Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни

— Что тебе?

— Я пришов пыздравыть ваше благородые — я нынче меныннык. (кар. из журн. «Развлечение». 1864 г.)

Чертеж фасада и план Ширяевской будки в Лефортовской части.

В городе есть большие площади, которые требуют большого присмотра, нежели улицы и переулки, так как стечение народа в них бывает всегда значительнее. Кроме того, есть там отдаленные глухие местности, где ночью жители подвергаются опасности нападения и где необходимо усилить надзор. Вот в этих случаях и могут служить помощью будки, в которых отдыхают те из хожалых, которые сменяются с дежурства; здесь же должен помещаться один полицейский страж, который мог бы явится на помощь тотчас, когда его потребуют, или заменить дежурного хожалого, или принять от этого последнего какое-нибудь поручение, требующее немедленного исполнения. И так, вот, по нашему мнению, какая должна быть цель полицейских будок; они отнюдь не должны быть казармами городских стражей, но местом, где каждый житель имеет возможность всегда найти и получить помощь от полицейского агента; местом, где дается временное призрение к людям, с которыми случилось какое-либо несчастье на улице.

Нечего и говорить, что цель эта может быть достигнута только тогда, когда все градские стражи получат хорошо и ясно составленную инструкцию о своих обязанностях и когда они готовы будут всегда выполнять свою обязанность честно и неуклонно. Инструкция эта должна быть публикована во всеобщее сведение, и печатный экземпляр ее прибит на наружной стене будки, чтобы всякой проходящий имел возможность знать, что он вправе требовать от стража, и мог указать этому последнему на его обязанности, в случае, если бы страж отказался выполнить законное от него требование».

Городовой: — Удивительно! Отчего это голь толстеть начинает! Кажись, ведь жрать нечего! (кар. из журн. «Свет и тени». 1879 г.)

Конечно, глупо оспаривать силу инструкции, но не надо забывать о реалиях России. Особенно если исполнителями грозных предписаний должны были быть солдаты-ветераны. Вот, например, герой одного из рассказов А. И. Вьюркова — будочник с двадцатипятилетнем стажем в ответ на упреки, что он плохо охраняет от воров, с нескрываемой обидой оправдывался: «— Да разве за ними, лиходеями, уследишь. Ты его в одной стороне ждешь, а он в другой орудует». Впрочем, в этом заявлении присутствует изрядная доля лукавства. Описывая нравы, царившие в Москве в первой половине XIX в., Н. А. Найденов отмечал: «…тогда полиция держалась вообще строго политики невмешательства в территориальном отношении и, если на противоположной стороне улицы, принадлежавшей к другому кварталу, учинялись какие-либо беспорядки, хотя бы угрожавшие опасностью, будочник оставался спокойным зрителем происходившего перед его глазами».

Подобному стражу порядка можно было вручить самые замечательные инструкции, одеть его вместо сермяги в мундир французского кроя и по-новому именовать «полициантом», как это случилось в 1862 г., но по сути своей он все равно оставался прежним будочником. Писатель А. И. Левитов на примере героя рассказа «Из московских нравов» показал внутренний мир такого «реформированного» полицейского. Его начальство, прекрасно зная, на что он годится, смогло доверить ему пост лишь на одной из «московских девственных улиц» (т. е. на сонной окраине):

«И вот такую несчастную улицу замыкал собой бравый полицейский солдат. Звали того солдата во всем квартале Фаламошка Зуй, хотя настоящая его фамилия была — Ефрем Подобедов. На нем было надето пальто из такого сукна, которое в военной службе у нижних чинов называется «почитай офицерским», и сшито это пальто тоже на офицерский манер: левое плечо сердито вниз шло, а сзади красовались мелкие плоеные складки.

На Хитровом рынке.

Будочник: — Ну, ты там обнимай меня, не обнимай, а к празднику не забывай. (кар. из журн. «Развлечение». 1864 г.)

И вот Ефрем, щеголяя толстой, бронзовой цепочкой от томпаковой часовой луковицы, ходит по жаре два шага вперед, два шага назад и думает:

— О чем бы мне это теперича задумать, чтобы время скорее шло? — добивается он от себя. — Вот скука-то, страсть!.. В иных фарталах хорошо стоять. Саешники тут около тебя, яблошницы, извозчики, квасники, — всякую новость тебе рассказывают, как то есть и что на белом свете делается. Надоело тебе разговаривать, так из них же с кого-нибудь стесал косую[33] — и опять стой себе — горюшка мало! Но только в сих местах не так, потому народ здесь глуп: деньги у него этой редко когда больше гроша бывает. Вот здесь какой народ! Вот ты им и заправляй — оголтелым-то эдаким! Фартальный, когда меня сюда становил, сказал: «Тебе на этом посту хорошо будет, Ефрем, потому у тебя часы есть, следственно девки эти, — аи много же их в этой улице насажено, — всего тебя замузычат». Хохочет фартальный, а мне от этих девок какое веселье? Они говорят: «Нам какое дело, что ты их часовой? Ежели у нас буйства нет, так ты нам деньги давай, пива станови, водки.» От безделья страж порядка был готов совершить и вовсе неординарный поступок для полицейского того времени — потратить собственные деньги на выпивку:

«— Да пойду-ка я на свои трахну! Шкальчик, али бо пива, ей-богу! Что мне на хижины-то на эти смотреть на убогие? Небойсь, не уйдут! Куда им к дьяволу бежать-то? А пиво ноне четыре копейки. Говорят, указ такой вышел, дороже чтобы ни-ни.»

И все-таки Ефрем Подобедов не оставил своего поста, но причиной послужила не верность долгу, а все та же лень. Под ее ласковое нашептывание солдат надвинул на нос козырек «кэпы» и впал в привычную полудрему: «…послушный этому голосу, опять засел на камень солдат, уткнувши голову в колени. Ехали мимо него мужики от Сухаревой, скакали лихачи в пролетках, из которых какие-то девичьи голоса кричали попеременно то какую-нибудь забулдыжную песню, то караул, — бежали отрепанные сюртуки с большими узлами, — за сюртуками стремительно неслись многочисленные и свирепые толпы, из всех грудей кричавшие совести будочника: «Будочник! Лови мазуриков-то — это твое дело»; но будочник ничего не слыхал и не видал, или, по крайней мере, не хотел вступаться ни во что совершающееся, сам обуянный лютым врагом — скукой, все больше и больше подбивавшей его на бесцельное сидение на горячем камне».

Лучше всего уровень бдительности будочников характеризует происшествие, случившееся в мае 1881 г., когда на улице был задержан воришка с большим узлом одежды. Произведенным на месте следствием было установлено, что кража была совершена в. полицейской будке.

Этим курьезом фактически завершилась история московских будочников. В том же мае 1881 г. царь Александр II утвердил новый штат полиции Москвы. С того момента вместо будочников и хожалых порядок на улицах стали поддерживать городовые.

Реформа полиции

Повторяю — первый, утробный вопрос для города устроить на новых основаниях полицию — с решением этого вопроса решится и много других!

Якиманский полицейский дом

Помощник полицмейстера (1884 г.)

В русском языке слово «реформа» означает преобразование, сделанное в целях улучшения. Эффективность реформы мы можем оценить, сравнив, в какой степени то, что было плохо, удалось ликвидировать и чем хорошим оно заменено. Так, с отменой крепостного права русские крестьяне получили личную свободу и возможность непосредственно участвовать в экономической жизни страны. Однако старый феодальный способ производства не был уничтожен окончательно. Сохранилось помещичье землевладение, продолжавшее тормозить развитие капитализма в России и в конечном итоге послужившее одной из главных причин трех революций, потрясших страну.

Реформа полиции, проведенная правительством Александра II, была такой же половинчатой и внутренне противоречивой. С одной стороны, органы охраны правопорядка получили новую организационную форму, что заметно улучшило их деятельность; с другой — в содержании обновленной полиции во многом сохранились дореформенные отрицательные черты. Изживание наследия старой полицейской системы растянулось на десятилетия и не получило логического завершения вплоть до падения самодержавия.

Кроме протяженности по времени, процесс реформирования полиции отличался дробным характером законодательной основы. Одни царские указы носили общеимперский характер (например, повеление о передаче следственных функций судебным органам), другие — касались только городской, сельской, речной и т. д. полиций. Точно так же раздельно появлялись указы, определявшие деятельность полицейских органов в разных местностях. Если главные преобразования Санкт-Петербургской городской полиции были проведены в 1863–1867 гг., то для Москвы закон о подобном переустройстве был подписан 5 мая 1881 г. уже новым царем Александром III.