Китайцы. Моя страна и мой народ - Линь Юйтан
Теперь совершенно понятно, почему Цзэн Гофань считал, что «разведение рыб, разведение свиней, выращивание овощей и выращивание бамбука — это четыре вещи, которыми нельзя пренебрегать. С одной стороны, — писал он, — тем самым мы продолжаем традиции наших предков, с другой же — заглянув через забор, осознаешь разумность жизни, а войдя во двор, осознаешь причину нашего процветания. Даже если вам придется потратить немного больше денег и нанять нескольких помощников, то эти четыре вещи стоят того. По этим четырем вещам можно определить, процветает семья или приходит в упадок».
Так или иначе, судя по семейным наставлениям, начиная от Янь Чжитуя (531—591), Фань Чжунъяня (989—1052) и Чжу Си (1130—1200) вплоть до Чэнь Хунму (1696—1771) и Цзэн Гофаня (1811—1872), прилежная, бережливая, живущая простой жизнью семья оставалась идеалом, общепризнанной основой здорового морального наследия нации. Семейная система настолько слилась с моделью сельской жизни, что их уже невозможно отделить друг от друга. У древних греков «простота» была словом высокого стиля, и у китайцев «простота» была словом высокого стиля. Вроде бы человек знает все выгоды цивилизации, но осознает и опасности, исходящие от нее. Эллины ценили радости жизни, но и сознавали их эфемерность, страшились зависти богов, поэтому и готовы были радоваться тому, что проще, но долговечнее. Китайцы считают, что наслаждаться слишком большим счастьем — это чжэ фу. Такой человек сокращает отпущенное ему для жизни количество счастья. Поэтому, как писал один ученый конца эпохи Мин, «человек должен быть столь же тщателен в выборе удовольствий, насколько он тщательно избегает всяческих бедствий». И его призыв: «Выбирай счастье попроще» каким-то образом нашел отзвук в китайской душе. Человеческое счастье столь шатко, что самой надежной его гарантией является возврат к простоте и природе. Так и должно быть, и китайцы инстинктивно это осознают. Они стремились к выживанию своих семей, и они добились этого для всей нации.
Молодая нация
По-видимому, китайский народ благодаря врожденному недоверию к цивилизации и приверженности простому образу жизни сумел избежать вредных влияний города. Это наводит на мысль, что так называемую китайскую цивилизацию нужно воспринимать не напрямую, не в наивысших ее достижениях, а именно как цивилизацию, предпочитающую традиционный, простой образ жизни и отнюдь не готовую расстаться с ним. Это, конечно, не та цивилизация, которая гарантирует народу мир без периодических кровопролитий и беспорядков, войн, голода и наводнений.
То, что страна после 2000 лет относительно цивилизованной жизни все еще предоставляла жизненный материал для известного сюжета из «Шуй ху» («Речные заводи»), если изредка было еще возможно людоедство, в какой-то мере раскрывает нам тайну живучести социальных традиций, противостоящих всеразрушающей цивилизации. Сун Цзян, Ли Куй и другие громилы-разбойники с горы Ляншаньбо хоть и жили спустя 15 веков после Конфуция, но для нас они вовсе не представители одряхлевшей цивилизации, а веселые дети народа на самой заре культуры, когда о гарантиях безопасного существования никто и не помышлял. Итак, китайская нация, не достигнув вместе с Конфуцием полной зрелости, просто радовалась затянувшемуся детству.
Это приводит нас к чрезвычайно интересному предположению о фактическом возрасте китайской нации. Являются ли присущие китайцам особенности этнической общности характерными чертами древней нации или китайцы во многих отношениях являются молодой, еще не созревшей нацией? Можно провести следующее разграничение: китайцы в культурном отношении являются древней нацией, а в национальном — молодой. Такой точки зрения придерживаются некоторые современные антропологи. Гриффит Тейлор[23] в соответствии со своей схемой миграционных зон относит китайцев к самому молодому пласту человеческой эволюции. Хэвлок Эллис (1859—1939; английский сексолог и мыслитель. — Примеч. ред.) тоже считает, что азиаты в национальном плане инфантильны: в какой-то степени они сохраняют приспособляемость, гибкость и первородное стремление во всем следовать первозданной простоте, т.е. своей детской природе, прежде чем достичь определенного развития. Возможно, затянувшееся детство — более подходящий термин, поскольку «инфантилизм» и «задержка развития», или «стагнация», и другие термины, вводят в заблуждение.
Разговоры о застое в китайской культуре — это результат недоразумения, обусловленного тем, что многие пишущие о Китае наблюдают его издалека, со стороны, практически ничего не зная о его тщательно скрываемой от посторонних жизни. Стоит только напомнить о позднем развитии фарфорового производства, начало которого приходится не на времена Конфуция, как считают многие иностранцы, а на значительно более позднее время (примерно X в.). Производство фарфора затем развивалось медленно, шаг за шагом, а совершенства достигло лишь в годы правления Кан-си и Цянь-луна (1662—1795), т.е. чуть ли не у нас на глазах. Лаковое производство, книгопечатание, живопись тоже развивались довольно медленно, прогрессируя, однако, в эпохи правления каждой новой династии[24]. Знаменитый «китайский стиль» в живописи возник лишь в последнее тысячелетие существования китайцев как нации, т.е. сравнительно поздно для страны древней культуры. Напомним, что такие жанры китайской литературы, как эпическая проза и авантюрный роман, появились относительно поздно, например романы «Шуйху чжуань» («Речные заводи») и «Си ю цзи» («Путешествие на Запад»), которые были завершены позднее XIV в., т.е. почти через 2000 лет после Конфуция и Лао-цзы.
Странно, что в древнем Китае не было эпических поэм, но, может быть, они были безвозвратно утеряны, не оставив следа в истории литературы. Драма стала популярной лишь во времена монгольской династии Юань. Несколько ранее под влиянием буддизма появились романы в духе «Путешествия на Запад». Роман как таковой весьма робко начал обретать форму лишь в IX в., стал зрелым литературным явлением только в эпоху Мин (1368—1644), а расцвет его пришелся на начало маньчжурского правления, когда появился знаменитый «Хун лоу мэн» («Сон в красном тереме») — современник и восточный аналог «Клариссы Харлоу» Ричардсона. Расцвети китайская культура веками ранее, а затем, спустя несколько веков после смерти Конфуция, исчезни, подобно тому как это произошло с гением древнегреческой культуры, — и Китай представил бы миру лишь несколько превосходных изречений и народных песен, но никак не выдающиеся произведения живописи и литературы или великие памятники архитектуры. Получается, что мы наблюдаем вовсе не задержку развития нации, которая — подобно Греции и Риму — в юные годы своего «золотого века» достигла наивысшего расцвета, а затянувшееся детство нации, которой для полного
