный позорнейшими стихотворениями футуристов и имажинистов.

Весь сборник посвящен борьбе с религиозными предрассудками и суевериями. Но эта борьба ведется такими бесстыдно смердящими приемами, что они глубоко возмутили даже официальную печать. Такая борьба такими приемами может привести к обратному результату…»

Далее критик полностью публикует стихотворение А. Мариенгофа «Кровью плюем зазорно», приведенное нами выше. И так комментирует его: «Эти строки, глубоко оскорбляющие не Бога, а человека, строки, достойные громил, гордящихся уменьем крушить дубиной черепа, написал футурист-имажинист Анатолий Мариенгоф, прекрасно выучившийся “выражаться” по-русски.

Еще позорнее другое стихотворение того же любителя “человеческой говядины”:

Твердь, твердь за вихры зыбимСвятость хлещем свистящей нагайкойИ хилое тело ХристаВздыбливаем в Чрезвычайке…

Можно быть атеистом, – продолжает В. Львов-Рогачевский, – пламенно бороться против духовенства и оставаться человеком в борьбе против человека Христа. Но Мариенгофы, хлещущие святость нагайками, вздергивающие на дыбу “хилое тело Христа”, пострадавшего за идею, не смеют всуе призывать имя человека. Их “Я” не имеет никакого отношения к великой революции, которая шагает через изжитые ценности, но не пляшет отвратительный канкан. Такие поэты пачкают и пятнают красный плащ революции, они подменяют его красной рубахой заплечных дел мастера.

В сборнике “Явь” нет ни одного поистине пролетарского поэта, но зато там напечатаны стихи “богоносцев” Сергея Есенина, Петра Орешина, Андрея Белого. Как и зачем попали эти поэты в неприличный вертеп?.. Где их чувство чести и самой обыкновенной брезгливости? Им не место среди господ, вздыбливающих хилые тела и любующихся зрелищем человеческой говядины.

Пролетарские поэты горят пламенной ненавистью к отжившему прошлому, они беспощадны в борьбе, но их ненависть – сестра их любви к человеку, к жизни, к правде. Без этой любви голая ненависть превращается в Мариенгофщину, в каннибальство, в звериную злобу! От этой злобы должны резко отмежеваться пролетарские поэты» (с. 180–182).

Как говорится, с революционным пафосом, но верно. И главное – своевременно. По горячим следам. К сожалению, С. Есенин, пострадавший «за компанию», не прислушался к дельному совету.

Такое резкое отношение к богохульным, кроваво-палаческим стихам Мариенгофа со стороны читателей, критики, писателей и властей явилось причиной резкой отповеди ему в «Правде». Судя по уничтожающей оценке мариенгофской «Магдалины» Лениным, после выхода в свет «Яви», которая, видимо, также попала ему на глаза, инициатива столь жесткой разборки в «Правде» вполне могла исходить именно от вождя. И противостоять ей не мог даже главный идеолог партии Николай Бухарин, поспособствовавший тому, чтобы молодой пензюк Мариенгоф акынствовал за столом возле окошка в издательстве ВЦИК.

Кандидатура исполнителя – твердокаменного большевика Адольфа Григорьевича Меньшого-Гая (Л. С. Левина) – также подтверждает догадку о вмешательстве самого вождя. Этот публицист выполнял наиболее ответственные, можно сказать, деликатные задания правительства и, например, в том же 1919 году через отдел советской пропаганды ВЦИК в издательстве, которым руководил К. Еремеев, выпустил свою книгу «Американские цари» о самых богатых людях Америки. Естественно, съездив туда в командировку. Спрашивается: зачем? Чуть позже он объехал всю Западную Европу и издал книгу «Россия № 2 эмигрантская». В них очевидец написал о мнимой угрозе этих стран для Советской России. Наверняка, А. Меньшой решал тайные делишки властей, зависящих от зарубежных подачек.

Выполнял Адольф Григорьевич и некоторые личные просьбы вождя. Так, в том же 1919 году, находясь в Ревеле в качестве сотрудника бюро Российского телеграфного агентства и секретаря полпреда РСФСР в Эстонии, он направляет Ленину заказанную им литературу и специальную записку, а также сам не раз обращается к нему с записками личного характера. Когда же в октябре 1920 года заместитель председателя ВЧК В. Менжинский направит Ленину записку об аресте в Украине американского журналиста Г. Альсберга, на ней вождь сделает помету: «Поговорить с Гаем».

Так что, скорее всего, именно Ленин дал А. Меньшому-Гаю прямое указание – умерить пыл Мариенгофа, уже охарактеризованного им «больным мальчиком», а также его высоких покровителей (Ленин В. И. Биографическая хроника. Т. 7. С.13; Т. 9. С. 425).