Эрик Хобсбаум - Разломанное время. Культура и общество в двадцатом веке

Однако из всех «эмансипирующих» языков именно немецкий стал самым значимым – по двум причинам. Для половины Европы – от Берлина до глубин Великороссии, от Скандинавии до Адриатики, до самой балканской глуши – дорога от отсталости к прогрессу, от провинциальности к внешнему миру была вымощена немецким алфавитом. Мы начинаем забывать, что некогда немецкий язык открывал двери в современность. К столетию Шиллера, который был голосом внутренней и политической свободы для рядового читателя в Германии XIX века, Карл-Эмиль Францоз написал повесть «Шиллер в Барнове», которая это прекрасно иллюстрирует. Маленький, скверно изданный томик стихов Шиллера становится проводником свободы для монаха-доминиканца, молодого учителя из русинской деревни и бедного еврейского мальчика из некоего «полуазиатского» местечка (как это едко обозначает автор) – той свободы, которую давали образование и культура образца XIX века[19]. Кульминацией истории становится чтение «Оды к радости». В глухих восточных краях Шиллера даже переводили на иврит. Эта освободительная роль немецкого языка объясняет тот факт, что отцы города Броды, самого еврейского города в Галиции, который населяли 76 % евреев, настояли на том, чтобы немецкий стал языком, на котором велось обучение в городских школах. В 1880 году они даже судились по этому поводу в императорском суде в Вене – и выиграли, защищая совершенно неправдоподобное утверждение о том, что немецкий был в Галиции Landesübliche, языком повседневного использования.

Разумеется, он им не был. Почти все восточноевропейские евреи говорили на идише, немецком диалекте, ставшем напоминанием о прошлых связях с внешним миром и – как и сефардский после 1492 года – символом языковой изоляции. Априори можно было ожидать, что идиш будет сосуществовать как язык устного общения наряду с национальным письменным языком, как это случилось с другими немецкими диалектами и до сих пор происходит с швейцарским. Но в отличие от них идиш был препятствием, мешавшим стать частью современного мира, и это препятствие требовалось устранить – лингвистически и идеологически, как язык наиболее обскурантистски настроенных общин. Отличительным признаком небольшой группы первопроходцев обновления в Варшаве стало ношение «немецких пиджаков» и общение на польском или немецком[20]. И в любом случае дети идишеговорящих иммигрантов в немецких школах чувствовали себя ущербными из-за того, как они употребляли грамматику: верно изъясняясь на идише, они ошибались в письменном немецком. Богатые евреи, нувориши и парвеню в высшем обществе, стремились еще более явно отбросить все видимые и слышимые признаки своего происхождения. Характерны слова старого Эренберга, богатого дельца из романа Шницлера «Путь на волю», этого удивительно проницательного живописания тонкостей еврейской ассимиляции в Вене конца века. Тот отказывается от вековечной веры венских евреев в немецкую либеральную идею и повторяет в присутствии немецких гостей в салоне жены, намеренно скатываясь на идиш: «vor die Jours im Haus Ehrenberg is mir mieß»[21][22].

Таким образом, водораздел между неассимилированными, говорящими на идише евреями из Восточной Европы (Ostjuden) и ассимилированными – из Западной (Westjuden) стал и оставался принципиальным до тех пор, пока и тех и других не поглотил Холокост[23]. Это разделение, хотя и безусловно существовавшее в сознании образованной публики, впервые получило формальное закрепление в Буковине в 1870-х годах[24], когда утонченный и образованный средний класс столкнулся с первыми волнениями (организованными противниками германизации), возникшими по поводу получения евреями национального статуса на основании собственного языка – идиша. Для эмансипированных евреев Центральной Европы Ostjuden были тем, чем сами они не являлись и не желали быть: очевидным образом другие люди, словно другой человеческий подвид. Мальчиком в Вене, наслушавшись взрослых разговоров, я спросил одну старшую родственницу: что за имена у этих Ostjuden? К ее вящему удивлению, потому что она знала, что наша семья – Грюны и Коричонеры – попали в Вену прямиком из австрийской Польши, так же как столь заметные фигуры в немецком еврействе, как Рудольф Моссе, Генрих Грец, Эмануэль Ласкер и Артур Руппин, явились из Польши прусской.

И все же именно массовая миграция «восточных» евреев в конце XIX века стала признаком и одной из движущих сил роста влияния евреев в современном мире. Несмотря на непрерывность этого процесса, влияние евреев на христианский мир в XX веке было несравнимо более мощным, чем в девятнадцатом. Когда либерально-буржуазная эпоха начала входить в XX столетие, она отражала заглавие недавней важной книги – The Jewish Century («Еврейский век»)[25]. Американская еврейская община стала крупнейшей среди западных еврейских диаспор. В отличие от остальных диаспор в развитых странах, она в подавляющем большинстве состояла из бедных Ostjuden и была слишком многочисленной, чтобы вписаться в рамки уже существовавшей, окультуренной, немецко-еврейской общины в США. Она оставалась и на культурной периферии, за вычетом разве что юриспруденции, вплоть до окончания Второй мировой войны[26]. Благодаря росту массовой политической сознательности, которому способствовала русская революция, евреи модернизировались, что изменило природу их эмансипации, включая ее сионистскую версию. Повлияло и колоссальное увеличение числа рабочих мест, требующих высокой квалификации и не связанных с ручным трудом; особенно – во второй половине века – в области высшего образования. Повлиял фашизм, создание государства Израиль и резкий спад антисемитской дискриминации на Западе после 1945 года. Перед Первой и даже перед Второй мировой войной невозможно было себе представить нынешний масштаб еврейского присутствия в культуре. Столь же непредставимой была и сама численность людей, осознающих себя евреями, которые покупали непропорционально много книг, что, несомненно, сказалось на массовом рынке литературы еврейской тематики сперва в Веймарской республике, а позднее и в других местах. Впрочем, стоит различать эти два периода.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Перевод А. Цветкова.

2

Главный концертный зал Лондона, где проходят концерты камерной и хоровой музыки. – Прим. пер.

3

Перевод А. Сергеева.

4

Цит. по: Хобсбаум Э. Эпоха крайностей: короткий двадцатый век (1914–1991). Пер. Е. Нарышкиной, А. Никольской. М.: Независимая газета.

5

Музей современного искусства в Бильбао, один из филиалов музея Гуггенхайма, построенный Фрэнком Гери, был открыт для публики в 1997 г. Однако «Герника» так и не была перевезена туда – картина хранится в Центре искусств королевы Софии в Мадриде. – Прим. ред.

6

См. Jean-Pierre Vernant, La volonté de comprendre (La Tour d’Aigues: Éditions de l’Aube, 1999), pp. 37–38.

7

Ian Buruma, Tibet Disenchanted, New York Review of Books, July 2000, p. 24.

8

Проведение Олимпиады 2012 г. в Великобритании станет весомым подтверждением этого тезиса.

9

Традиционные круглые шоколадные конфеты с начинкой из марципана, завернутые в фольгу с изображением Моцарта; изобретены зальцбургским кондитером Паулем Фюрстом в 1890 г., спустя 100 лет после кончины Моцарта. – Прим. пер.

10

J. Katz, Out of the Ghetto: the social background of Jewish emancipation 1770–1870 (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1973), p. 26.

11

«Шулхан Арух» – основной письменный кодекс положений Устного закона, признанный всеми направлениями иудаизма. – Прим. пер.

12

Ibid, p. 34.

13

Simon Dubnow, Die neueste Geschichte des jüdischen Volkes, vol. IX (Berlin: Jüdischer Verlag, 1929), 253ff.

14

Simon Dubnow, Die neueste Geschichte des jüdischen Volkes, vol. VIII (Berlin: Jüdischer Verlag, 1930), 402, IX, 170ff.

15

Stephan Thernstrom, ed. Harvard Encyclopaedia of American Ethnic Groups art, Jews (Cambridge, MA: Belknap Press, 1980), p. 573ii.

16

Dubnow, vol. VIII, op. cit., pp. 263–264.

17

Peter Pukzer, What about the Jewish non-intellectuals in Germany? in S. Feiner ed. Braun Lectures in the History of the Jews in Prussia, № 7, p. 11 (Ramat Gan: Bar-Ilan University Press, 2001).