Виктор Бычков - Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая
В. Б.: Рад, что все так интересно закрутилось.
(07.11.13)
В. Б.: Суета сует и всяческая суета…
Отчеты, планы, то да сё… Никак не удается продолжить наш интересный разговор о путешествии. Включенные в этот текст письма о летних поездках приобрели здесь какой-то иной смысл. Не так ли? Я сам свои импрессьоны увидел в новом свете.
Н. М.: Именно так. Это была правильная идея.
В. Б.: И что представляется сейчас важным, не только сам высший созерцательный пик путешествия, когда мы полностью погружаемся в эстетическое восприятие того или иного эстетически значимого объекта, являвшегося, условно говоря, конечной целью путешествия, но и многое другое в нем самом действительно окутывается эстетической аурой некоего инобытия, пропитывается эстетическим духом. Сам процесс путешествия от его начального замысла и подготовки до возвращения домой с ворохом впечатлений – целостное событие эстетического путешествия.
Н. М.: Сейчас это особенно очевидно. Более того, это событие не завершается в момент выхода из такси у подъезда дома с «ворохом впечатлений» и чемоданом, но продолжается еще достаточно долго в реальном времени. Мы распаковываем чемодан с новыми книгами, альбомами, открытками, буклетами памятников и музеев, где удалось побывать. Откуда-то высыпаются билетики в музеи, на метро, поезда и пароходы, фуникулеры и еще какие-то виды транспорта. Мы скачиваем из фотоаппарата сотни фотографий в компьютер и заново переживаем каждое место или событие, запечатленное на том или ином кадре. Иногда обнаруживаем на нем то, чего не заметили в самой действительности. Начинается пострецептивный процесс вспоминания путешествия, которое теперь, будучи включенным в триаложный контекст, мы стремимся запечатлеть и на письме, чтобы передать свои впечатления коллегам по «Триалогу». Эстетический опыт продолжается и здесь. И конкретные фрагменты фиксации его результата мы только что включили в наш разговор.
В. Б.: Несомненно. И к этому я хотел бы еще вернуться, подчеркнув пока метафизический характер уже реально состоявшегося путешествия, ибо его глубинная сущность навсегда вписалась в наше сознание. Мы можем забывать о деталях путешествия, которые были запечатлены фотоаппаратом или записаны в блокноте, в наших письмах и т. п., но оно уже навсегда изменило общий рельеф нашего сознания, прежде всего эстетического, обогатило его чем-то, что даже и не поддается конкретному описанию, но вошло в нашу духовную сущность, стало ее частью и будет позитивно влиять на весь наш дальнейший и жизненный, и эстетический опыт. Об этом еще стоит подумать и поговорить.
Здесь же я хотел бы вернуться к самому началу путешествия и поразмышлять о наиболее простых вещах у его истоков, от которых во многом зависят и процесс, и итог (эстетико-метафизический в том числе) путешествия.
Вот, конкретная цель путешествия определена. Покажу на примере. Всю первую половину года, как Вы знаете, я по предложению издателей готовил к переизданию «Эстетику Блаженного Августина», дописал, в частности, главку об Амвросии Медиоланском, и у меня появилось непреодолимое желание опять посетить Милан, места, где служил св. Амвросий, где пришел к убеждению принять христианство и крестился Августин под влиянием проповедей Амвросия и благотворным воздействием на его душу амвросианского церковного пения. Я хотел совместить эту поездку с летним отдыхом, но тогда Л. С. убедила меня проехать еще раз, пока сохраняются некоторые физические силы, по главным испанским собраниям работ Эль Греко, что меня тоже очень привлекало и, как Вы видели, поездка оказалась весьма плодотворной в эстетическом отношении. Да и отдохнули мы неплохо. А вот Милан пришлось отложить на потом, что и свершилось в недавний уик-энд.
Из этих упоминаний Милана или Испании видно, что сама цель была или чисто эстетической (Испания) или духовно-эстетической (Милан). Уже здесь, при определении цели и, начинается эстетический опыт путешествия. В памяти всплывает все, связанное с предыдущими поездками по этим местам и известное по литературе, снимаются с полок книги, альбомы, путеводители. А теперь еще подключается и Интернет – мы уже виртуально путешествуем. Эстетический опыт данного путешествия начался!
Кстати, мы часто употребляем здесь понятие «эстетический опыт». Думаю, что есть смысл когда-то специально поговорить и о нем в теоретическом ключе[3]. Итак, при разговоре об эстетическом опыте путешествия мы имеем в виду прежде всего его вторую, динамически-процессуальную составляющую, которая активно опирается на первую и постоянно обогащает ее. Именно в этом смысле я и говорю, что «эстетический опыт начался» – начался процесс вхождения в эстетическое событие путешествия, его актуализации. И начался задолго до того, как мы физически двинулись из дома на вокзал или в аэропорт.
Н. М.: Да, это именно так. Я вспоминаю, как перед поездкой в Индию стала заново изучать ее искусство, религию, историю, народные обычаи индийцев. Когда же я побывала в этой стране, передо мной открылись совершенно новые горизонты. Особенно поразили индуистские храмы в Кхаджурахо – о них я писала в первом «Триалоге» в письме под названием «Ностальгия по Индии»[4]. Что же касается Китая более чем двадцатилетней давности, то он вызвал у меня совершенно иные ощущения, отнюдь не ностальгические. Во-первых, я была там не на отдыхе, а в командировке – выступала на конференции в Шанхае, а затем с лекциями в Нанкине и еще нескольких городах к югу от него (Чанчжоу, Уси, Сучжоу, Ханчжоу и др.), куда, по словам сопровождающих, крайне редко ступает нога европейца. К счастью, удалось увидеть некоторые уникальные синтоистские и буддистские храмы с сохранившимися золотыми и терракотовыми статуями, но в целом же создалось впечатление, что маоистская «культурная революция» оставила после себя выжженную землю – множество, если не большинство, старинных памятников было разрушено и только-только началось строительство новоделов. А вот многочисленные парки произвели отрадное впечатление своей ухоженностью и сказочной атмосферой – ведь в Китае они первичны по отношению к устной традиции и литературным источникам: не парк с его ландшафтом, художественным оформлением и т. п. иллюстрирует легенду или сказку, но искусство произрастает из природной основы. Впрочем, сказочными показались и городки на юге – многие из них стоят на воде, напоминая Венецию. Один из домишек был даже разделен надвое бурным водопадом: из спальни на кухню в нем приходилось переходить по мостику…
Особая статья – гастрономические пиршества как значимая часть национальной культуры. Это тоже эстетический опыт, хотя и весьма специфический. Как Вы знаете, китайцы едят все, что произрастает на земле и под землей, на воде и под водой, не говоря уже о всех видах мяса, рыбы, дичи, рептилий и земноводных. И все это не только потрясающе вкусно, но и сервировано с отменным эстетическим вкусом. Интересен сам ритуал празднества. По зычному кличу хозяина гости усаживаются за вертящийся стол, и официанты начинают метать на него все новые живописно оформленные блюда (хозяин время от времени восклицает: «Это блюдо очень драгоценное!» – и называет его стоимость, что поначалу настолько шокирует, так что пища просто застревает в горле). Перемен – десятки, причем суп следует за десертом, потом подают основные блюда, затем – снова сладости, новый суп, лапшу и т. п. Но, видимо, отработанные веками традиции диетологии столь продуманы, что ощущения переедания никогда не возникает – а ведь трапезы длятся часами. По их окончании по знаку хозяина все одновременно встают по стойке «смирно» и выходят из-за стола.
Однако это – для почетных гостей. Что же касается жизни большинства китайцев, то у меня сложилось впечатление (возможно, сегодня ситуация в стране изменилась к лучшему), что разговоры о «китайском чуде» носят, скорее, рекламный характер. Да, в центре Шанхая множество суперсовременных небоскребов, которые нам показывают по телевидению, но вокруг – море нищеты. Кажется, попал в тот уже известный только по литературе мир, где отходы жизнедеятельности выплескивают из окон прямо на улицу и т. п. Видимо, люди уже не умирают с голоду, но, пожалуй, всё, что у них есть – это ежедневная чашка риса, заношенная пара брюку мужчин да единственная кофточка с люрексом у женщин. Нет, не всё – есть еще велосипед. Когда начинается дождь, широкие проспекты превращаются в разноцветные поля: по ним непрерывным потоком движутся ряды велосипедистов в ярких дождевиках с капюшонами.
Как вы понимаете, общалась я исключительно с представителями интеллигенции, и только под бдительным присмотром агентов известных органов. Ведь тогда еще свежи были события на площади Тяньаньмень, и атмосфера страха среди университетских преподавателей была очень сильна – даже самые невинные профессиональные вопросы они задавали с опаской, часто – приватно, шепотом (а вопросов было немало: старая китайская профессура, хорошо владеющая русским языком еще со времен прежних дружеских отношений между СССР и КНР, очень внимательно следит за нашей научной и художественной литературой). Да и на лекции допускали отнюдь не всех желающих, а, видимо, только особо «политически грамотных, морально устойчивых» преподавателей. Ведь наша «перестройка» воспринималась в тот период как «тлетворное влияние Запада». Многое здесь напоминало не лучшие времена для наших отечественных ученых, не говоря уже о том, что в ту пору государство в Китае вмешивалось в сферу частной жизни буквально каждого человека, вплоть до самых интимных моментов. Кстати, политика ограничения рождаемости принесла на юге Китая парадоксальные результаты. Здесь буквально воцарился матриархат: все женщины, независимо от возраста и внешности, выступали эмансипированными громогласными повелительницами тихих, забитых мужчин, несущих на себе основные бытовые тяготы. А дело в том, что принцип «одна семья, один ребенок» побудил избавляться от девочек на ранних стадиях беременности. В результате образовался колоссальный дефицит женщин, невесты стали на вес золота.
