Евгений Богат - Чувства и вещи
Вот несколько писем.
Это во многом личные письма, поэтому не буду называть имен авторов.
«Около десяти лет я не видела моего старого-старого товарища. Когда-то мы учились в институте, он пытался ухаживать за мной, однако „роман“ не состоялся, но тем не менее, а может быть, именно поэтому отношения у нас были „человеческие“, и оба ими дорожили. Были в них и откровенность, и взаимное доверие. Потом жизнь нас развела, и вот через десять лет он едет через наш город на международный конгресс, и мы целый вечер шатаемся по нашему замечательному парку над Волгой. Рассказывала больше я, он молчал. И когда я вдоволь наговорилась, он, иронически улыбаясь, рассказал мне анекдот. Однажды один американский владелец фабрики плащей поехал в Рим, где сумел добиться аудиенции у папы. Когда он вернулся в США, там поинтересовались, как же выглядит папа римский. Владелец фабрики ответил: „Сорок первый размер нормальной полноты“. Поначалу я не сообразила, почему он рассказал мне этот анекдот, а когда поняла, мне захотелось заплакать. Я почувствовала себя улиткой, которая весь вечер таскала на себе раковину. Конечно, я говорила ему о вещах серьезных. О состоянии нашей архитектурной мастерской, о служебных сложностях, о трениях и „интригах“. Я говорила даже о деле, которое занимало в моей жизни и занимает сегодня большое место. И в его жизни тоже. Я говорила не только об „интригах“, но и о творческих планах. Да, конечно, но ведь мы не виделись десять лет! За эти годы оба любили, страдали, обманывались, надеялись, жили сложной нравственной жизнью, размышляли, плакали, и вот мы увиделись — два человеческих мира, — и, может быть, в последний раз. О эти частные, узкопрофессиональные, деловые разговоры! Действительно, сорок первый размер нормальной полноты. А как хороша была Волга в тот вечер, и наш осенний парк, и чайки над нашим искусственным морем!..»
Первое письмо, как явствует из него, писала женщина. А вот отрывок из второго — от мужчины:
«Меня по-настоящему ранит, когда я наблюдаю потребительское, утилитарное отношение к созданному человеком и особенно к нему самому в социалистической действительности, сама сущность которой в том, что она изнутри все более мощно эмансипирует, делает человеческими наши чувства. Меня ранит это даже в малозначащих, может быть, смешных для здравомыслящих людей мелочах. Вот подошел ко мне в коридоре института коллега, умный, эрудированный человек. Я обрадовался и начал обсуждать с ним то, что творчески волновало меня в те часы, выплескивать это с особой силой. А в самую патетическую минуту обнаружилось, что нужно было ему неотложно одолжить у меня 35… И стало мне тошно, как после малосъедобного обеда».
Помню, отложив это письмо, я долго размышлял о законах и странностях человеческого общения.
Наверное, не стоит обижаться на того, кто подошел к нам, чтобы одолжить книгу или деньги. Но и в самом деле, ничто так не разрушает отношения, как сознание, что нужны-то не мы сами как единственное богатство и самоцель, а постороннее, то, что не в нас, а вне, будь то деньги, положение, библиотека, или даже то, что в нас, — эрудиция, талант, — но не как общее, бескорыстно волнующее достояние, а как личная собственность, имеющая определенную потребительскую стоимость.
Тогда чувствуешь себя вещью.
А чувствовать себя вещью больно, и эта боль убивает общение.
Разрешу себе небольшое лирическое отступление.
8
В отношениях между людьми рождаются ценности настолько уникальные, что даже в великом и могучем русском языке порой трудно найти точное определение.
Как назвать отношения Ромео и Джульетты? Любовью? Но ведь Андрей Болконский и Наташа Ростова — тоже любовь! А Блок и героиня его цикла «Кармен»? И все это не только разные миры — галактики! Точно так же, наверное, можно назвать одним безбрежным словом — жизнь — нашу, земную и фантастическую, непредставимую в созвездиях, уловимых лишь мощными радиотелескопами.
А отношения Гамлета и Горация? Конечно, дружба. Но ведь Кассио и Брут тоже дружба. И не она ли объединяет героев романа Чернышевского?
Дело тут, разумеется, не в бедности языка, который достаточно разнообразен, чтобы передать тончайшие оттенки мыслей, чувств, настроений, — не язык виноват, а «виновато» безграничное богатство духовного мира человека. И это богатство выявляется в общении. Говоря строго, общение — единственная возможность его выявления. Не только Ромео без Джульетты, но и трагически одинокий Гамлет без Горацио утратил бы несравненно много.
Я выше уже писал о том, что общение надо осознавать как творчество. Именно творчеством человеческое общение было для Сократа, Ленина, Горького. Почитайте «Диалоги» Платона и постарайтесь запомнить навсегда строки, где Сократ говорит о том, что не было и нет для него большей радости, чем «ежедневно беседовать о доблести… испытывая и себя и других». Почитайте литературный портрет Владимира Ильича, написанный М. Горьким, и вы поймете, как важно человеку понимать человека. Ленинское общение — глубочайшая школа понимания, умения увидеть в человеке самое сокровенное и существенное, да и сам М. Горький тоже был гением общения: и для него не существовало большей радости, чем «ежедневно беседовать о доблести, испытывая себя и других».
Но было бы ошибкой полагать, что общение как творчество доступно только великим мира сего.
Кому из нас не известно, что Гоголь черпал творческие силы в общении с Пушкиным, а Пушкин — в общении с нянькой Ариной Родионовной. Пушкин был сам великим писателем, и поэтому неудивительно, что он воодушевлял Гоголя на создание бессмертных вещей. Но вот Арина Родионовна не была ни писательницей, ни философом, но и она воодушевляла на создание бессмертных ценностей. Мне могут возразить: ей выпало на долю быть нянькой великого поэта. Но я не сомневаюсь, что личность Арины Родионовны отпечаталась и на многих безвестных, но все же оставивших в жизни нужный, глубокий след людях — пахарях, ямщиках, солдатах, бродягах. Они становились лучше, добрее и умнее после общения с ней. И крестьянские дети, которым она рассказывала то, что потом у Пушкина воплощалось в бессмертное, вырастали «обыкновенными», хорошими людьми с четким пониманием добра и зла. Личность Арины Родионовны отпечатывалась в их сердцах.
В наш век научно-технической революции, с его убыстрением ритма жизни, изобилием «средств массовой информации» и изобилием будничных, но совершенно неотложных дел, мы утрачиваем ощущение, понимание общения как формы творчества. А между тем оно именно таким и было на заре человеческой культуры. Сократ не писал книг, не оставил после себя ни одной строки. Он общался. И, общаясь, помогал рождаться истине. Ему недаром нравилось, что его мать была повивальной бабкой. Он и себя называл повивальной бабкой. Эта бабка помогала рождаться истине, и человеческой личности, и ощущению нравственной ответственности перед миром у тех людей, с которыми беседовал философ.
Большой современный писатель назвал человеческое общение роскошью. И это, наверное, очень сегодняшнее, очень современное восприятие. Сейчас оно действительно стало роскошью. Я имею в виду не то беглое, поверхностное человеческое общение, состоящее из обмена футбольными новостями и последними сообщениями о передвижениях по службе, которое стало, к сожалению, бытом, а глубинное человеческое общение, то, что заставляет вспомнить замечательные слова Карла Маркса:
«…Чувства и наслаждения других людей стали моим собственным достоянием».
В этой формуле — обещание неслыханного богатства… Повторяя эти слова, я иногда твержу: чувства и наслаждения других людей станут моим собственным достоянием, как стали достоянием Льва Толстого чувства и наслаждения Наташи Ростовой, а достоянием Флобера — чувства и боль Эммы Бовари. Это, быть может, наивное сопоставление и помогло мне понять: содержательное человеческое общение в чем-то существенном похоже на художественное творчество. Да, именно на художественное творчество. В нем, сами того не осознавая, мы выступаем художниками.
Я уже говорил о том, что в человеческом общении (добавлю сейчас опять: как в художественном творчестве) рождаются совершенно уникальные ценности. Любая любовь — именно эта любовь; любое сострадание — именно это сострадание. Они единственны как личности, которые стоят лицом к лицу.
Я думаю даже, что человеческие отношения могут быть такой же реальной ценностью, как гениальная музыка или как строения великих зодчих. Когда мы ставим рядом имена декабристов и их жен, мы чувствуем возможность подобных отношений. Когда мы ставим рядом имена Петрарки и Лауры, Бернарда Шоу и Патрик Кэмпбелл, то мы тоже чувствуем такую возможность.
Мне могут, конечно, тут возразить, что большая любовь — удел далеко не каждого человека и если она не выпала на твою долю, то эта форма творчества оказывается неосуществимой, недоступной. Согласен; но есть иная сфера человеческих отношений — сфера, в которой любой человек, любая человеческая личность может выявить себя с максимальной полнотой. Почитайте дневник и письма Феликса Эдмундовича Дзержинского, и вы поймете, в чем существо этой сферы… Она вообще занимает большое место в этике революционеров.
